Ты мне скажешь, что за позор обрушился на мои седины или будешь чепуху молоть?
Папаша, пойдемте в сарай там ваш позор.
Ты забыл, наверное, дурень, что мне время кушать бульоны, как мне сказал тот доктор, что женился на дочери гробовщика, после чего гробовщик сильно разбогател и умер, когда зять взялся его лечить.
Папаша, не будьте упрямее обоих соседских ослов. Пойдемте в сарай, и вы сразу расхотите свои бульоны.
Наум Кантор был удивлён такой настойчивостью сына, который обычно был почтителен с отцом, и, наконец, согласился пойти в сарай, где он обнаружил своего старшего сына Соломона с увесистым дрыном в руке, всхлипывающую жену, сына Моисея с синяком под глазом и дочку Розу в исподнем. Что сразу бросилось в глаза Науму, так это то, что все удручены и ждут его.
У-у, завыла жена, увидев главу семейства, чтобы вы все поздыхали вместе с телёнком, что подох в мае, как только моё чрево могло вынести таких детей, что покрывают седины своего отца позорами!
В унисон ей завыла и дочь Роза, но значительно мелодичнее и выше, чем мать.
Э-э, глупые бабы, что воете, как молдавский оркестр на похоронах, чтобы вас пораскорячило. Скажите мне, где мой позор в моем сарае, и я пойду есть бульоны, произнёс Кантор, немного нервничая.
Но осмотрев всех присутствующих, он понял, что никто не хочет объяснять ему, в чём его позор. Даже старший сын Соломон отвёл глаза.
Ладно, любимый сын мой Алех, скажи мне ты, если ты всё время носишь книжку под мышкой и очки, что здесь произошло и почему я не могу идти есть свои бульоны?
Папа, да что вы со своими бульонами, как дурень с писаной торбой.
Ну, так скажи мне, что происходит в моём сарае?
Сын вдохнул воздуха побольше и произнёс:
Папа, ваш глупый сын Моисей покрывал вашу дуру дочь Розу, когда мы их застали с Соломоном, молодой человек говорил, стараясь не глядеть на отца.
Что значит «покрывал»? спросил отец, леденея сердцем.
Как бык покрывает тёлку, еле выдавил из себя Алех.
Наум вытаращил глаза на своего умного сына, как будто это он совершил этот мерзкий поступок:
Сын мой, зачем же ты мне говорил сегодня про апоплексический удар, тем более перед обедом, простонал Кантор, хватаясь за сердце.
Папа только и смог произнести сын в ответ.
Боже мой, Боже мой, запричитал Наум, когда осознал, что произошло, затем заорал на своего непутёвого сына Моисея. Как ты мог, негодяй, она же твоя сестра?!
К нестройному хору завываний женщин присоединился уже почти мужской басок Моисея.
Прекрати рыдать, негодяй, и скажи, зачем ты это сделал? отец стал потихоньку приходить в себя и теперь его душу посетил праведный отцовский гнев. Сучий сын мой, ответь своему отцу, зачем ты обесчестил свою сестру и всю свою семью?
Тут Моисей заревел ещё громче, уже уверенно перекрывая мать и сестру, вместе взятых. По его румяным щекам потекли крупные слёзы. В общем, он до конца прочувствовал ситуацию и понял, что трёпки ему на этот раз не избежать и одним синяком, который ему уже поставил старший брат, дело не кончится. Тем более что отец и Алех стоят в дверях сарая и ему мимо них не проскочить, будь он даже кошкой.
«А как хорошо всё начиналось, думал Моисей, хороня последние надежды на бескровный исход дела. Надо было дуру в рощу вести, а теперь всё пропало».
Папаша тем временем отобрал у старшего сына палку, которую тот до сих пор держал в руках:
Ну, так что, ты скажешь, зачем ты совершил эту богомерзость, или мне тебе врезать и посмотреть, что треснет быстрее: твой хребет или эта палка? спросил Наум.
Хо всхлипнул сын.
Что «хо»? продолжал задавать вопросы отец.
Хотелось, давясь слезами, произнес сын, сильно.
Хотелось? завизжал Наум.
А что, всем можно, а мне нет? заревел ещё громче Моисей.
Что? прохрипел глава семейства. Кому можно? Что можно?
Всем, продолжал завывать сын, всем пацанам с нашей улицы. Все хвастаются, а некоторые аж по два раза, а надо мной смеются, говорят, что сапожник без сапог, а я всего первый раз хотел попробовать.
Господи, пусть мои уши этого не слышат, прошептал Наум и перед его глазами поплыли круги, пусть мои уши этого не слышат, чтоб я лопнул.
А что же она в одном исподнем по двору шастает, сами знаете, какой у нее зад, продолжал Моисей.
Глава семейства влепил звонкую пощёчину жене:
Дура, что же твоя корова-дочь без юбки по двору ходит?
Я думала, может хоть кто-нибудь её из-за забора заметит, может, мужа ей найдём, плакала женщина.
Нашла, дура? и уже обращаясь к дуре-дочери и даже протягивая к ней отцовскую длань, отец спросил: Ну как ты могла, дочка?
У-у, с новой силой заревела Роза.
За что? За что? Кантор воздел руки вместе с палкой к потолку сарая, как бы взывая к всевышнему.
За значок, вдруг произнесла Роза.
За какой ещё значок? заинтересовался отец.
За депутатский, рыдала дочка, сотрясая всем своим аппетитным телом, и за два сольдо. Он мне обещал ещё два сольдо.
Господи, Господи, моя дочь шлюха! Моя дочь шлюха! За два сольдо, отвались мои руки, заорал Кантор, багровея.
И за значок, добавила Роза.
И за значок? продолжал бушевать Кантор, Зачем же тебе, пустоголовой корове, значок депутата? Отвечай, а то убью!
Он красивый, выла девица, беленький, синенький и там ещё орёльчик жёлтенький.
Убью! тихо сказал Наум, снова хватаясь за сердце, и выронил палку из ослабевших пальцев.
Папа, не волнуйтесь, вам надо поесть бульоны, нежно поддержал за локоть отца учёный сын Алех.
Уйди, отец пятернёй оттолкнул лицо сына от себя, ослиная морда. Ты бы поменьше читал свои книжки, а побольше следил за своими братьями и сёстрами, они же доведут меня до апоплексического удара.
А дочь продолжала реветь, как паровая молотилка, не снижая ни тембра, ни мощности звука.
Прекрати орать, кобылища. Что ты орешь?
Пусть значок отдаст, отвечала Роза, и два сольдо, раз пользовался.
Значок тебе? взорвался Наум и, подняв с земли палку, начал дубасить дочь по чём ни попадя, приговаривая при каждом ударе: Вот тебе значок, вот тебе ещё значок, а вот тебе кокарда. Ты у меня будешь вся в значках, как королевский улан на смотру. Да что там улан. Как лейб-гвардеец Его Величества.
Дочка прибавила ещё децибел, да так, что старший сын прищурился, как от сильного ветра.
Прекрати реветь, да прекрати же ты реветь, как ноябрьский шторм, устало сказал отец, опуская палку.
Мать взяла дочь под руку и повела её в дом, где та не унималась еще некоторое время.
Так, ладно, теперь разберёмся с тобой, произнёс Наум, переводя дух и глядя в упор на непутёвого сына.
Но в его голосе и тоне Моисей почувствовал усталость и первый раз за всё это время у мальчишки мелькнула надежда, что, может быть, ему повезёт и он не отведает отцовской палки.
Отвечай, мерзавец, где ты взял депутатский значок? начал Кантор.
Я его нашёл, папа, тонко всхлипывая, отвечал сын.
Ещё бы, депутатских значков на дороге, что конского навоза в ярмарочный день. И где же ты его нашёл?
За дровяным сараем, он был приколот к депутату. Он каждую субботу утром там валяется.
Он наш дровяной сарай за сортир принимает, пояснил отцу Алех, всегда в пятницу ложится там спать. От него там уже вся сирень пожелтела.
Помолчи, шикнул на умного сына Кантор и, уже обращаясь к непутёвому, спросил: так ты что, с пьяных депутатов значки снимаешь?
Ну да, признался Моисей.
А где взял два сольдо?
У него же, у депутата, из кармана и вывалились.
Да ты и вор к тому же, простонал Кантор, Боже мой, Боже мой. Горе мне, горе. Мой сын вор. Ворует, чтобы платить моей дочери-шлюхе. Он обворовывает депутатов.
Ничего, опять вставил Алех, этот депутат взяточник, бабник и пьяница, у него денег куры не клюют. Тем более от него нам одна неприятность: в дровяной сарай не зайти, ужас как воняет и дрова в правом углу вечно сырые, и взятки этот депутат берёт о-го-го как много.
Помолчи, ради Бога, сказал отец, все депутаты берут взятки, для этого в университетах учатся. А ты, негодяй, давай значок и деньги.