Владимир Береговой, ничего не знавший о поднявшейся ему вслед буре, решил, что в лифте ни за что не поедет опять расспросы, сочувственные взгляды и неловкость, сродни той, что всегда испытывают здоровые в присутствии тяжелобольного, и стал спускаться по лестнице.
Вообще-то он все время бегал по лестнице, лифта не дождешься, а дел полно, везде нужно успеть. Ему нравилось торопиться и успевать или не успевать, и он даже в этих чертовых чайниках научился разбираться, потому что без него никто не стал бы разбираться!
Из-за коробки, прижатой к животу, он не видел ступеней и шел медленно, и его догнала Ольга из отдела русской прозы. Догнала и крепко взяла за локоть.
Володь, постой.
Я ухожу.
Мне нужно с тобой поговорить.
Он посмотрел неприязненно.
Эта Ольга, будь она неладна, нравилась ему, поэтому он всячески ее избегал и демонстрировал безразличие. Сейчас она была ему совсем некстати. Она не должна видеть, как он убирается прочь, поджав хвост, будто собака, которую пинком выкинули из дома!
Если у тебя опять сеть висит, это больше не ко мне.
Володя, мне нужно с тобой поговорить. Прямо сейчас. Это очень важно.
Я ухожу, повторил он нетерпеливо и дернул головой.
Ты уходишь из-за меня. Она как будто споткнулась и остановилась, и ему пришлось остановиться тоже. Тебя мадам Митрофанова уволила из-за фоток в Интернете, да?
Да.
Ну вот. Она отвела глаза в сторону и вздохнула очень решительно: Это я их выложила.
Поздравляю, произнес Береговой, не зная, что еще сказать.
Они помолчали, стоя посреди лестницы.
Это я виновата, Володя.
И что из этого? Ты решила раскаяться? Ну, вот тебе отпущение грехов, дочь моя, а я пошел.
Что ты заладил пошел, пошел!.. Мне нужно кое-что тебе показать, очень важное. И это, она понизила голос и придвинулась к нему, имеет отношение к убийству. Понимаешь?..
Ты что-нибудь понимаешь? Ты понимаешь только, что ее грудь, упакованная в плотный шелк блузки, почти касается твоего локтя ей-богу! и от ее волос пахнет упоительно, и она что-то говорит, и ты видишь, как она складывает губы, и блестит сережка в мочке нежного уха.
Убийство?.. Какое убийство?..
Володь, да проснись ты! Ну, если хочешь на меня наорать, наори, только не молчи! Но он все молчал, и она нетерпеливо подсунулась еще поближе и понизила голос: Я выяснила, что в этом деле замешана твоя мадам!
Он отступил и уперся задницей в перила так, чтобы Ольга его не касалась больше, и переспросил:
Какая мадам? В какое дело?..
Митрофанова, господи, какая же еще!.. А замешана она в убийстве! Пошли, я покажу!
Алекс не отводил глаз и не шевелился, и Анна Иосифовна дрогнула первой. Вдруг моргнула и заговорила очень фальшиво, и задвигалась слишком суетливо:
Алекс, душа моя! Ну, что же вы?.. Чай давно готов, вот-вот остынет, а остывший чай уже не чай!.. Садитесь вот здесь, отсюда отлично видно изразцы, и вы сможете продолжать ими любоваться. Мне очень приятно, что их оценили!.. Вы знаток прикладного искусства?..
Он помедлил.
Скорее нет, и, сжалившись, отвел глаза от ее лица. Знаю немного, когда-то проходил в университете. В основном про немецкую майолику.
Из серебряного чайника Анна Иосифовна наливала в тонкую чашку крепчайший чай, похожий в солнечном свете на расплавленный янтарь.
Вот как! Какую же немецкую майолику проходят в университете? Кружки Гиршфогеля?.. Это было сказано с некоторым пренебрежением.
И еще рейнские, и «штангенкруг».
А Лимож? Не любите?
Алекс улыбнулся и пригубил чай, чувствуя себя бедным студентом в заношенном сюртучишке, внезапно угодившим за обеденный стол в профессорском доме.
Ну, это уже Франция, а не Германия, Анна Иосифовна. И там делали эмаль, насколько я помню.
Да-да. Хозяйка, совершенно успокоившись, устроилась напротив и улыбнулась поощрительно поверх тончайшего фарфора. В пятнадцатом веке в Лиможе как раз научились покрывать металл эмалевыми красками. Я ничего не путаю?..
Видимо, все-таки экзамен, решил Алекс. Занятно.
В последнее время он только и делал, что сдавал экзамены, и все проваливался!..
Нет-нет, абсолютно верно. Рисунок вырезали на металле, а углубления заполняли черной эмалью. После этого обжигали первый раз, а потом уж накладывали остальные краски и вновь обжигали. Иногда использовали белый и золотой цвета, а, например, Жан Пенико изображал совсем сложные сюжеты.
Что вы говорите?!
Библейские и исторические сцены, подтвердил развеселившийся Алекс. Влияние в основном, конечно, фламандское, а впоследствии немецкое и итальянское.
Плюшки прямо из духовки. Моя Маргарита Николаевна только перед вашим приходим достала! Угощайтесь, Алекс. Вот с изюмом, а эти с сахаром, классические. Вы какие больше любите?
Видимо, это означает «отлично». Ставлю в зачетку.
Я всякие люблю, Анна Иосифовна. Он посмотрел ей в глаза. Ваша Маргарита Николаевна просто волшебница. Передайте ей мое восхищение.
С удовольствием! Она будет счастлива. Вы курите?.. Если да, вот пепельница, и не стесняйтесь! Хозяйка придвинула к нему некий хрустальный сосуд сказочной красоты, брызгающий во все стороны разноцветными бликами. Ахматова всегда говорила, что курение
Это цепь унижений, закончил Алекс. Все время нужно у кого-то спрашивать разрешения!
Н-да, задумчиво пробормотала она себе под нос. Вот тебе и на
И не меняя тона:
Вас когда-нибудь унижали, Алекс?
Да.
Я не выношу унижений. Она раздула тонкие ноздри. Звякнул фарфор, и сделалось так тихо, что слышно стало, как с той стороны стекла назойливо и утробно гудит поздняя муха.
Анна Иосифовна стремительно поднялась и легким, совсем девичьим шагом отошла к пузатому буфету и тотчас же вернулась. В руках у нее была китайская коробочка с желтым богдыханом на крышке. Анна Иосифовна достала сигаретку и спички и, привычно чиркнув, быстро закурила.
Алекс смотрел на нее во все глаза.
Курить в издательстве «Алфавит» было строжайше запрещено, практически под страхом увольнения. В отделе кадров ему сообщили, что генеральная директриса с курением борется беспощадно и всерьез, как активист движения «За здоровье нации».
Я долго терпела, продолжала хозяйка. Сигарета дымилась у нее в руке. Должно быть, нельзя было так долго!.. Но я смалодушничала, Алекс. И поплатилась!
За что?
В том-то все дело. Она боком присела на стул и прикрыла глаза. Алекс никак не мог взять в толк, играет она или переживает всерьез. Я не знаю, за что. И это тоже унизительно, понимаете?
Не совсем, сказал он осторожно. Вы говорите об убийстве?
Убийство последнее звено. Все началось давно, и меня предупреждали о том, что может случиться самое худшее, но я не верила, конечно!
За плечом произошло какое-то движение, Алекс оглянулся, Анна Иосифовна повелительно махнула рукой, и створка тихонько притворилась.
Кто там может быть? Ах да! Кудесница Маргарита Николаевна с очередной порцией пирогов на блюде!
Или нет?
В этом странном и прекрасном доме все не то и не так, как кажется на первый взгляд!..
Я в неудобном положении, вдруг заявила Анна Иосифовна. Я ничего о вас не знаю, и мне вас, прямо скажем, навязали, но у меня нет выбора. Вы должны узнать обо всем, а я, видимо, обязана вам рассказать.
Давайте я попробую, предложил Алекс. А вы скажете, прав я или нет. Хотя бы в том, что мне удалось понять. На данный момент.
Прищурившись, она посмотрела на него.
Н-ну, попробуйте.
Некоторое время назад вы стали получать письма с угрозами. Кстати, как они приходили? По электронной почте?..
Она кивнула.
Вначале вы вообще не обращали на них внимания и просто удаляли. Потом они стали вас раздражать. Затем вы забеспокоились. Потом, видимо, испугались.
Те, что я распечатала для вас, самые безобидные, поверьте мне!..
Алекс помедлил.
Верю, согласился он так, как будто вовсе не соглашался. Очень неосмотрительно было с вашей стороны оставлять их на столе, Анна Иосифовна!