Я со слабой надеждой раздумываю, может ли быть так, что у меня появилась смертельная болезнь?
Подхожу к окну и ещё раз кидаю взгляд на небо. Туч стало больше, но дождя пока нет. На противоположной улице в ровный ряд выстроились маленькие магазинчики: обувной, булочная, цветочный, продукты «24 часа» Перед ними через каждые три метра разбили красивые клумбы с пионами. Не так давно на них ещё росли астры, а до этого фиалки. Интересно, кто их меняет?
Сейчас эти яркие цветы кажутся инородными среди всей этой унылой сырости, серого асфальта. Сквозь мутные разводы на стекле я вижу воздушные линии электропередачи, чью-то старую Toyota Comfort, припаркованную около урны, и спящий уличный фонарь, одиноко стоящий среди кустов шиповника.
Вдруг из-за угла обувного магазина виднеется скомканная тень, а за ней скрючившаяся маленькая старушка. Её курчавые волосы спрятаны за зелёным платком, а лёгкий разноцветный сарафан, резко контрастирующий на фоне общего пейзажа, кажется сейчас совсем не по погоде. Появляется непроизвольное желание зажмуриться, но я сдерживаюсь.
Бабулька медленно плетётся по каменистой тропинке, периодически останавливаясь и на что-то облокачиваясь. Тележка, катящаяся позади неё, подпрыгивает в такт шагам хозяйки вверх, вниз, вверх, вниз. Перед поворотом старушка останавливается и недолго думает, куда свернуть.
Мне становится интересно, что она выберет и куда она вообще направляется в такое раннее время, но мой взгляд судорожно перенимает другое движение: следом за пожилой леди, метрах в шести от неё, идёт девочка. Она продвигается ещё медленней, чем старушка, из-за чего её легко не заметить, приняв за часть общего пейзажа. Я содрогаюсь: на секунду мне мерещится, что это моя сестра. Из прошлого, когда она была ещё маленькой, разумеется. Девочке на вид лет восемь-девять. Наваждение длится не дольше секунды девчушка и близко не похожа на Лену. Но это окончательно привлекает моё внимание. Понаблюдав, я понимаю, что схожесть и впрямь вовсе не во внешности скорей, в движениях. А может, даже и не в них, а в той лёгкости и уверенности, что девочка источает. В чём-то, что я никак не могу понять. Но в чём-то есть точно.
Левую руку девочка неотрывно держит на стенах магазинов, проводя по ним своими тоненькими, слишком длинными для её возраста пальчиками. Когда те оказываются на гладкой поверхности стекла, она замирает на долю секунды, проводит рукой вперёд-назад, будто ощупывая его, и продолжает свой путь. Её длинные пряди чёрных волос то и дело путаются в листьях пионов, но она, кажется, этого совсем не замечает.
Девочка останавливается, дойдя до булочной, и я даже думаю, что именно сюда она и направлялась. Но девчушка внутрь не заходит. Отсюда мне не видно её лица, и поэтому я не могу даже приблизительно догадаться, о чём она думает.
Когда девочка разворачивается ко мне спиной, я могу разглядеть, что на её футболке сзади что-то написано, правда, у меня не получается прочитать, что конкретно. Наверное, она что-то высматривает за витриной, поскольку следующую минуту незнакомка не движется, и даже её свободная футболка замирает, не шевелясь от ветра.
Я вижу, как расслабляются её плечи. Кажется, я даже вижу, как она дышит. Мне почему-то тоже становится спокойней, но, когда девочка вдруг резко поворачивается назад и продолжает свой путь, я дёргаюсь. Походка её теперь легче. Создаётся впечатление, что она и вовсе не касается земли, хотя я отчётливо вижу, как потрёпанные кеды ступают на запылённый тротуар.
Ещё через пару метров девочка останавливается у цветочного. Сейчас он ещё закрыт, но перед входом стоит небольшой столик, на котором красуются горшки с хризантемами и азалиями. Девочка скользит над ними рукой и, уткнувшись пальцами в аглаонемы, гладит широкие листья. Затем она проводит по стеблям и, задев большим пальцем землю, по глиняному горшку. Девочка ненадолго задерживает на нём ладонь, прежде чем переместиться на шаг вправо.
Я замечаю, как её рука тянется в сторону кактуса, и моё сердце начинает судорожно биться в опасении, что сейчас девчушка поранится, но она всё с той же лёгкостью в движениях дотрагивается кончиками пальцев до иголок и замирает. Аккуратно, миллиметр за миллиметром, девочка проходится пальцами вдоль растения, еле-еле задевая кончиками колючки: будто бы гладя, она изучает растения.
Мою идиллию нарушает неприятный скрип, пронзив меня тысячью игл. Я отхожу от окна, разворачиваясь, и понимаю, что это вернулся продавец. Парень лет семнадцати явно удивлён, что у него есть посетитель в столь раннее время: он замирает, быстро рассматривая меня, издаёт непонятный звук, сродный то ли удивлению, то ли возмущению, и быстро возвращается к кассе. Убедившись, что ничего не пропало, он извиняется за своё долгое отсутствие я отвечаю, что это ничего и что я совершенно не тороплюсь.
На часах уже семь двадцать восемь. Продиктовав, что хочу, я возвращаюсь снова к окну, но ни старушки, ни девочки уже не видно. Исчезла и чёрная Toyota Comfort. Улица совсем поникла. Парень за моей спиной чем-то шуршит, и вот уже звук работающей кофемашины заполняет гробовую тишину. Через пару минут всё готово. Я достаю деньги, говорю короткое «спасибо» и, взяв заказ, направляюсь к выходу. Кофе ужасно горячий, и я боюсь, что выроню стаканчик ещё до того, как выйду на улицу. Пакет с булочкой, аккуратно упакованной в бумажную салфетку, качается, свисая с другой руки.
На улице похолодало ещё сильней: ветер разыгрался не на шутку. Грина, как и ожидалось, всё так же сидит около ступенек. Заметив меня, она лениво привстаёт и поворачивает морду в сторону пакета. Я шикаю, давая понять, что это не для неё, и поднимаю с тротуара конец поводка видно, сильный порыв ветра сдул его с перил. Теперь он стал грязным и мокрым, и я, недолго думая, кладу его на большую спину собаки если Грина захочет, она и так пойдёт за мной, без привязи.
Овчарка поворачивает голову, внимательно наблюдая за моими действиями. Почувствовав склизкий кусок плотной ткани у себя на спине, она лишь фыркает, но не возмущается и поводок не сбрасывает.
Осматривая дорогу, я вдруг испытываю желание пройти через ряды магазинов, которые я видел из окна кофейни, через горшки с цветами и через булочную. Ничего интересного и нового я там не найду это я понимаю, но пройтись всё равно хочется. Я решаю, что это глупо, и сворачиваю на свою обычную дорогу до дома.
Девятиэтажка встречает меня знакомыми одинокими балкончиками и ярко-красным граффити около двери второго подъезда. Появилось оно ещё месяц назад, но раздражает меня до сих пор. «Радуйся», приказывают выпуклые буквы. Радуйся
Лифт, к счастью, работает, и мы с Гриной поднимаемся до седьмого этажа за считанные секунды. Площадка перед квартирами большая и светлая, перед серым окном стоит ваза с крестовником. Зелёные шарики листьев спускаются до подоконника и спадают вниз. Я с иронией замечаю, что в подъезде лучше, чем на улице.
Стараясь не разбудить Глеба, тихо прохожу внутрь квартиры, зная, что иначе мне сильно влетит. Мужик он, конечно, неплохой, но часто бывает вспыльчив. А ещё любит долго и много спать. Когда он работает, я вообще понятия не имею. А работает ли? Хотя хозяйке квартиры платит всегда вовремя. Я тоже стараюсь. В пекарне иногда задерживают зарплату, но до сегодняшнего дня я всегда успевал заплатить за комнату в срок.
Я запускаю собаку внутрь, и Грина сразу же проходит на кухню. Она знает, что, когда Глеб встанет, он сразу же её покормит, за это я ему очень благодарен. Когда я искал жильё, то был уверен, что делить квартиру не только с тощим неопрятным парнем, но ещё и с большой собакой никто не захочет. Однако Глеб сразу проявил к Грине дружелюбие, а со временем, замечая, что иногда я забываю её покормить или выгулять вечером, сам стал за ней ухаживать. Мне это жизнь, несомненно, облегчило, но я всё же стараюсь не злоупотреблять его добротой. Сейчас, правда, мне опять некогда заниматься Гриной, так что приходится оставить её на соседа.