Арина слушала молча, и всё её досада да зависть разбирали. Уж больно им-то с Хаврошей тяжело жилось! И одеться не во что, и иной раз хлеба перекусить не приходится
Вот, рассказывала тётка Варвара, сейчас Рождество наступает. И пойдёт по всему городу веселье, пляс сердце радуется. А для ребят ёлки там устраивают!..
И пошла Варвара сказывать, как купят господа ёлку, обрядят её конфетками, пряниками, игрушками разными, яблоками да орехами и детям её подарят. А дети свечи на ней зажгут и давай вокруг ёлки плясать да сласти рвать.
Словно зачарованная слушала Хавроша тётку Варвару. А Арина и говорит:
То-то деньги у господ без глаз: куда не швыряют!
Тётка Варвара даже обиделась за господ:
Что ж, сестрица, не всем же по-свински жить, вроде вас!.. Тоже и себя, и детей потешить охота!.. А что деньги зря бросают, это точно Вон, намедни ёлку пошли покупать приступу к ёлкам нет: либо три рубля, либо пять, а то и десять рублей отдают Вот что!..
Десять целковых?.. Арину даже в жар бросило. На десять-то целковых мы бы полгода беспечально жить могли.
Хавроша так и заснула в радужных мечтах. А наутро Арина и сказала Хавроше:
Сходи, доченька, на село, к учительше Клавдии Васильевне: поклонись от меня, скажи, разнедужилась-де я вовсе, не даст ли мучки с четвёртку, да масла, да полтинник праздник встретить. Скажи, у сестры просила и слышать не хочет: какие, говорит, у меня деньги?.. Да ты, Хавроша, у учительши и переночуй, а ночью не ходи
Живо собралась Хавроша: материнскую кацавейку надела, платком обмоталась, валенки обула. Потом под лавку сунулась и отцовский топор разыскала Заткнула его за платок назади и пошла в путь-дорогу Хавроша-то себе на уме Недаром она с вечера тёткины россказни слушала
3
Лютый мороз трещит на дворе. Солнышко, всё окутанное мглой, стоит на небе красное, словно сердится на кого!..
Идёт Хавроша скорым-скоро; «хруп-хруп» похрупывает мёрзлый снег под валенками, а думы Хаврошины так сами на крыльях её и несут. Вышла за околицу, спустилась к реке тихо-тихо, кругом мертво
Беги, Хавроша, беги, касатка, не то смёрзнешь, такая-сякая!.. Студёно!.. Руки-то коченеют, под кацавейку мороз набирается, и нос вишенкой горит. Вошла Хавроша в лес, устала, запыхалась. Да слава Богу, вон, в стороне стоит ёлочка, какую ей надо: кудревастенькая, высоконькая, аккуратная такая!.. Достала Хавроша топор и полезла по сугробам к ёлочке. Ноги вязнут в снегу: не то что по пояс, а по горло Хавроша в сугроб ушла. Да ничего, выкарабкалась!..
Ох, только уж вот этот мороз!.. Скрючил он пальцы у Хавроши не разогнёшь; топор не удержишь в руках, а не то что рубить Стала Хавроша на пальцы дуть, да мороз дух захватывает, всё в ней стынет!.. Даже заплакала Хавроша.
Чу!.. Скрипят полозья, лошадь фыркает!.. Никак едет кто!..
Ободрилась Хавроша, оглянулась и видит, что точно кто-то едет, да никак свой
Дядя Андрей!.. Андре-ей!.. На дороге за елями остановились розвальни, и вся лохматая, словно обсахаренная, лошадёнка дымилась от пара Бородатый рыжий мужик сошёл с саней и оглянулся
Хаврошка?.. Да как ты сюда попала?..
Да я за ёлкой!.. А ты в город?..
В город и есть!..
Сруби, дядя Андрей, ёлку-то В город свезём. Ишь, тётка сказывала, господам они нужны Деньги платят
Мужик почесал затылок и сказал:
А что, братец ты мой, и то!.. И тебе срублю, и себе пяток возьму Продадим и то Ступай, ложись в сани-то, прикройся веретьем, а я, дай срок, нарублю
Нарубили ёлок, навязали и поехали.
А что, братец ты мой, сказал Андрей, кабы не случай, смёрзла бы в лесу ни за грош! либо заяц бы тебя залягал!.. Ишь, востроносая, что удумала!..
4
Шумно, людно на базаре. Скоро святки!.. Живо раскупили у дяди Андрея целый воз ёлок. Осталась только Хаврошина ёлка. Жаль Хавроше ёлку продавать. А дядя Андрей ворчит:
Что ж мне с тобой до ночи на морозе-то мёрзнуть?.. Продавай, что ли, пора
В это время мимо проходила какая-то барыня с девочкой.
Что стоит ёлка?.. спросила барыня.
Три рубля, пролепетала Хавроша.
Да ты с ума сошла! вскрикнула барыня. Вся-то ей цена 25 копеек.
Дяде Андрею даже обидно стало.
Э-эх, барыня!.. сказал он горько. Оно точно, ёлка ничего не стоит, да девчонка-то вся смёрзла, на морозе-то стоя; а дома-то у неё мать больна, и праздник нонче!..
Барыня быстро достала три рубля и сунула их Хавроше
Вечер. Тускло чадит лампочка в Арининой избёнке.
Тётка Варвара сидит за столом и ужинает. Арина, ещё слабая от болезни, встала и прибирает посуду.
Сердце-то не на месте, говорит она, и где это Хавроша запропала!..
В это время под окнами с надворья завизжали полозья; послышались глухие голоса Собака залаяла. Кто-то стукнул в окно, и Варвара, кряхтя и ворча, пошла отпирать ворота Дверь с визгом распахнулась, клуб пара вырвался из избы
Хавроша!..
Вот тебе пропащая твоя!.. проворчала тётка Варвара, вешая шубу на гвоздь Ишь, в городе побывала ну, и шустрая же!.. Ты послушай, чудес-то каких она натворила!..
На другой день был сочельник. В деревне все знали, что наделала Хаврошка, и об этом только и говору было.
А в сумерки тётка Варвара, весь день сидевшая у окна туча-тучей, окликнула сестру и сказала ей:
Слышь ты, сестра Одолела, значит, меня Хаврошка твоя Вот что!.. Да Хотела я в монастырь пристроиться; ну, так что вижу, Господь мне указал, чтобы вас, значит, не покидать Да Ну, и останусь я жить у вас, и там что насчёт денег, всё это можно. А только ты-то уж меня при старости корми, пои!.. Одолела меня девчонка твоя!.. И шустрая же, сейчас помереть
Арина чуть не до земли поклонилась сестре и только всего и сказала:
Благослови тебя Бог, сестрица Вместе и жить станем, вместе и к Господу Богу пойдём!..
19141916 (?)В. В. Розанов. С Рождеством Христовым!
Снова в сознании и в чувствах народных рождается Предвечный Младенец, рождается в вертепе, то есть в пещере, куда на ночь сирийские пастухи загоняли свой скот, охраняя его от хищных зверей. Снова приходят поклониться Младенцу и Богу сперва пастыри, то есть пастухи окрестных стад; и затем приносят Ему дары, золото и благовонные смолы «волхвы с Востока», дары, знаменующие и священническое, и царское служение рождённого Младенца. Так в этих чертах, и простых и народных, говорящих что-то «своё» и «родное» каждой бедной хижине, и вместе в чертах небесных и религиозных, уже предрекающих будущие звоны христианских церквей, родился наш Христос, научивший людей и народы новой истине, новой правде; родился Тот, Кто возвестил всем новый закон благодатного существования.
«Своё», «родное» говорит каждой хижине Рождество Христово. Никакие царства и никакие власти, никакие обширные и новые законы, требующие от человека повиновения и говорящие ему языком приказания, не могли бы внести и не вносят того внутреннего содержания, того сердечного говора, какой принёс людям Рождённый Младенец. Здесь разница и разделение религии от царств. И здесь причина, что все царства и власти склоняются перед религиею, ибо даже для них-то, для этих царств, религия даёт больше царственного и законодательного, чем сколько они содержат в себе. Религия даёт внутреннее убеждение, собственное влечение человека следовать лучшему, благороднейшему, человечному. Навстречу закону, суровому и внешнему, с его тоном приказания, и раньше, чем он умел приказать, религия вызывает порывы в самом человеке, не только совпадающие с законом, но и дающие «благодатную прибавку». Никаким законом и никакими его строгостями нельзя бы вызвать того сияния подвига и добрых дел, какими бывает наполнена, и до сих пор часто, не говоря о ранних веках христианства, жизнь деятельного и порывистого христианина. «Христа ради» это относится не до одних нищих «Христа ради» воздвигаются больницы. «Христа ради», через сборы по копеечке, воздвигнуты все наши храмы. «Христа ради» льётся и льётся добро из щедрых рук в руки неимущие, и этот поток до сих пор, через 1900 лет после рождения Божественного Младенца, так велик, обилен и энергичен, что говорить об «угасании христианства» могут только больные языки, покрытые струпьями, и могут только больные изнеможенные совести, задыхающиеся в собственном эгоизме. А говорят многие, и говорят с радостью о «падении религии вообще» и, в частности, об «изношенности и потускнении христианства», радуясь, что «исчезают предрассудки и суеверия». Но народ им не уступит «своего» и «родного», о чем мы сказали выше. Толща народная хорошо знает, что светская безрелигиозная филантропия оставит их голыми на снегу, что она из тысячи накормит только одного, не будь народного движения сюда «Христа ради», не будь в самой толще народной порыва делиться с соседом, кормить неимущего, не ради себя и не ради своей человечности, не ради своего образования и учёности, но «ради Христа», Который жертвою за человечество научил и каждого жертвовать для человечества.