Откуда было её жуткое самомучительство, настолько жуткое, что она даже в памяти стёрла небесное радужное знамение? Да всё оттуда, когда она сама вызвала скорую помощь, чтобы отвезти свихнувшегося алкаша-мужа в психушку Ведь он грозился на её глазах покончить жизнь самоубийством из-за нежелания продолжать жалкое существование на белом свете А до этого в пьяном виде, на карачках, как говорится, «в положении риз» муженёк бросил Вере Алексеевне тяжкое обвинение, после которого ему окончательно жить расхотелось:
Вешаться не буду, и под поезд на рельсы не лягу, травиться тоже не буду Выброшусь с нашего пятого этажа головой вниз на асфальт и не вынырну, потому что сил нет дальше жить И пополз на балкон, вопя во весь голос. Сын наш в тюрьме сгниёт, а я в братской могиле для алкашей
Она связала мужу ноги и руки ремнями и вызвала скорую помощь из психушки, благо, что её там все знали прилетели мгновенно. Давно знали об её больном спившемся супруге, грозившемся уже полгода покончить с собой, как только их сыну-боксёру по суду определили пять лет тюрьмы за участие в преступной деятельности в банде, промышляющей воровством и разбоями. На счету этой банды были даже убийства, но в конкретных убийствах признались самые старшие и матёрые отморозки, а на сына Веры Алексеевны не смогли найти доказательств участия в убийствах.
Тогда она тоже, как и муж, во время вынесения приговора сыну, потеряла смысл дальнейшего существования. Муж тогда был уже давно безработным, выперли его на улицу с завода, который оказался никому не нужным, ни стране, ни городу, никому. И запил муженёк, и сына к алкоголю приобщил, а сынка, боксёра пьющего, сначала какая-то шайка подобрала, а потом, «завязавшего» спортивного парня лихая банда в свои ряды приняла для «осуществления силовых акций».
Безотказной медсестрой Вера Алексеевна слыла давно в своей городской больнице, сразу после медучилища, а с мужем-алкоголиком и сыном-бандитом сама набивалась на ночные дежурства после дневных работ по графику, лишь бы поменьше быть дома и не видеть деградации окончательно спившегося мужа. Лишь бы сыну в глаза не смотреть и не спрашивать, мол, как твои воровские и бандитские дела?..
А потом суд над бандой, сын на скамье подсудимых в клетке, как дикий опасный для общества зверь, приговор и идите, родители бандита, «стоявшего на стрёме во время разбоев», сходить с ума и кончать счёты с жизнью. Тогда Вера Алексеевна спрашивала себя: «Так в чём же ты виновата, что несчастный муж на твоих глазах спился и до ручки дошёл, а сын в разбойники подался?» Не существовало разумного, цельного ответа у неё, были только суетные мысли насчёт этого по поводу и без повода
Мол, жизнь кардинально изменилась, что «перестройку», что при «воровском и бандитском рынке». Кто-то сумел вписаться, а они не вписались в крутые повороты «рыночной демократии и свободы». При всём желании, работая даже на две или три ставки медсестры, она не смогла бы прокормить их «не святое семейство». Ужас жуткого времени перестройки и рынка заключался в том, что оно без лишних церемоний и экивоков отнял у неё и её семейства понятия перспективы как и зачем жить дальше? Ведь дальше ехать было некуда и незачем Безденежье до и невозможность жития-бытия после, когда сын стал приносить домой «грязные деньги», пахнущие кровью и воровством
Как тут не запить и не спиться окончательно безработному мужу А она пить, вообще, не умела и не могла, поскольку женский организм не выносил спиртного даже в мизерных количествах категорически Вот и не пила, но с ужасом наблюдала, как спиваются бывшие когда-то добрые, близкие не пьющие люди
И деваться куда? Некуда Сдала мужа со связанными руками и ногами в психушку, взяла в больнице неплановый отпуск и выехала «в Москву развеять тоску» к родичам, да не доехала до них после видения сорванных крестов с куполов Новодевичьей обители. А после двух ночёвок у экскурсовода-учителя в двухкомнатной квартире решила вернуться домой: как-то неуютно показалось её гостевать, что в учительской квартире, что у родичей в неспокойных подлых временах, где люди спиваются и лихоимствуют, когда чёрные вихри с церквей кресты срывают.
«И грохаются от вихрей Новодевичьего кресты золотые оземь для устрашения и потрясения слабых человеческих душ. Вот и моя душа от такого знамения содрогнулась думала она, просыпаясь, разбуженная толчками с видениями многослойной радуги. Как жить-то дальше?..»
В первый-то день после возвращения домой она знала, что делать. Пошла в психушку к мужу. А тот, лёжа на койке «в разобранном виде», под действием сильных лекарственных средств, или впав в ступор, не узнал её или сделал вид, что не узнал и не узнает уже никогда
Старая любопытна соседка по лестничной площадке спросила равнодушно, прикрыв зевающий рот:
Была у несчастного мужа? Как он там, Вер?
Была Не узнал меня
Знать, допился до чёртиков Ему теперь черти-бесы видятся, раз жену родную признавать не хочет
Худо ему
Когда, Вер в следующий раз пойдёшь к нему, заскочи перед этим ко мне, я ему крендельков передам Может, по кренделькам и меня, по-соседски вспомнит, да и тебя заодно
Вера Алексеевна поморщилась, хотела ответить дерзко и обидно для глупой соседки, лезущей в душу со своими крендельками, она-то знала, что муж не терпел сладкого, вряд ли, когда сподобился до крендельков соседской кумушки, но только кивнула сдержанно головой.
Хорошо.
А если какие вещи, Вер, будешь распродавать, то имей меня в виду первой в очереди, по-соседски идёт?
Что идёт?
За четверть полной цены мы всё купим у тебя, Вер
Так ведь цены все изменились
Так мы всё пересчитаем, есть кому считать И квартиру у тебя купим, если продавать надумаешь, Вер, имей нас в виду Не обидим
В смысле Как это, не обидим?..
Муж-алкаш в психушке, сын-бандит в тюрьме войдём в твоё положение соломенной вдовы
Это вы о чём?..
Да не бери в голову, Вер, подумала, небось, что «сила солому ломит», а ты не солома, а только ты теперь «соломенная вдова», то есть несчастная жена, которая при пока ещё живом муже временно при его нынешнем состоянии осталась без его внимания и любви
Насмешливое это определение, однако
Не без этого, Вер, какая теперь любовь от сбрендившего мужа, какое внимание от супруга, когда его в психушку родня жена-медичка со связанными руками и ногами сдала, чтобы тот нигде по пути не хулиганил и бед не натворил тем же соседям
Ничего, мы тебе жениха подберём, про мужа алкаша и психа и сына-бандита смолчим, как сватьи добропорядочные, если будешь старые порядки соседей чтить, по мере возможностей и
А вот здесь не заморачивайтесь и не утруждайте себя хлопотами, прервала резко говорливую соседку Вера Алексеевна. Хотела что-нибудь добавить про уничижительный характер обращения с ней, как с соломенной вдовой, «бедной родственницей» при богатых соседях, но только отмахнулась от старухи, как от надоедливой мухи. Хватит Не испытывайте моё терпение Помните мою покойную маму?
Конечно, помню, как и ты, Вер, была медсестрой, фронтовичкой с медалями и орденамиО ней в газетах писали, помню
Хорошо, что помните Она бы, не в пример мне, сказала бы: «Тьфу на вас», а я смолчу, поберегу свои нервы и душевные силы Прощайте и живите, если жить с нечистой совестью можете
Она закрыла дверь на ключ и разрыдалась солёными на вкус, очистительными слезами, думая мучительно и безнадёжно при звонящем телефоне, с вызовом явно по межгороду: «Надо что-то делать только что что. Вот телефон трезвонит Наверняка это он, царь-царевич Фёдор Иванович звонит из Москвы Не родичи же московские, которые за копейку удавятся, на звонок никогда денег не наскребали доныне Что делать?.. Месяц телефон не беру и не звоню никому Пора на работу выходить отвлечёт работа, чужие болезни и боли, при безнадёжном положении, это выход, как утопающему уцепиться за соломинку Так уцепимся, а там посмотрим, авось выплывем, царь-царевич король-королевич Фёдор»