Это правда, что попытки разгрызть орешек, который оказался не по зубам, развивают изобретательность. При этом все, почему-то, забывают добавить важную деталь: если скрытый потенциал, а не бессилие правит вашим миром. Тогда есть смысл радикально менять распорядок дня, начинать очередную смену с девяти вечера, или с трех по полуночи, обходиться без перерывов на обед, практиковать рабочие смены не объявленной длинны до появления первой идеи, которая хоть чего-нибудь стоит.
С приходом понимания, что изобретательность такого рода не в состоянии ничего изменить по той простой причине, что, так называемый, скрытый потенциал не более, чем фикция, крепнет осознание, что мелькало до сих пор лишь крохотными вспышками на пороге между явью и сном: решить эту проблему мне не по силам.
Алгоритм случайного изменения структуры антибиотика, придуманный одним из самых талантливых исследователей моей группы был не более чем реакцией на текучесть подопытной структуры, и разумеется, не мог конкурировать с изобретательность растения, избравшего мимикрию в качестве своего лого.
Усталый и злой, после очередной незадавшейся смены, я пришел домой и не видящими глазами уставился в окно на меняющиеся пейзажи не по-земному разнообразной природы.
Есть не хотелось. Спать не хотелось. И самое страшное заключалось в том, что я, просто-напросто, перестал хотеть то, без чего не только в моем отделе, но и на всем белом свете делать, мне, было нечего. Мне не хотелось жить.
* * *
Я стою перед пустой рамой. Ради нее одной я прихожу сюда, в музей искусств по вторникам так рано, как получится, буквально, с первым астробасом по расписанию. Он делает кольцо в космопорту, откуда можно попасть в музеи других галактик. Но меня интересует лишь один из них этот.
У этой рамы мне хочется побыть одному. На это можно рассчитывать, если придти к открытию музея. Зуд бессмысленной траты времени на то, без чего, с общепринятой точки зрения, обойтись нельзя, в это время дня еще не проявляет себя во всей своей беспомощной полноте. Это случится немного позже, когда автобусы начнут подвозить ко входу толпы туристов, горящих желанием вычеркнуть из списка достопримечательностей, рекомендованных для гостей города, еще и этот музей.
Но сейчас для туристов еще слишком рано, и никто не мешает мне заниматься тем, ради чего я прихожу сюда каждый раз: вспомнить о будущем, которое затерялось в прошлом так, что и крохотной тропинки к нему не сыскать. Я веду странную беседу с тем, что не случилось, с прошлым, потерянном навсегда.
По профессии я, что-то вроде ластика. Есть такой в пластиковых пеналах для первоклассников. На случай, если что-то пошло не так: карандашная линия, кривой вензель, грязь от потной ладошки.Я гляжу на знакомую до последней черточки раму и спрашиваю себя, где бы я сейчас был и чтобы делал, если бы Шеннон пришла в голову фантазия воспользоваться совсем другим зеркалом для моей встречи с той, которой уже нет в живых?
Судя по всему, Шеннон искренне хотела видеть рядом с собой, там по ту сторону амальгамы, нас двоих меня и женщину, которую она называла своей подругой. Женщину, встретить которую мне так и не удалось.
Я никогда не узнаю, по какой причине для путешествия в зазеркалье не чужой для нее пары людей Шеннон выбрала то зеркало, которое было там прежде. Нет, я ничего не имел против именно такого портала в мечту, пока он был доступен для меня. Я и сейчас не имею ничего против уцелевшей от зеркала рамы, тем более что мне, в самом деле, нравится этот, безусловно, вычурный образец прикладного искусства восемнадцатого века, раму для которого позолотил безымянный французский гений.
Меня уже не удивляет, что никто из посетителей не спрашивает, а что здесь было до того, как в стильной раме прописалась нищая пустота, ведь для чего-то была создана эта роскошная рама, так куда же подевалось её содержание? Думаю, все смутно ощущают незримый флёр разразившейся здесь беды, и инстинктивно опасаются стать причиной чьей-то печали.
Я прихожу сюда, в зал Высокого Рококо только по вторникам. Я потратил несколько лет подряд в безуспешных попытках отыскать обещанную мне женщину среди всех остальных посетителей музея.
Для этого я даже составил график посещений музея по дням недели и по часам. Расчет был предельно простым: трижды подряд, чтобы упразднить любую случайность, которая может помешать ей прийти в музей в оптимальное, для нее, время, я приходил в музей в определенный день и в определенный час с единственной целью застать ее у зеркала. Я готов был отдать всё, что меня есть, чтобы только увидеть ее, переступающую через порог входа, доступного лишь нам двоим.
Поначалу, я надеялся застать ее врасплох в случайно выбранный час случайно выбранного дня. Все было тщетно. Лишь значительно позже, годы спустя, я понял: встреча, намеченная в конкретном месте, не может состояться в случайное время и в случайных обстоятельствах. В любом другом месте она просто невозможна. И когда я, наконец, понял это, я перестал ждать ее у зеркала, в расчете на то, что ее присутствие поможет мне стать храбрее, и тогда я смогу позволить себе взять ее за руку и сказать: «Да, это я! Да, я готов сделать первый шаг Туда Только давай сначала пожелаем друг другу счастливого пути?..»
Когда я впервые пришел сюда, и увидел, и сразу всё понял, то, разумеется, с самым невинным видом спросил у хранительницы зала причину зияющей пустоты.
Я вижу вас довольно часто в этом зале. Коллекционируете античную резьбу по дереву с позолотой? Вырезаете сами?
Нет, для первого вашего предположения у меня, явно, недостаточно материальных средств. Со вторым предположением всё обстоит еще проще: я недостаточно талантлив. Вероятно, меня можно назвать любителем несозданного прекрасного, если вас такое определение не покоробит!
Она рассмеялась, сказала:
Ну, что вы, мне нравится встречать знакомые лица. Не скрою, когда я вижу людей, которые приходят сюда вновь и вновь, я понимаю, что в моей работе есть какой-то смысл.
Вот уж поистине нежданное для меня признание!
И впервые за все долгие годы, холодок догадки пробежал по моей спине.
Вы случайно, не были знакомы с Шеннон Майерз?
Шен-нон Май-ерз? Простите, но колокольчик моей памяти даже не вздрогнул при упоминании этого имени.
Я ошибся. В самом деле, с чего бы вдруг эта дама могла иметь какое бы то ни было отношения к объекту моих поисков!
Мне не хотелось тратить ее время попусту, и по этой причине я постарался поскорее вернуть ее к теме, которая пробудила наш разговор.
Так что же, все-таки, случилось с предметом, который, когда-то был окружен этой рамой?
Вы не поверите, живо отозвалась она, если я расскажу вам про это. Только заранее предупреждаю, это совершенно неправдоподобная история, но мне, тем не менее, не хотелось ы, чтобы вы подозревали меня в желании приукрасить в ней что бы то ни было.
Представляю себе, что я потеряю, если не соглашусь с вами! охотно отозвался я.
Внутри этой рамы помещалось зеркало. Вероятно, оно была способно вызывать у зрителей странные чувства, включая и негативные. Иначе я даже не знаю, чем объяснить случившееся.
Сразу скажу вам, что я и прежде обращала внимание на женщину, которая н смогла простить зеркалу своих эмоций, и разбила его. Она и раньше приходила сюда, в этот зал, время от времени. Правда, мне показалось, что, в отличие, скажем, от вас, она никогда не планировала свои посещения заранее.
Сколько на вид ей было лет?
Я бы не сказала, что она выглядела чуть-чуть за сорок. Как бы то ни было, я никогда прежде с ней не общалась, что и не удивительно при характере моей работы. Я ведь здесь не только для того, чтобы снабжать посетителей нужной им информацией. Моя основная обязанность обеспечить безопасность всем без исключения экспонатам музея, стоимость каждого из которых оценивается десятками и, нередко, даже сотнями тысяч долларов.