Кажется, что Лилия совсем погрустнела. Но я ничего не могу сделать. Я бессилен.
Почувствовав настроение девочки, Грина подобно кошке трётся мордой о её ногу.
Ты бы тоже хотела полетать на воздушном шаре?
Лилия неопределённо качает головой.
Я бы всё равно ничего не увидела.
Она грустно посмеивается.
Меня можно посадить в корзину и подуть вентилятором, сказав, что мы летим, и я бы поверила, ни о чём не догадавшись.
Мне стало совсем жаль эту маленькую несчастную девочку. Что должно происходить в жизни, чтобы говорить так про саму себя?
Полная уверенность, что её обманут. Нет, ещё хуже полная уверенность, что её легко обманут. Но вот вам правда: человек не станет говорить, что его легко обмануть, если другие его в этом не убедят. Или Лилия сама сравнивает себя с другими?
Я бы не стал тебе врать. Знаешь, ты бы сразу поняла, что находишься в воздухе, если бы взлетела. Это несравнимое чувство.
На самом деле я понятия не имею, можно ли почувствовать полёт. Я сам даже на самолётах не летал. Да я даже на колесе обозрения не был!
Правда?
Лилия задаёт вопрос с недоверием, и я спешу заверить её, что это чистая правда.
Знаешь, если у тебя всё же будет возможность полетать на воздушном шаре или прокатиться на фуникулёре не отказывайся. Поверь, это не только красивый вид. Прохладный свежий воздух и ветерок, обволакивающий лицо, лёгкое пошатывание и шелест крыльев мимо пролетающих птиц
Я не договариваю, пугаюсь, что опять говорю не то, что следует. Дурак, где же у неё появится такая возможность? Но девочка опять улыбается, хоть и слабо. Её лицо в тумане фантазий.
Я тоже задумываюсь. Верно, прохладный ветер, пушистые облака. Небо яркое, почти белое, лишь с голубым отблеском. Солнце заставляет жмуриться. Но чёрные зрачки напротив прозрачно смотрят через широко открытые веки, украшенные пушистыми ресницами. Несмотря на узкий разрез, глаза Лилии сейчас кажутся необычайно большими. Редкие порывы воздуха путают до ужаса длинные смоляные волосы. Взлетая, они на секунду превращаются в причёску Медузы Горгоны. Чёлка лезет в глаза. А потом наступает затишье, и волосы вновь покоятся волнами на плечах. Около глаз небольшие морщинки. Яркие, будто накрашенные губы расплываются на пол-лица. Тонкие смуглые пальцы перебирают в воздухе, будто стараясь что-то поймать. Вдыхая всей грудью, девочка жадно ловит запахи. На несколько минут замирает, вслушиваясь. Отпивает из бутылки, когда мы пролетаем над речкой. Так тихо. Ни сотни детей вокруг, ни шума города. Нет стен. Нет этого прогнившего старого забора. Нет ворчливых и грубых попечителей. Нет расписания, обязательных занятий, насмешливых ровесников и опасных старшаков.
Она впервые чувствует, что такое свобода.
А знаете, что ещё сделает меня счастливой? Прямо сейчас.
Я с интересом хмыкаю, давая понять, что весь во внимании.
Мороженое!
Лилия весело подскакивает на месте, раскидывая руки. Будто и не прекращала улыбаться.
Что ж, меня бы это тоже осчастливило.
Мы смеёмся. Я удивляюсь, как быстро она откинула печальные мысли, снова улыбаясь. Я уже думаю, что слова насчёт мороженого это намёк, и она ждёт, что я куплю его ей, но девочка в последний раз проводит по шерсти Грины и вытирает руки о жёлтую юбку своего платьица, отстраняясь.
У нас в Здании есть мороженое я знаю, где его прячут. Я бы очень хотела вынести его Вам, чтобы угостить, но мне кажется, что я уже не успею.
Я спешу заверить её, что в этом нет нужды, я и сам могу купить какой-нибудь пломбир.
Может, лучше я куплю мороженое тебе?
Лилия вежливо отказывается говорит, что, наверное, ей уже пора. Я отвечаю, что могу посмотреть на часах время, чтобы она точно знала, но она опять отрицательно мотает головой.
Мне ни о чём это не скажет.
Девочка смущённо улыбается.
Я ведь не могу ориентироваться по часам. Хотя я слышала, что есть такие, которые озвучивают цифры. Но у меня их нет. Я просто чувствую, когда мне что-то надо делать. Я всегда доверяю этому чувству, потому что оно редко меня подводит только если я очень долго сплю. Тогда оно может опаздывать.
Мы направляемся к выходу из парка. Я предлагаю Лилии свою руку, чтобы ей было проще, но она цепляется за собачий ошейник. Так мы и идём: девочка держится за Грину, я веду Грину за поводок, а Грина спокойно переваливается с боку на бок между нами двумя.
У Вас есть любимые цветы?
Лилия спрашивает это внезапно, и мне даже приходится призадуматься.
Наверное, нет.
Я думаю ещё немного.
Хотя мне нравятся нарциссы. А у тебя?
Гиацинты. У них очень нежный, но сильный запах. Они всегда стояли у папы и мамы в комнате на подоконнике.
Мы неспешно проходим несколько десятков метров вместе. Я знаю, что уже порядком опаздываю на работу, но ни о чём не жалею. Мне хочется проводить Лилию до Дома, но она говорит, что лучше дойдёт сама. Я волнуюсь, что с ней может что-то случиться, но заставляю себя вспомнить, что она и без меня прекрасно справляется. Кажется, ей не нужна ничья помощь. Мы желаем друг другу удачи и расходимся.
На улице бушует ветер, а мне непривычно тепло.
Я прихожу на работу с опозданием в час. Никто, конечно, меня за это не ругает, потому что владелец пекарни никогда сам в ней не бывает, но я всё равно чувствую себя немного виноватым.
Ещё не успев дойти до здания, я замечаю пару девушек, которые стоят около двери. Что-то в последнее время стало слишком много покупателей по утрам, удивительно.
Приветствуя девушек, я открываю дверь, чтобы мы прошли внутрь. Я обслуживаю их на автомате, а в голове всё ещё крутится наш с Лилией разговор. Навязчивей всего момент про встречу с Киром. Что-то вновь закручивается в груди, как вчера. Какие-то смутные, непонятные мне самому чувства. Будто-то слова задели что-то внутри меня. Невидимые колокольчики. Звяк. Звяк! Разве случайность, что второй день подряд жизнь напоминает мне про друга?
Я мотаю головой, отгоняя раздражающие мысли, и стараюсь сосредоточиться на покупательницах. Но эти назойливые размышления всё равно возвращаются. Зачем ворошить прошлое? Мы все разошлись. Наша общая история закончена. Жирная, окончательная точка всей той, другой, жизни.
Я немного поёживаюсь, представляя нашу встречу. Как давно мы с Киром разговаривали? Что я вообще ему скажу? Будет ли он рад меня видеть? Разве я могу быть в этом уверен? Я думаю о том, что мы были лучшими друзьями О том, что больше это не так. Да, глупо было надеяться, что у нас будет «дружба до самой смерти»
Я дёргаюсь, когда ощущаю, что стою в луже. Нет, лучше уж так. Лучше сохранить у себя в голове его вечный приветливый образ.
Мысли жужжат роем и жалят. Я чувствую, как они всё бьются и бьются о стенки моего мозга. Тысячи «до», тысячи «после».
Голова начинает болеть. «Ему будет приятно». «Он будет осуждать, что ты его бросил». «Он ведь твой друг, он поймёт». «Ты вспомнил о нём, только когда это понадобилось тебе». «Ты хороший друг». «Ты ужасный друг». Друг, не друг, друг, не друг, друг, не друг
Я листаю социальные сети, но красивые фотографии и смешные картинки слабо помогают отвлечься. Я решаю заняться выпечкой сделать кексы с изюмом. Это немного заглушает назойливое жужжание в голове, но чувства сомнения и беспокойства не оставляют меня в покое мои движения дёрганые.
Посетители приходят и уходят, и я уже начинаю забывать о навязчивых мыслях, когда ближе к четырём в пекарню заходит компания подростков. Они весёлые и шумные, но ведут себя прилично. Их пятеро. Две девушки: одной, той, что явно помладше, лет тринадцать, другой около пятнадцати, и три парня, примерно того же возраста. Они все долго откапывают у себя мелочь и мелкие купюры, а потом отдают все деньги парню с зелёной прядью. Тот ещё раз всё пересчитывает, уточняет, кто что хочет, и идёт ко мне. Протянув с улыбкой деньги, перечисляет названия. Мне приходится напрячь всю свою память, чтобы запомнить огромный список, в который входит половина всего существующего ассортимента этой булочной. И я уверен, что всё равно что-то забыл.