К слову сказать, французские чиновники, так же, как и наши, умеют принимать «правильные» решения в сложных ситуациях и делать жизнь человека несносной. Во второй части книги (в главе «Трудности обнажают глупости») я расскажу подробно о том, какой бардак устроили в аэропортах парижские кабинетные умники сразу после серии терактов в Брюсселе в марте 2016 года. Сейчас поведаю вкратце. Почему-то чиновники от авиации и полиции решили отменить электронную регистрацию на рейсы. В результате сотворили жуткое столпотворение в залах воздушных гаваней, и это при совершенно формальном контроле безопасности. Террористу было бы легко превратить в кучу кровавого мяса не один десяток человек. Но не успели ИГИЛовцы, что-то у них не сработало.
Правда, такой дурдом, как в аэропорту Парижа, явление малотипичное для Франции, бюрократия там обычно гораздо гуманнее к людям, нежели у нас. Как минимум, была гуманнее. Конечно, отсутствует прописка. Как и во всех европейских странах для подтверждения местожительства достаточно предъявить любой инстанции счёт за воду или электричество, либо за другую коммунальную услугу с указанием адреса и своей фамилии. Только иногда даже прописка оказывается очень полезной в определённых ситуациях. В 1996 году Жак Ширак пригласил приехавшего во Францию Клинтона поужинать в модном ресторане американской кухни. Казалось бы, ничего особенного. Да, но пока два президента вкушали яства, квартал был оцеплен полицией, и его несчастных обитателей не пускали к себе домой. Так как в отсутствии штампа о прописке нельзя доказать, что ты местный житель, ведь никто не догадался положить счета за коммуналку в бумажник или портфель в тот весёлый для двух политиков вечер. Вот и ждали беспечные парижане окончания ужина на улице.
Но, бывает, французский чиновник обнаруживает редкостное понимание простых человеческих проблем. В самом начале девяносто четвёртого года мне пришлось на себе ощутить излишнюю бдительность наших пограничников. Я уже ездил во Францию без всякой визы, ибо имел паспорт этой прекрасной страны. Но стражу границы вынь да положь французскую визу. А откуда я её возьму? Визу дают иностранцам для въезда, я же для французов уже таковым не являлся.
Но питерском консульстве Франции быстро нашли выход из ситуации, они таким «несчастным» как я в нарушение привычных правил стали ставить визы в наши российские паспорта. Это было просто супер, что называется, дёшево и сердито! Хоть подтянули с тех пор наших чиновников, но представить себе что-то подобное в нашем парижском консульстве не могу. Однако и французы уже давно не могут себе позволить такое. Времена меняются.
Это не военное положение. Нет, обычные парижские будни. Военный патруль около Монмартра (терактов в «Батаклане» и в брюссельском аэропорту ещё не было, патрули уже ходили, но оказывали только моральное воздействие). У крайнего слева на плече висит автомат «FAMAS»
Нефранцузы и дороги
Живя во Франции, мне приходилось слышать рассуждения о том, что, мол, мы здесь идём к мультиконфессиональному и мультирасовому обществу, и в этом, якобы, ничего страшного нет, посмотрите на Америку, к примеру.
Есть страшное. Потому что это только самоуспокоение, попытка закрыть глаза и ничего не делать, не расчищать авгиевы конюшни политической и социальной жизни, а ждать, авось оно само как-нибудь образуется. Что-то образуется, бесспорно, только что, вот в чём вопрос! Даже в Америке до сих пор масса проблем на расовой почве, и не похоже, что они успешно разрешаются, скорее наоборот, а ведь там, в стране эмиграции, смешанная нация формировалась, как минимум, пару столетий, а не 50 лет.
Да чего там говорить, чтобы решать подобные вопросы нужно хотя бы знать её масштабы, а во Франции никто не считал, например, сколько в стране живёт негров. Статистика по расовому признаку запрещена. Известно только количество родившихся за пределами страны и их прямых потомков. Всё это для того, чтобы не поощрять расизм. Сколько арабов, турок, пакистанцев тоже никто не знает, существуют только оценки. Французов, возможно, ввела в заблуждение их собственная история. Даже в 80-ые годы ХХ века считалось, что в крови каждого третьего гражданина Пятой Республики (а понятия гражданство и национальность во Франции тождественны) течёт кровь иммигрантов. На тот момент это была, по большей части, кровь переселенцев из Испании, Италии, массово оседавших в относительно зажиточной соседней стране с середины 19-го века. Потом к ним прибавились выходцы из Польши, Португалии, беженцы из Советской России, волна перемещённых лиц после Второй Мировой войны. Все эти люди довольно быстро адаптировались в новых условиях, а их дети были уже обычными французами, и, как это часто бывает с эмигрантами, старались изо всех сил пробить себе дорогу в жизни, получить образование и хорошую работу. Один из премьер-министров времён президентства Миттерана был, кстати, сыном белогвардейского офицера. Пьер Береговуа во французском прочтении, или Береговой в русском. До поры до времени ассимиляция проходила легко.
Такое прошлое, видимо, убаюкивало сознание ну как-нибудь переварим и этих, новых, пришельцев. Португальцы, между прочим, массово приезжали во Францию ещё в 70-ые годы 20-го века, а слово «кончита» (по распространённому раньше испанскому женскому имени) как синоним слова няня, мне приходилось слышать и в двадцать первом веке. Только уже в 90-ые годы нянями в Париже были в основном арабские женщины, кончиты же на такую работу из солнечной Испании ехать не хотели. Приезжали другие, и общество их «переваривало» с огромным трудом. В качестве иллюстрации: в 1996-м чуть ли не главным хитом на одном из пяти существовавших в то время для массового потребителя музыкальном канале М6 была песня какого-то франко-арабского исполнителя о Родине его родителей. Клип демонстрировал красивый средиземноморский городок голубое небо, синее море, белые домики, разбросанные по склонам холмов. Открыточные виды Туниса или Марокко. Картинка сопровождалась текстом: mon père est né là-bas, ma mère est née là-bas в переводе мой отец родился там, моя мать родилась там. Затем следовали кадры из не самых, мягко говоря, живописных арабских районов одного, скорее всего, парижского пригорода с совершенно противоположным текстом: et moi, je suis né ici dans la misère et laiderie (а я родился здесь, среди нищеты и убожества). Автор песни к тому же слишком вольно обошёлся с французским языком.
Это ведь не ностальгия, нет, её у него, судя по тексту, быть не может, это полное неприятие доставшейся ему реальности. Мы все знаем, во что это выливается сейчас, а тогда французам казалось, как оригинально!
Но если Париж иногда удручал этническим составом уличной толпы, то в городах поменьше я в те годы не замечал наличия большой концентрации понаехавших из Африки. Шартр, Руан, Бьярриц, которые я посетил благодаря своей супруге в первый приезд, в 1988 году, не отличались от столицы той глубокой провинциальностью, что до сих пор заметна в российской глубинке. Нет, там просто было тише, спокойней, но так же чисто, красиво и современно.
У каждого своя Франция. Я её чаще представляю такой
В те времена у нас, к примеру, публика в столицах и в провинции заметно разнилась даже по одежде. Это было особенно видно по девочкам-студенткам, приезжавшим учиться из других городов. С наступлением холодов они напяливали на себя привезённые из дома и купленные для них мамами ещё, наверное, классе в восьмом типичные советские пальтишки с воротником из искусственного меха. По такому пальто безошибочно определяли первокурсницу, но уже ко второму году обучения девицы наши переодевались в более современные и неизвестно какими путями найденные в убогих заведениях Минторга пуховики, дублёнки и прочую зимнюю амуницию.