На кормах своих коров
экономить слишком стали,
натворив в хлевах делов
Буря
Злые ветры над степью беснуются,
вспышки молний мерцают вдали.
Буре ряд тополей повинуется,
изгибаясь пророй до земли.
Кто вне дома, кто степью скитается,
тот мольбы всем богам уж вознес.
На судьбину всерьез возмущается,
духам злым уж устроил разнос.
Буря ж мчит уповаясь просторами,
Днепр взбивая высокой волной.
Гонит тучи потоками спорыми,
свет размывши дождя пеленой.
Но не вечны ведь бурь наваждения.
Да, порой и наделают бед.
Там, за тучами, ждет пробуждения
развеселого солнца банкет
О не выросших.
Младенец мир впервые распознал.
Он труд чужой еще не понимает.
Кто-то пеленки утром поменял,
Где все берется, кто же его знает?
Ведь суматоха, вся вокруг него,
И главные его только желанья.
Так, год за годом двигаясь легко,
Отдельные и мрут без пониманья
Гламур гадливый выветрил мозги.
Шарм расслабухи, мир без напряженья.
Шприц вместо соски, виски, порошки,
Такие, междуклубные сраженья.
В чем ты не зверь, все в чем ты человек,
Все в чем ты от животных откатился,
То силы воли требует вовек.
Но мозг отдельных в лени растворился.
Было ж, было время!
Меня уж здесь забыли,
чужой стал, вот же ж черт.
Года промельтешили.
Мой юности концерт,
здесь прошумел, в тенечке
у клуба, средь полей
Стихов любовных строчки
Гулянок апогей
Эх! Было ж, было время!
Неистовый кутёж,
дискуссий и полемик
подвыпивший галдеж.
С гитарой ночь у речки,
под водку с шашлыком.
Иль баня с жаркой печкой.
Всех праздников дурдом,
такой любимый всеми.
Но вдруг затихло все.
Переженилось племя.
В покое и труде
вдруг потекли недели.
Но так случилось уж,
желанья мне напели
дороги выбрать гуж.
Знакомства, расставанья,
все новые друзья.
И новых вех познанья
нелегкая стезя.
И вот, я снова дома.
Только не весел дом.
Лишь «новая солома»
для красоты кругом.
Те, с кем гулял как ветер,
уж непонятны мне.
У них авторитете
тот, кто еще бледней.
Не лучше и не хуже,
все просто не мои.
Любой в свое погружен.
Прошедшего слои
все слишком изменили.
Нет линии бесед.
По разному пожили,
тем общих вовсе нет
О граде на холме
Согласна ль антилопа
с харчистым счастьем льва
(когда, после галопа,
она полумертва,
под ним уж еле дышит)?
Ну ясно вовсе нет!
Но лев мольбы не слышит,
она его обед.
Ну где тут справедливость?
Не видно хоть убей!
Тут лишь необходимость,
потребы апогей,
все привела в движенье.
Никто не виноват.
Нет правды в этой сцене.
Льву нужен мяса шмат!
А эта, иль другая,
добыча бы была.
На слезы невзирая
судьба свое взяла.
Но лев не вечен в силе,
однажды сдаст и он.
Пред тем, как с гнить в могиле,
разбит, изнеможён,
один, уже без прайда,
он будет умирать.
Часы минуты ада
с трудом переживать
Шлях
Ночь на звезды не скупилась,
коль луны на небе нет.
Степь во мгле преобразилась,
всюду таинства секрет.
В тьме запуталась дорога.
Там, на стороне Плеяд,
светом звездного чертога
тополей очерчен ряд.
Значится туда сбегает
этот пыльный, древний шлях.
Он, округу оставляя,
где-то там, в других краях,
замирает, вдруг, у моря.
Ведь когда-то бурлаки,
на волах, и с ленью споря,
соль возили на торги
(в древне) этою дорогой.
И на небе млечный путь,
был всегда указкой строгой.
Трудно в сторону свернуть.
Пот веков земля впитала,
пыльный шлях не зарастёт.
Сколько гроз прогрохотало?
Сколько же дождей пройдет,
прежде чем взрастет травинка,
посреди сего пути?
Даже ночью нет заминки,
одному хоть, но пройти,
хоть по краюшку дороги.
Чьи-то ж, вон, следы лежат?
Только шлях свидетель строгий.
Пылью ветры прошуршат -
нет следов, А был ли кто-то?
Был ли не был, шлях то есть!
Средь годов круговорота
Он лишь стал константой здесь.
Скифы, турки и казаки,
по нему в делах прошли.
Мир был, били воин драки:
он остался, все сошли
В преддверии
Туча серою овчиной,
небосвод заволокла.
Темень над землей целинной
март несет взамен тепла.
Буря рвется над округой!
Вон, степи уж словно нет.
Тут же, мир словно напуган,
тихо, мирно, солнца свет.
Но еще чуть-чуть и грянет,
донесутся облака.
Ветер сильный забуянит,
вспенится волной река
Вот и жизнь у нас, как в буре,
черти стелются ковром.
Революция «в гламуре»,
принесла стране погром.
Люди ж что их жизнь ветвится.
Кто спокоен, кто-то нет,
кто уехать норовится,
не оставив здесь и след.
Кто-то переждать в надежде,
у кого ж предел надежд.
Знают все: что было прежде,
все уже в краю легенд.
Но легенды переврали.
Памятников старых тьма
заменяется в аврале.
Только в смыслах кутерьма,
ложью дикой прорастает.
Всплыл нацизма старый хлам.
Всех сожрать толпа желает.
Дурь шагает по умам!
Старый блюзист
Он перерос работу на полях,
пришел блюзист на улицы Чикаго.
Простой парнишка, в вытертых туфлях,
он раб, а не какой-нибудь деляга.
И кто бы знал, что через сотню лет,
будет звучать тот голос и гитара.
С обложки диска смотрит старый дед,
на тех кто водку пьет у стойки бара
****
Порой актер, сто раз сыгравший роли,
блиставший на подмостках и в кино,
не дюжий ум свой показать изволит.
Явит всем то, что им сочинено.
И пусть он бог в ярчайшем лицедействе,
его, в ролях, народ боготворит,
чужих речей неведомый гроссмейстер,
гурман, самовлюбленный сибарит -
такой к актерству часто лишь способен.
В другом же он не стоит ничего.
Но публика, в неистовом захлебе,
кумира превозносит своего.
И вот, паяц, слепив дерьма творенье,
весь мир каким изволит поразить.
Но, часто, труд не стоит обсуждений,
и только лишь безумием разит.
Мысль
«И ад и рай, святая душа, внутри нас. Да. Да. В самом человеке. В его паршивой мысли».
А.Т. Черкасов, «Хмель».
Мысль обвиняет, объясняет,
возвысить может, очернить.
Мысль и злодейство оправдает,
коль совесть в думах обделить.
Мысль создает богов величье
и преисподней царство тьмы,
приводит к лени безразльчью
и опускает до сУмы.
Порой и ад всего лишь мысли,
лишь заблуждений страшных мгла.
Реальность только лишь осмысли,
поймешь, что жизнь не замерла.
Она идет, но думы в старом
найти пытаются оплот.
Ты все живешь былым кошмаром,
тебе ж судьба «тузы сдаёт»
Пили, ели
Пили, ели, похвалялись,
здравицы толкали всласть.
Все в чужое наряжались,
и чужому поклонясь,
на свое и не смотрели -
серо, буднично оно.
Бриллианты ж проглядели,
словно вместо глаз бельмо.
Ведь свое отнюдь не дурно,
ну не хуже, видит Бог.
Вроде с виду не гламурно,
только в этом то и «сок».
Часто то, что с виду дивно,
Пустотой внутри разит,
вредностью своей противно
и забвенью подлежит
И свет
И свет не сразу пробивает тьму,
смотри восход как землю освещает:
на небе рассветило туч кайму,
а лес еще в потёмках пребывает.
Вот так и ты, борясь с кромешной мглой,
точи ее и камень станет пылью.
Коль воля есть, то даже со «скалой»
расправится тебе вполне посильно.
Но не всегда охота воевать,
порою мы уходим от атаки.
Не каждый может «в полный рост восстать»,
в костре борьбы готов сгореть не всякий
О некоторых
Тенеты разума невежеством полны,
в химере помыслов лишь тяга к благодати.
Причем чтоб даром, чтобы вовсе без цены,
чтоб без труда жить как у бога на зарплате
Ветер гневается в море
Ветер гневается в море,
гонит тучи к берегам,
катит волны вдоль простора,
угрожает кораблям.
Рядом, в маленьком проливе,
ботик вьется между скал.
Неумелый, несчастливый,
он с судьбой не совладал.
Стал он поперек к приливу
и о камни, дном своим,
бьет, когда поток бурливый,
силой страшною маним,
в море мчит, бросая пену,
щепки в море унося.
С каждым разом, непременно,
что-то с палубы снеся.
И с водой метались бочки,
вёсла и обломки мачт.
Страшный треск стоит от всклочки.
А на палубе раздрач:
Матросня, в мешковых робах,
кто за что схватясь дрожит.
Капитан уж слишком робок,
слишком жизнью дорожит
Потому и минимален,
шанс спастись у моряков.
Все в ловушке оказались,
у своих же берегов.
Чума
Если господь даровал некоторым большую силу, чем другим, то для того ли,чтобы они похвалялись собственной выносливостью