Ночью самолёт У-2 каким-то чудом разыскал штаб генерала Ахлюстина. Офицер связи передал приказ командующего 10-й армией генерала Голубева: отходить на Гайновку. После этого связь со штабом армии была утеряна, и пять дней корпус под непрерывной бомбёжкой, отбиваясь от наседавших немцев, отходил на восток, к старой границе. Все надеялись, что там удастся остановить немцев. Ещё никто не знал, что 10-я, 30-я и 3-я армии Западного фронта оказались в Белостокском котле.
Двадцать восьмого июля корпус Ахлюстина переправился через речку Зельвянка. В то время как в Вашингтоне в десять часов вечера президент США с помощью лупы разглядывал на карте речку Зельвянка, в лесу у деревни Лихиничи было пять часов утра 29 июня 1941 года. Генерал Ахлюстин собрал на совещание командиров дивизий. Следовало решать: что делать дальше? Связи со штабом армии нет, но уже ясно, случилась катастрофа.
Положение безрадостное товарищи командиры, Ахлюстин потёр лоб. За неделю боёв, ему удалось поспать лишь несколько часов. Усталость словно стальной рельс давила на плечи.
Это нужно было предвидеть, усмехнулся заместитель Ахлюстина по строевой части генерал-майор Иванов. Казалось, что тяготы войны никак не сказываются на нём. Всё так же подтянут и аккуратен: Белостокский выступ, где дислоцировалась наша десятая армия словно сучок. Нужно быть кретином, чтобы ни обломать его с юга и севера, а немцы далеко не дураки.
Мы ещё могли держаться, если бы были укомплектованы по штату, и не окажись у немцев такого превосходства в воздухе, поморщился начальник штаба корпуса полковник Грызунов. У него прострелена левая ладонь. Когда он шевелил пальцами, рука ныла. Он посмотрел на грязные бинты и вздохнул: Боекомплект на исходе, горючего в танках нет. Долго мы воевать не сможем.
Товарищи командиры, для бестолковых разговоров летняя ночь слишком коротка, генерал Ахлюстин заставил себя подняться с пенька. На него навалилась сильная усталость, и что бы побороть её, он решил стоять: Нам следует определиться, в каком направлении двигаться?
Нужно идти на юг, там Беловежская пуща, в ней мы сможем укрыться от немецкой авиации, встал командир 208-ой мотострелковой дивизии полковник Ничипорович. Он улыбнулся и развёл руками: Если командир корпуса стоит, неудобно сидеть.
Разрешите товарищ генерал? как в школе поднял руку командир разведки корпуса лейтенант Подгурский.
Он призывался в армию после окончания Казанского авиационного института. Отслужил девять месяцев техником в авиационном полку, и ему присвоили звание лейтенант. Подгурский должен был уволиться в запас, но он подал рапорт и остался в армии. Его направили в один из авиационных полков Белорусского военного округа. Едва Подгурский освоился там, кто-то из кадровиков в его личном деле обнаружил, что он владеет немецким и польским языками. Подгурского направили в разведотдел формирующегося 13-го механизированного корпуса. Это случилось в конце мая, и разведотдел механизированного корпуса состоял из одного Подгурского.
Что вы имеете сообщить товарищ лейтенант, вздохнул Ахлюстин, теперь у него разболелась поясница.
Бойцы восемнадцатого мотоциклетного полка в Браньске захватили немецкую радиостанцию, я по ней периодически прослушиваю переговоры немецких частей. Судя по их разговорам, немцы наносят удар южнее нас, по направлению на Слоним. Все эти дни мы воевали с 263-ей и 292ой пехотными дивизиями. Они получили приказ двигаться на Новогрудок. Нам логичнее идти между двумя этими дивизиями к реке Щара.
Вот молодёжь, усмехнулся Ничипорович. Он поправил гимнастёрку: Года не прошло, как с институтской скамьи встал, и лейтенантские кубари одел, а уже великим стратегом себя возомнил.
Я лишь высказал своё мнение, покраснел Подгурский.
Ты молодец лейтенант, кивнул Ничипорович. Он вздохнул: Но только ты не учёл одного обстоятельства, маршрут, который ты нам предлагаешь, проходит по болотистой местности, там много рек. Немцы не суются туда, потому что знают, быстрого продвижения там не получится.
Ну, раз они это знают, то не ждут от нас, что мы туда пойдём, улыбнулся Ахлюстин.
Я бы не рекомендовал этот маршрут Пётр Николаевич, нахмурился Ничипорович.
Товарищи командиры! Слушайте боевой приказ, генерал Ахлюстин поправил китель. Он откашлялся: Выступаем через час в направлении на Дятлово. В арьергарде остаётся двести восьмая дивизия.
Ахлюстин посмотрел на полковника Ничипоровича:
Владимир Иванович, удержите здесь немца в течение дня, низкий вам поклон.
Выстоим, пообещал полковник. Для себя он решил: в ночь на тридцатое июня уведёт дивизию в Беловежскую пущу.
Его дивизия прорвётся через боевые порядки Второй танковой армии генерала Гудериана, и уйдёт в Беловежскую пущу. От дивизии останется сорок человек. К тому времени немцы уже подходили к Смоленску, и полковник Ничипорович отказался от планов идти на соединение с Красной армией. Из бойцов своей дивизии он организовал партизанский отряд, который к зиме 1941 года вырастет до партизанской бригады. Осенью 1942 года полковника Ничипоровича на самолёте переправят в Москву. Он будет учиться на ускоренных курсах академии Генерального штаба, там и узнает дальнейшую судьбу 13-го механизированного корпуса.
Белостокский котёл в годы Великой Отечественной войны был первым окружением, в которое попали армии РККА. Именно он удивил генералов вермахта: они провели идеальную операцию по охвату трёх армий противника. Однако вопреки военной логике цивилизованного европейца, эти армии не думали капитулировать. Погибая под бомбёжками, теряя технику, части Красной армии по лесам и болотам упрямо пробивались из окружения. Это для немецких генералов было удивительным, но со временем котлов стало всё больше, а части РККА по-прежнему пытались вырваться из окружения. Генералы вермахта перестали удивляться. В конце 1941 года под Москвой у них впервые появились сомнения: прав ли фюрер, затеявший войну с русскими? Но пока до этого далеко, и нам дорогой читатель необходимо вернуться в 30 июня 1941 года. В этот день остатки 13-го механизированного корпуса около деревни Еремчи, переправились через реку Неман, и укрылись в Нелибском лесу. Здесь было полно красноармейцев и командиров из разбитых частей, их распределяли по полкам корпуса. Полки эти по численности были как батальоны.
Ахлюстин и Иванов, разложив карту на капоте эмки,45 обсуждали варианты дальнейшего движения.
Ну, вот Пётр Николаевич мы на старой границе, а кругом немцы, Иванов потрогал щёку с двухдневной щетиной. То, что он не побрился, угнетало его больше, чем усталость и голод. Он вздохнул: А где же наши?
Генерал Ахлюстин ничего не ответил. Он смотрел на двух лейтенантов, подходивших к ним. Они были на удивление чистые. В окружении даже такой аккуратист как Иванов, не смог выглядеть опрятно, а эти в новеньких гимнастёрках и начищенных сапогах.
Товарищ генерал, к лесу двигается танковая колонна немцев, нужно срочно уходить отсюда, заговорил один из лейтенантов, высокий шатен. Он улыбнулся и кивнул на коренастого напарника: Мы с Ивановым местные, знаем здесь каждую травинку. Выведем вас.
Лейтенант, предъявите документы! Ахлюстин свернул карту.
Оба лейтенанта выхватили пистолеты. Шатен выстрелил два раза в Ахлюстина, потом водитель эмки, прошил автоматной очередью обоих лейтенантов. Ахлюстину повезло, одна пуля сбила фуражку с головы, другая продырявила левый рукав, слегка царапнув кожу. Коренастый лейтенант оказался более метким стрелком, обе пули вошли генералу Иванову в грудь. Он умер сразу. Ахлюстин приказал положить генерал-майора Иванова в эмку, едва солдаты выполнили его приказ, налетела немецкая авиация. Одна бомба угодила в эту машину, и разнесла её в клочья.