Маринка рвала и метала, а я замыкался, давился этими ни с кем не разделёнными горем, болью и обидой. Потом наши роли вдруг поменялись. Потом смешались А потом уже и сам чёрт не смог бы разобрать во что мы превратились сами и превратили нашу любовь.
Целый год Ада, из которого не было выхода, потому что и отказаться друг от друга мы тоже не могли. Больные общим горем и созависимые, мы просто самоуничтожались, заодно уничтожая и друг друга тоже
Ну надо же, какие люди! донеслось мне в спину из кромешной темноты гостиной, когда я, стараясь не шуметь, шёл прямиком от входа к лестнице наверх. И чем же обязаны такой чести?
Я щёлкнул выключателем дежурного света ступеней и в его неверном свете разглядел силуэт сжавшейся в комок жены на диване. Я не видел её уже почти неделю, ведь наше безумие дошло до того, что большую часть времени я теперь жил в служебной квартире в городе.
Я не мог приехать раньше, извини.
Да пошёл ты! взвизгнула она, и в меня полетело что-то тяжелое. Врезалось в стену, брызнуло осколками. Резко ударил в нос запах алкоголя.
Марин, давай не будем? Не сегодня, пожалуйста. У меня сейчас просто нет на это сил.
А когда? Когда?! вскочив с дивана, закружила она вокруг меня. Год назад ты его убил, а сегодня даже не соизволил просто приехать и помянуть! Что ты за человек, Магницкий, что за бездушный ублюдок?!
Моя ярость вспыхнула мгновенно. Привычка уже. Сжал кулаки, челюсти, силу воли всё, что только можно, чтобы не сорваться.
Я просто не смог вырваться, у нас печь сломалась.
Что?! Что у тебя сломалось?!
Домна. Действовать нужно было безотлагательно, иначе четыре тонны чугуна просто застыли бы в ней непробиваемым козлом, и тогда мы потеряли бы вообще всё. Вообще всё, ты понимаешь? В этой печи сейчас все наши деньги, включая этот дом и пару сотен миллионов вложений инвесторов.
В задницу себе это всё засунь, Магницкий! Печи свои, бабки свои, инвесторов, чугун и себя самого! Кому это всё нужно?! Кому?! привалившись спиной к стене, она бессильно сползла на пол и зарыдала. Кому это всё нужно?
Я не тронулся с места. Настолько привык к этим истерикам, что меня даже не кольнуло.
Это ты убил его! Ты!
И меня сорвало.
Я?! Да я просто на минутку заехал в офис, как делал сотни раз до этого! Если бы я знал, что так случится, да я бы попытался продышаться, но не помогало. А вот ты, Марин? Ничего не забыла случайно? В тот раз, когда сделала аборт, даже не потрудившись поставить меня в известность, что ждёшь от меня ребёнка, ты никого не убила, нет?!
Она сжалась, задрожала, заскулила в прикушенный кулак. У меня в груди что-то шевельнулось, но я был слишком зол, чтобы прислушиваться к этому.
И я, если хочешь знать, действительно не горел желанием ехать на поминки! Потому что не собираюсь праздновать смерть сына, ни сейчас, ни потом никогда! Я, в отличие от тебя, хочу забыть об этом кошмаре! И тебе советую! Празднуй, лучше, его день рождения и помни живым, чем превращать наш дом в склеп!
Маринка вдруг затихла резко, словно её переключило. Утёрла ладонями слёзы, глубоко вдохнула. Поднялась с пола.
Мой сын, это не набор кубиков лего, из него невозможно выкинуть какую-то детальку, чтобы улучшить версию игрушки. Её голос дрожал, но звенел несгибаемой сталью. Весь, какой есть, от рождения до смерти это и есть мой сын. И я лучше забуду себя, тебя и всю эту чёртову жизнь, чем предам память о нём!
И не сказав больше ни слова, и даже не взглянув на меня больше, ушла наверх. А я остался внизу.
Вискарь скользил по опалённому печным жаром горлу больно, заставлял кашлять и давиться, но я упрямо заливал его в себя и впервые за всё время понимал, что вот теперь, пожалуй, всё. Конец. Мы словно оплавленные оловянные солдатики на последнем издыхании протянули этот год в память о сыне, но окончательно разучились разговаривать на одном языке и стали необратимо чужими. Теперь мы просто орали друг на друга, словно находились на разных берегах Волги, и ни черта не понимали, что же доносит до нас пропущенное сквозь личную боль эхо. Нужно было заканчивать это всё. Тянуть дальше бессмысленно.
Когда поднялся в нашу бывшую спальню, Маринка собирала вещи.
Что ты делаешь? глупо, чисто по инерции спросил я.
Ухожу.
Почему?
Само вырвалось, наверное, лишь бы заполнить паузу, но Маринка вдруг замерла на мгновенье, словно прислушиваясь к себе
Потому что не люблю тебя больше. Хватит.
Я молча вытряхнул вещи из чемодана обратно на кровать и пошёл на выход. В дверях задержался.
Уйду я. Не оборачиваясь. Я этот дом строил для вас с Владькой. Без вас он мне не нужен.
Глава 3
Август 2018г.
Когда вернулся в зал, Маринка с Киром о чём-то возбуждённо болтали, чуть склоняясь друг к другу через столик, чтобы перекрикивать играющий джаз-бенд. В какой-то момент она повернула голову и глянула вдруг на меня с такой неподдельной нежностью, что у меня аж в груди замерло. Вот прямо сейчас она снова была собой, той самой Маринкой-малинкой, какой всего пять месяцев назад уезжала на Минводы
Ну и где эта чёртова лягушачья шкурка, которую надо спалить прямо сейчас, чтобы не потерять больше свою царевну?!
Впрочем, она уже и не смотрела. Суетливо и слегка растеряно, словно её поймали с поличным, заправляла за уши волосы и кивала Кирею, но не было уже ни открытой, счастливой улыбки, ни возбуждённого ажиотажа беседы. Получается, я им помешал, так что ли?
Оно оказалось, они просто вспоминали свои студенческие годы. Общих друзей, педагогов, смешные случаи с выступлений. А я сидел теперь с ними, как третий лишний, и не знал, куда себя деть. То и дело хватался за телефон, проверял сообщения, но там была тишина, и я его откладывал. Постепенно Маринкин коматоз снова схлынул, она начала улыбаться, а потом и смеяться. Я смотрел на неё в упор, провоцируя на ответный взгляд, но бесполезно. Однако, стоило мне только отвлечься, как я чувствовал смотрит. И в этом взгляде ощущалась какая-то особая заинтересованность, словно она видела меня впервые или тупо сравнивала с Киреем.
А почему никто не танцует? удивился братан. Странно, ведь не попсу какую-нибудь играют, а золотой фонд современной классики!
Не в музыке дело, усмехнулся я. Для здешней публики это просто не комильфо.
А, ну я понял! Хрустальная люстра в сортире мешает, да?
Типа того.
А давай порвём их шаблоны? неожиданно предложила Маринка.
Показалось, это она мне. Вскинул на неё обалделый взгляд, но нет, она обращалась к Кирею. Он слегка озадаченно глянул на меня. Я небрежно дёрнул плечами:
Давай, капитан Америка! Порви тут всех!
А потом, пока они выходили на свободный пятачок перед эстрадой, упорно держался от того, чтобы не смотреть им вслед перекатывал по столику пачку сигарет: на ребро-плашмя, на ребро-плашмя Но всё равно не удержался.
В руках Кирея Маринка выглядела по-особенному хрупко и изящно. Не девочка уже, но женщина в том самом соку, от которого стала только ещё притягательнее, словно милый котёнок превратился в прекрасно знающую себе цену пантеру. И они с Киром, конечно, были парой! То, как лежали их руки, как ловко семенили, отсчитывая «раз-два-три» ноги, как слаженно чуть склонялись на поворотах головы и упруго гнулась в крепких лапах братана тонкая гибкая спина жены всё говорило о том, что они не впервые танцуют вместе. Да и вообще не впервые вместе.
Отвёл взгляд. Ревновал, да. Не понимал теперь не только того, что происходило все эти проклятые четыре месяца, но и того, что происходит с Маринкой вот прямо сейчас. Она на глазах оживала. Пусть рвано, толчками, словно давно остановившееся, и вновь заведённое электрошоком сердце но всё-таки оживала! И уже казалось, что ещё немного и утерянный ритм окончательно восстановится. Был ли я рад? Не то слово! Но вместе с этим становилось непривычно страшно, ведь этим живительным электрошоком для неё явно стал Кирей.