Через некоторое время дорога стала более ровной, и это означало, что станция уже близко. Всё чаще на пути появлялись стойки саморегистрации, к каждой из которых нужно было приложить микропропуск и сказать своё имя и внутренний номер. Примерно в полутора километрах от станции Борису встретился человеческий патруль, состоящий из молоденького лейтенанта и сержанта постарше, примерно борисовского возраста. Они внимательно изучили его биометрические данные, несколько раз проверили микропропуск, задали пару дежурных вопросов и, наконец, нехотя отпустили его, всем своим видом показывая, что они всё равно до конца не поверили в его увольнение. Борис прибавил шаг. Междугородний поезд уходил каждые 24 часа, и если опоздать на него, то придётся возвращаться в часть и просить заново зарегистрировать его маршрутный лист и повторно активировать микропропуск. Это отняло бы ещё как минимум 72 часа, потому что маршрутные листы одобрялись в порядке живой очереди, и никто не мог заранее сказать, когда эта очередь дойдёт до Бориса. От этих мыслей он поёжился и перешёл на бег.
Несмотря на все его опасения, на станцию Борис прибежал даже с запасом времени. Стойка саморегистрации никак не хотела пускать его на платформу, даже когда он остервенело прикладывал микропропуск и сообщал ей свой внутренний номер. «Ваш поезд отправляется через пятьдесят семь минут. Просьба покинуть станцию. Доступ будет открыт через сорок две минуты тридцать девять секунд», бубнил механический голос. Борис некоторое время постоял в раздумьях, а потом, игнорируя отчаянный писк автомата, решительно прошёл на перрон и уселся прямо на мокрый потрескавшийся асфальт. Мобильный патруль не заставил себя долго ждать. Ровно через 5 минут 00 секунд приехал самоизолятор (Борис отметил про себя, что это модель 185-СБ004, оснащённая гипнолучами и парализующим газом) и вежливо попросил его в очередной раз предоставить биометрические данные и сообщить свой внутренний номер. После прохождения всех формальностей самоизолятор радушно распахнул свои двери и сообщил, что: «Предупреждение о необходимости покинуть помещение общего пользования было выдано гражданину Борису Арсеньеву, внутренний код 152-АН1021, в тринадцать часов ноль две минуты. Требование Комитета правительства по контролю за перемещением граждан выполнено не было. Данное нарушение подразумевает штраф в размере трехсот тысяч ГКБ, либо обездвиживание на срок до двадцати четырёх часов». Выбор был очевиден. Обездвиживаться Борису было нельзя до поезда оставалось чуть больше получаса. Да и деньги у него были: за всё время службы он не потратил ничего из того, что полагалось ему в качестве ежемесячной оплаты за службу и, к тому же, за ранение в бою ему выдали неплохую компенсацию. Борис приложил палец к устройству приёма средств от населения и, дождавшись подтверждения списания средств, покинул перрон, чтобы вернуться ровно через 15 минут.
Попасть в столицу было непросто. Каждые тридцать километров поезд тормозил на блокпостах, где все пассажиры должны были покидать свои места для прохождения биометрического контроля и подтверждения микропропусков. В середине пути, поздним вечером, их совершенно неожиданно попросили освободить вагоны и заставили несколько часов стоять на тёмной станции какого-то заброшенного провинциального городка и дожидаться нового состава. Наконец, почти через сутки после выхода из воинской части, Борис, голодный и измождённый, вошёл в двери столичной Станции номер два по приёму и распределению населения. В зале было пусто, только несколько человек в чёрной одежде, с чёрными рюкзаками и в чёрных масках стояли возле пунктов самонаправления и что-то нажимали на экранах. Несмотря на отсутствие толпы, Бориса распределили только в пятый поток на выход, предварительно выдав средства самомаскировки чёрную шапку, чёрную маску и чёрные перчатки. Его первым желанием было запихнуть их поглубже в рюкзак, но, вспомнив, что повторное нарушение правил Комитета по контролю за передвижением граждан карается обездвиживанием на неделю, он решил не рисковать. В конце концов, за все эти годы он привык носить униформу и не считал её чем-то неудобным.
Через город проходило три маршрута общественного транспорта, но только один из них направлялся в нужный Борису район. Трамвая пришлось ждать около сорока минут возле ржавого столба с покорёженной табличкой, но это можно было назвать везением, ведь, судя по расписанию, интервалы движения могли составлять до полутора часов. Сам трамвай представлял собой железную колымагу без окон и с грохочущими дверями, внутри которой было неуютно и ужасно душно. Сидений тоже не было, и Борис, чувствуя, что его колени трясутся от голода и долгой ходьбы, сел на пол в хвосте вагона, опершись своей больной спиной о пыльный армейский рюкзак. Через пару минут он понял, что выбрал неудачное место, потому что прямо над его головой располагался громкоговоритель, с равными интервалами издающий какие-то хрипы, в которых было почти невозможно различить названия остановок. Трамвай медленно полз по рельсам, раскачиваясь из стороны в сторону, механический скрип наполнял душный и тёмный вагон чем-то сюрреалистическим и одновременно убаюкивающим, и Борис внезапно понял, что начинает проваливаться в сон. Все пассажиры, севшие вместе с ним на станции, уже успели выйти, и трамвай был абсолютно пустым, что было совсем некстати. Проспать свою остановку сейчас, когда до дома рукой подать, было бы глупо и несправедливо. Борис пытался удержать ускользающее сознание и ни в коем случае не закрыть глаза, проговаривая про себя какие-то стихи и обрывки песен, которые помнил наизусть.
«Вместе весело шагать Громов наш великий вождь Опасность родине грозит И кровь отцов Нам не страшны Победа, знамя боевое.... Горжусь тобой, моя страна»
Это немного помогло, по крайней мере, на душе стало как-то легче и не так страшно. Борис пытался сообразить, где он едет и сколько ему осталось, но окон в трамвае не было, а двери не открывались, если к ним не приложить микропропуск для входа или выхода, и ориентация в пространстве представлялась совершенно невозможной. Можно было бы включить навигатор, но Борис побоялся, что он разрядится раньше времени, и решил не рисковать.
Наконец громкоговоритель прошипел: «Следщщщщ оссска Пятый пшшшш Единения Для выхххх жжжите микропропуск к шшшшшсссс Внимание! С.шшшласно требованию Комитета по контролю за перемещением граждан . шшшшш нарушение шшшш. ссссс вплоть до ликвидации». Из всего потока звуков Борис понял, что следующая остановка Пятый квартал Единения, как раз та, которая была ему нужна, но если он нарушит что-то и попытается выйти в неположенном месте, то его арестуют и возможно даже убьют. Он вскочил и на затёкших ногах поковылял к дверям, чуть не забыв свой рюкзак.
Трамвайная остановка находилась примерно в километре от дома, и остаток пути надо было пройти пешком. Навигатор барахлил и никак не хотел выстраивать правильный маршрут, из-за чего Борису пришлось долго плутать по незнакомым улицам. Почти на каждой из них ему встречался мобильный или стационарный саморегистратор, и к каждому надо было приложить микропропуск, и каждый раз его предупреждали об отклонении от маршрута более чем на десять процентов. Воспитание в штабе, а потом и на фронте приучило Бориса к постоянному контролю и беспрекословному выполнению любых приказов, но никогда в жизни это не казалось ему таким сложным и бессмысленным. Одно дело слушать команды живых людей и совсем другое подчиняться бездушным машинам, ведущим себя как-то уж слишком нагло и агрессивно, как будто они все сговорились против него.