Этот дом никогда не засыпал. Сюда валом валили репетиторы для его младших братьев и сестер, друзья и подружки Глеба, новоявленные музыканты. По ночам у Глеба все время кто-то торчал, он был парнем крутым и востребованным, оттого мой статус его девушки казался мне большим достижением. Когда я ехала в такси, он попросил меня зайти в магазин и купить спиртного. Я купила себе шампанское, а на «Джек Дениелс» по его заказу у меня не хватило денег, и я взяла ему водки. Пусть он сделает меня женщиной под дешевую водку, решила я, ведь от дорогих коньяков я отказалась сама, побрезговав мотельными продавленными кроватями. Я уже поймала попутку, когда мне стало стыдно за водку и заехала к своей подружке и попросила у нее занять мне денег. Я вернулась в супермаркет и купила обещанный «Джек Дениелс», дорогую шоколадку и бутылку колы.
Я нервно курила у подъезда и прятала глаза от выходящих во двор собачников. Я стояла в белом платьице, джинсовочке и с большим звенящим бутылками целлофановым пакетом, жадно затягиваясь ментоловой сигаретой. Глеб попросил не звонить в домофон и должен был спуститься за мной. Прошло больше пятнадцати минут, я волновалась, что он не выйдет, потому что я не достойна его и что в его квартире в тот момент была девушка со спортивной фигурой, которая лучше разбиралась в музыке и во всем была лучше меня. Я присела на лавочку, открыла его виски и хлебнула из горла. Прямо в этот момент из подъезда вышел Глеб и рассмеялся.
Ты чего так долго?! обиженно возмутилась я. Я не понимала, рада ли я его видеть, но меня невротически тянуло к нему и, если бы он не вышел, я бы ждала его на этой лавке, оставляя бесконечное количество пропущенных звонков.
Мамка не спала, одеться нужно было. Заходи.
Я зашла в подъезд просторной новостройки, как в дивный новый мир моего благополучного взросления. Все мне казалось недомашним, захватывающим новый лифт с запахом стройки, синие подсвеченные кнопки, большие пролеты на этажах. В моей девятиэтажке у меня уже сформировался менталитет дикой нищенки, и поездки на «Гелендвагене» не смогли перебить это чувство. Я вошла в квартиру, сняла кроссовки и взяла их с собой на второй этаж. Но водить девушек домой для Глеба было привычным явлением, и он был не против представить меня маме. Он всех называл для нее «ребятами», и я тоже была «ребятами», одной из тусующихся восторгающихся Глебом малолеток.
Мы поставили музыку и распивали виски. Он сказал, что виски говно и мне подсунули подделку, но выпил всю бутылку. Я начала пить шампанское, но нервничала, думала, как мне предстоит принимать в этом доме душ и прошмыгивать в его рубашке от ванной до комнаты, поэтому я тоже прилично помогла ему с виски. Это хорошо, что в его комнате можно было смело курить в окно. В душевой кабине я растерялась, запутавшись в кнопках и кранах, и сильно намочила себе голову мощной струей сверху. Запахи гелей показались мне вкусными. Я не рассчитала с алкоголем, и у меня закружилась голова, и меня чуть не вырвало. Я схватилась руками о пластмассовую кабину, во рту жгло, в горле стоял привкус отрыжки, и я судорожно копалась в косметичке в поисках мятной жвачки. Я ополоснула лицо холодной водой и посмотрела на себя в зеркало: косметика растеклась, но еще оставалась на лице, я всячески старалась ее не смыть. Я подкрасила губы красной помадой, выпила обезболивающее и постаралась улыбнуться себе.
Я, подкруживаясь, шла по казавшемуся мне бесконечному коридору на звуки музыки из комнаты, где совсем скоро мне предстояло стать взрослой. Я боялась. Боялась, что он будет предлагать еще выпить. Боялась, что будет больно. Боялась, что ничего не будет и он просто уснет. Что кто-то войдет в комнату. Что из меня вытечет столько крови, что затопит комнату его мамы. Что меня вырвет ему прямо на грудь. Что у меня не получится. Он будет грубым. Он меня засмеет.
Мы какое-то время душно целовались, и от нас разило алкоголем, сигаретами и мятой. Для романтики я поставила на его трек-листе ВКонтакте музыку из моей подборки «для секса», которую я готовила уже несколько лет подряд. Затем он угловатыми движениями раздел меня догола, и я легла на спину. Я не была возбуждена, и каждый свой поцелуй и прикосновение я делала только для него и обстановки, сама я вообще не понимала, что происходит. Я протянула ему заранее приготовленный презерватив, как в рекламе. Он замешкался, попытался открыть упаковку, но его пьяные пальцы не слушались, и он отбросил изделие прочь. Когда он начал входить в меня, мне стало больно и некомфортно, но я все еще надеялась, что он даже и не поймет, что я была девственницей. Затем мне стало очень и очень больно и хотелось орать, но я стеснялась и стиснула зубы, имитируя удовольствие, хотя мое лицо напоминало пациентку стоматолога. Он начал двигаться во мне, делая мне еще больнее и больнее. К моей удаче, он быстро закончил, и я даже не поняла, кончил он в меня или на меня, мне все вокруг казалось неестественным, болезненным, мокрым и холодным. Я отмучалась, вылезла из-под него и укрылась одеялом. Он какое-то время еще теребил меня, а затем пошел курить в окно, а я проверила, оставила ли я на простыне кровь. Крови не было, и я вновь побежала в ванну. В ванной, несмотря на зудящую боль, у меня вдруг наступила эйфория: я со скрипом открыла дверь в новую жизнь, где получают удовольствие от секса и неистово любят. Я все равно была влюблена в него и в себя с ним. Я ожидала, что будет хуже. Он получил удовольствие, и целовал мое тело после этого, и самодовольно выкурил сигарету после меня. Я совсем не думала о произошедшем днем, не думала об отце, точно знала, что не пойду утром на учебу, и могла провести время со своим парнем.
ГЛАВА 5
Ночью мне не спалось. Сначала я пыталась чувствовать счастье своего дебюта, обнимая Глеба, но поняла, что мне было некомфортно трогать его сразу уснувшего и пребывать в той квартире. Мне хотелось просто слоняться по городу, но я боялась выйти из комнаты. Я несколько раз вставала к окну и курила, пока у меня вконец не заболела голова и еще больше не затошнило. Я осмотрелась в поисках воды. Везде были только обпивки алкоголя и липкой теплой газировки. Я закуталась под одеяло, пропахшее его ядреным спортивным дезодорантом, и погрузилась в поверхностный сон. Голову защемило, и я начала проваливаться в недра земли. Сердце застучало барабанными палочками, мое горло обхватили шершавые цепкие руки. Я почувствовала себя в страшном мире, какого не может быть на земле, в мире огромных насекомообразных существ, обитающих под землей. Я была скована корнями деревьев, обвитая нитями и руками, и мне показалось, что я просто муха, ожидающая своего отвратительного паука-поглотителя. Ко мне полз Коря, его длинные руки уже душили меня, а уродливое тело подтягивалось ближе.
Я захотела проснуться, но не могла, я была связана поверхностным неуютным сном на весеннем рассвете в четыре часа ночи. Я извивалась, пытаясь проснуться, но не могла, моя диафрагма была зажата, а сердце стучало все сильнее и сильнее. Я карабкалась из-под земли, мне уже удалось высвободиться из лап Кори, и, словно вырвалась из погребенья, моя голова была уже над землей, и я видела могучий ствол Моей Елки, врезающийся ввысь. Я тянула руку, чтобы мой папа крепко схватил мою ладонь и вытянул наружу и увел домой, где мама готовила обед. Только папы под елкой уже не было. Но я справилась сама и выкарабкалась на землю, отряхнулась и побежала по знакомой мне аллее. Лил сильный дождь, и светило солнце, только безрадостно как-то, как постапокалиптичная огромная лампа. Я знала, что, если прибегу на дачу, там будет ждать молодая мама, готовящая обед. Она всегда готовила обед между научной деятельностью или занималась наукой в перерывах между этим бесконечным обедом, длиною в жизнь?