Вот что, шотландец подложил в костер хвороста, до завтра останемся здесь. Ежели снова не перегрыземся к утру твои раны перестанут кровить, и можно будет ехать без задержек.
Пеппо лишь кивнул. Потом, помолчав, примирительно повернулся к Годелоту:
Мак-Рорк Ты не сердись. Сам знаю, от меня радости, как от гвоздя в пятке. Он вздохнул, хмурясь и словно не зная, продолжать ли. Матушка у меня вчера умерла, даже похоронить не позволили. Темно мне.
Кирасир перекрестился:
Все в руце Божьей. А отчего похоронить не дали?
Пеппо невесело усмехнулся:
Как же! Не мне, бесову прислужнику, землю церковную рыть.
Годелот, уже забывший, как недавно называл спутника «ядовитым гнусом», нахмурился:
А бесы тут при чем?
Пеппо неопределенно повел плечами:
Ну Увечных, знаешь, и так многие побаиваются. А я и рад был страху нагнать, иначе совсем заедают. Матушка и прежде говорила, что соседские сплетни страшней суда Божьего. Да я разве слушал
Костер уже догорал, а Пеппо все говорил. Умолкал, хмурясь и мучительно кусая губы, будто пытаясь сдержаться, а потом переводил дыхание и снова говорил, уводя Годелота в прежние, счастливые дни своей жизни. Он никогда никому не рассказывал прежде ни о своем детстве, ни о матери, пряча эти бесценные воспоминания от чужих любопытных глаз. Но сейчас отчего-то не мог остановиться, словно перебродившая брага пеной хлестала из треснувшего бочонка. А Годелот молчал, завороженно слушая эту полную любви и скорби сагу, будто последнюю дань памяти ушедшей женщины.
* * *
Над берегом реки сгустилась теплая темень. В прибрежных камышах надрывались лягушки, сверчки выводили трели в траве под деревьями, крупные звезды озаряли по-летнему низкий темно-синий небосвод. На берегу пылал уютный костерок, у которого двое недавних недругов мирно коротали поздний вечер. Пеппо с нескрываемым удовольствием переплетал узду вороного, расседланного и пасущегося неподалеку. Годелот праздно лежал на траве, глядя на малопонятные, но всегда восхищавшие его звездные узоры.
Хороши?
Годелот, вздрогнув, недоуменно поглядел на Пеппо:
Чего?
Звезды, спрашиваю, хороши сегодня?
Кирасир моргнул, но тут же не без озорства парировал:
Какие звезды, скоморох? Я заснуть успел, а тебе звезды подавай.
Пеппо покачал головой и завязал на тонких ремнях очередной узелок.
Когда спят дышат по-другому. На меня ты не смотришь, по сторонам в темноте тоже не слишком поглазеешь. Ночь ясная вон как сверчки заливаются. А в такую ночь если кто не спит, но и говорить не хочет, не иначе, на звезды глядит. Я почти не помню их. Какие они сегодня, Мак-Рорк?
Годелот улыбнулся. Он начинал привыкать к чудачествам мерзавца. Так каковы же звезды?.. Прежде он не задумывался об этом.
Они пожалуй, все одинаковые но совсем разные Нет, чушь какая-то Кирасир вгляделся в небо. Как же описать его слепому? Знаешь, одни походят на дыры в темном небе, словно черный плащ вертелом проткнули. Другие будто угли, даже жаром переливаются. А некоторые наоборот, студеные, голубоватые. Зимой графу лед в замок привозят на озере вырубают для погребов. Так вот, звезды эти в точности как тот лед. Шотландец помолчал, вглядываясь в небо, а потом добавил: Знаешь, я никак не возьму в толк, что же они такое. Если горячие почему от них нет тепла? Зимними ночами все небо полыхает, а толку никакого. А если холодные то почему они горят? Для света ведь огонь нужен. Отец мой прежде моряком был, так он рассказывает, что звезды всегда находятся на одних и тех же местах и никуда не двигаются. Поэтому небо самая точная карта.
Пеппо удивленно приподнял брови:
Не двигаются? А мама говорила, что звезды иногда падают.
Падают, кивнул Годелот, я сам видел. Хотел даже пастора расспросить, он обо всем на свете знает. Но отец запретил. В их городке, еще в Шотландии, был звездочет. Только он себя по-другому называл, красиво так Вот, астролог. Погоду по звездам предсказывал и еще много чего интересного. А потом в их края епископ нагрянул, и звездочета сожгли заживо за колдовство прямо на площади. Отцу тогда десяти не было, а он до сих пор лицом чернеет, как вспомнит. Вот и мне велел с клириками этих разговоров не заводить. А все же любопытно. О звездах наверняка книги есть. Я в Тревизо книжную лавку видел, только без гроша туда и соваться нечего.
Пеппо вдруг с интересом подался вперед:
Ты что же, грамотный?
Ну да, пожал плечами кирасир, только вот толку негусто. Книг прочел все, какие пастор разрешил. А применить не умею, только в гарнизоне юродивым прослыл.
Губы Пеппо дрогнули, словно скрывая улыбку:
Применить Дали бы мне кусок золота я б не спрашивал, как его применять. Вы сначала дайте, а я уж разберусь. Послушай, а как мое имя пишется?
Годелот нахмурился. Как показать-то? Догадка пришла незамедлительно:
Погоди, сейчас научу.
Шотландец придвинулся к кромке, где ковер травы переходил в прибрежный песок, выплеснул из бурдюка немного воды, подождал, пока та впитается, и крупно начертил на сыром пятне: «Джузеппе».
Осторожно, чтоб не смазать хрупких букв, Пеппо коснулся земли. Медленно, дюйм за дюймом, длинные пальцы прошлись по каждой линии и каждому завитку.
Вот черт, половины не чувствую пробормотал тетивщик, не прерывая, однако, своего занятия.
Не беда, руки скоро заживут, подбодрил Годелот, наблюдая за неторопливыми движениями чутких пальцев. Те все увереннее повторяли очертания букв, сначала легко и бережно, а потом сильнее и тверже, углубляя борозды в песке.
Незаметно подкралась усталость, и кирасир снова растянулся на земле, уже в полудреме наблюдая, как Пеппо, нахмурившись и покусывая губы, неловко пытается изобразить букву «Д».
Глава 4
Танец на углях
Черт подери!
Едва разомкнув глаза, Годелот оторопело оглядывал берег. Красноватое солнце касалось краем горизонта. Костер уже задорно трещал, взметая снопы искр, а добрых пять футов прибрежного песка были тщательно залиты водой. На этом импровизированном холсте не менее трехсот раз было написано имя «Джузеппе». Буквы то теснились, как овцы на водопое, то разбегались, подобно этим же овцам на пастбище. Буквы косые, буквы едва узнаваемые, буквы полустертые, искаженные, написанные наоборот. И здесь же все более четкие, все уверенней прочерченные в сыром песке, а вот и твердо выписанные щепкой.
Годелот покачал головой. Его собственный наставник, пастор Альбинони, прослезился бы от умиления, узрев столь прилежного ученика. А где же, кстати, сам ученик?
Словно в ответ, послышался плеск Пеппо выбрался из воды, блаженно потянулся и резко встряхнул головой. Во все стороны хлынул каскад холодных брызг, и шотландец с бранью взвился на ноги:
Снова за свое, злодей! Да еще, небось, всю ночь за водой бегал! Уж не мог сделать одолжение и утонуть мне на радость?!
Тетивщик ухмыльнулся:
И тебе доброго утра, Годелот. Да, за водой побегал от души. Занятно оказалось не оторваться. Он сел и начал неспешно расправлять рубашку. Дымком потянуло. Верно, сухостой жгут.
Тетивщика было не узнать большинство ран начало затягиваться и уже не имело прежнего тягостного вида, Пеппо явно воспрянул духом и просто излучал кипучую энергию.
Споро на тебе заживает, шельмец не слишком любезно пробурчал кирасир, заглядывая в седельную суму. Прибереженный со вчерашнего обеда остаток каравая едва ли мог сойти за сытный завтрак. Тут большая деревня неподалеку, разламывая надвое хлеб, сообщил Годелот, надо туда по дороге наведаться и какой-то снеди прикупить, а то уже к вечеру оголодаем.
Пеппо, тем временем пытавшийся на манер гребня расчесать длинные густые пряди пальцами, нахмурился:
Даром что я на твоем коне сижу, так теперь еще и на шею тебе сяду? Так не пойдет. Сейчас в деревнях Троицу празднуют. Нужно на ярмарку заглянуть, там я непременно монетой разживусь.