Вы зачем из больницы ушли?! возмутилась я.
Так там сказали, что ногу мне аж по бедро отрежут, ответила баба Глаша. Сосуды какие-то там не пульсируют.
Вы подумайте хорошенько, предприняла я тщетную попытку. Само ведь не пройдёт.
А вдруг? Антибиотики же.
Нет. Нужна операция, и как можно скорее.
Так я ей говорил-говорил! вмешался из своего угла взволнованный деда Гриша. А она, дура этакая: "Если в гроб, то с двумя ногами!"
Что ж делать?
Выпросили мы для бабы Глаши трамадол.
Идиллия Сундуковых рассыпалась на глазах.
Баба Глаша депрессовала из-за неминуемого исхода, но принципиально отказывалась от операции. Не спала ночами от боли, периодически температурила, гоняла туда-сюда жену погибшего сына. Деда Гриша ругался на неё, кричал, уговаривал ехать в больницу и угрожал самоликвидацией. В самом плохом и непотребном смысле
Гангрене было пофиг на их тёрки и баб Глашины принципы. Гангрена ползла всё выше. Вот, уже до колена поднялась, голень стёрла почти до кости. Баба Глаша жива и слава Богу. Но, даже видя, что происходит, и испытывая мучительные боли, не соглашается на операцию. Принципиальная она, волевая.
В квартире царит специфический запах. Каждая ночь бессонная. Каждый день как на иголках. Мольбы деды Гриши и снохи улетают в пустоту. Не слушает их баба Глаша. "Умру с двумя ногами", говорит.
Однажды деда Гриша так возмутился этим принципиальным игнором, что взял и напился уксусной кислоты Долго боролись за него реаниматологи, но увы. Баба Глаша не смогла даже побывать на его похоронах. Только в окошко видела, как деду Гришу к подъезду подвезли
Прожила баба Глаша ещё месяц или два. Она так и не согласилась на операцию
Впрочем, эта история не о том, как трагична бывает любовь.
Не о том, что даже самые прочные узы можно разрушить.
И даже не о пределе нормального человеческого терпения
Она о том, как важно вовремя обследоваться и контролировать хронические заболевания. Только мы решаем, будет ли у нашей истории плохой конец, открытый финал или хэппи энд!
Прокурорская бабушка
Долгое время я считала заместительницу главного врача по КЭР, Юлию Алексеевну Грохотову, чрезвычайно злой и кусачей.
Всё потому, что наше знакомство прошло не в самом дружелюбном ключе.
Только представьте себе: второй день на работе после декрета. Я как топинамбур варёный, на стрессе, в тесном кабинете с двумя врачебно-сестринскими бригадами. Жмусь в уголке дворнягой безродной. Заполняю карточки и стараюсь никому не мешать
А тут телефон воет. Да так настойчиво
Алло, отвечаю обладателю незнакомого номера.
Из трубки на меня льётся истошный женский крик:
МарьСанна!!! Где карточка Мясоутовой?!
С одной стороны приятненько: ты только на работу вышла, а тебя уже по имени-отчеству С другой в таком тоне, словно не по имени-отчеству, а: «Не жри мой шашлык, Бобик, блоховоз проклятый!»
Кого-кого? переспрашиваю, слегка обалдев.
Сании Бясыровны Мясоутовой!!! Мне карточка нужна!!! Немедленно!!!
А кто это такая?
Почему Вы не знаете своих больных?! кричит Юлия Алексеевна, едва не плача. Почему не посещаете больных лежачих?! Почему я вечно получаю от пациентов?! Почему они мне тут с ноги открывают дверь и угрожают?! Я так устала от этих претензий!!! Вот где хотите теперь эту карточку, там и ищите!!!
Голос в трубке обрывается гудками.
А я в слёзы
Старожилы кабинета обступили меня, как обиженного ребёнка.
Это та бабка лежачая, проговорил кто-то, у которой сын прокурор. Со второго этажа. Они карту и не отдавали сроду на руки никому
Я ей окулиста назначала! второй голос. В ту пятницу! Наверное, она и забрала!
Ну, точно. Не реви. Щас принесу, подытожила одна из медсестёр.
Через пять минут передо мной лежали четыре тома "Войны и мира", ушитые одной картонной обложкой амбулаторной карты
Сания Бясыровна в свои восемьдесят перенесла пять инсультов, потеряла возможность разговаривать и двигаться. От неё почти ничего не осталось: худенькая, сухая, обтянутая ломкой пергаментной кожей Сложной она была: болезнь истощила донельзя, и то и дело норовила её доесть. На Сании Бясыровне постоянно образовывались гнойные пролежни, а лёгкие то и дело атаковала злобная гипостатичка Но безупречный уход сиделок и родных делали своё дело: в комнате даже не пахло.
Зловещий прокурор Рифат оказался адекватным и спокойным. Ухоженный кругленький блондин с благородной осанкой, тихим голосом и давлением под двести, на которое между делом жаловался. Оно и понятно: издержки профессии. В выходные Рифат отпускал сиделок, оставлял все дела и собственноручно ухаживал за матерью.
А вот дочь прокурора Марьям красивая улыбчивая женщина-дознаватель рвала и метала по любому поводу.
Поводы находились всегда.
Не пришла после вызова скорой.
Не пришла ни разу за эту неделю.
Пришла за текущую неделю всего один раз.
Пришла и ушла всего через пятнадцать минут.
Ничего не написала в карточку.
Не пригласила невролога, который был только позавчера.
Нагноились пролежни.
И вообще: бабуле внезапно нужен гинеколог!
Ну, Вы уж как-нибудь с ними к консенсусу придите, снисходительно попросила главврач, Альбина Андреевна Пологова, после очередного визита Марьям и очередной жалобы. Настолько снисходительно, что даже набрала с личного номера. Почаще к ним заглядывайте. Прошли мимо заглянули А то она ведь прокуратурой грозит! Вы только начинаете работать, зачем Вам эти проблемы?
И я приходила. В очередной раз.
Марьям встречала меня широченной улыбкой: мол, мы Вас и не жда-али! Рифат вторил ей: вот, мол, какая Вы заботливая, МарьСанна, всегда придёте, всегда на все вопросы ответите Но я-то знала, что не появись я у них, к вечеру на столе Пологовой лежала бы ещё одна жалоба.
Бывало, перебираюсь между корпусами поликлиники по яблоневой аллее, наслаждаюсь блаженными секундами условной свободы. Задираю голову в седое небо, ветром дышу на лайтовом чиле. А сзади ка-ак заорут:
МарьСанна! Как хорошо, что Вы здесь!
Обернусь, а через аллею следом Марьям несётся и улыбается. Кудрявые густые волосы развеваются на холодном ветру, полы кожаного плаща прыгают в такт стуку каблучков. И машина Марьям стоит, перегородив однополосную дорогу, на аварийке. Дознавательницам так можно.
Ну, добрый день, не слишком охотно здороваюсь я.
МарьСанна, суетливо выдыхает Марьям, нам ведь памперсы нужны. Срочно. Организуете?
Так чтоб памперсы получили вы, надо Вашу бабушку повторно на МСЭ оформлять. Это опять все узкие специалисты и десять листов А4. И психиатр, и гинеколог, и логопед
Что Вы хотите этим сказать?
Я ведь только две недели назад её переоформила на МСЭ!
Ну и что, бескомпромиссно заявляет Марьям. Вы ведь всё организуете?!
И организовывала. Приходилось. Обзванивала узких специалистов заново, всё объясняла: кто такие, что, почём Всё получалось. Памперсы назначались, ИПР переоформлялась. А ещё через две недели Мясоутовы требовали пелёнки, мыло, ортопедическую обувь или стул-туалет И всё шло по новому кругу.
Не возражала я: страх держал. Боялась я семейство Мясоутовых до колик. Даже бабушку. Молодая была, неопытная Усугубляло мой страх и начальство. Оттого я стабильно ловила панические атаки и ездила к ним один раз в пять дней.
Даже в выходные.
Даже в отпуске.
Вот какие серьёзные люди!
Помню, даже в День Победы к ним наведалась. Потому что прошло пять дней
Месяца через три постоянных посещений, я выгадала время, когда Мясоутовы приходят на обед. И стала заглядывать к Сании Бясыровне строго до или после этого времени. Чтоб не пересекаться и не нервничать. Смотрела её при сиделке, избегая необходимости оправдываться или объяснять, отчего я не зелёный верблюд, делала запись в карте, назначала лечение и уходила.