Наверное, он прав, я нового адвоката попрошу, чтобы он к ним заехал и обрисовал ситуацию. Возьми, пожалуйста, ручку с бумажкой и запиши, что мне надо привезти в понедельник в тюрьму. Созвонись с женой моего сокамерника Саши Ткаченко нас с ним перевели вместе сегодня, она тоже поедет в понедельник делать ему передачу. Вам вдвоём будет попроще и побыстрее. Тут, говорят, очереди огромные, надо занимать с ночи, да и нести тяжести такие лучше вдвоём.
Окончив разговор, Гриша вылез из переговорной, оставив телефон на кровати, как указал Валера. Его место тут же занял Иваныч, которого на посту сменил Валера. Ткаченко лежал на своей «пальме», скрючившись, лицом к стене весь в своих мыслях и переживаниях. Грише тоже было о чём подумать после разговора с Ларисой, но он решил оставить все размышления на завтра и сел смотреть телевизор.
Ровно в 10 часов свет в камере выключился, и жители «хаты», раздевшись до трусов, улеглись по своим шконкам. Валера продолжал тихо чирикать со своей супругой по телефону, накрывшись с головой одеялом. Из коридора доносились звуки движения «ресничек»40, в которые заглядывал продольный, контролируя поведение арестованных после отбоя. Лежать на шконке было очень неуютно и жёстко. Тоненький матрас на широких металлических прутьях кровати создавал иллюзорную видимость комфорта, но, тем не менее, человек скотина привычная ко всему, поэтому, покрутившись какое-то время и найдя удобное положение, Гриша уснул. Так закончился четвёртый день его несвободы.
Утром, ровно в 7 часов, свет в камере снова зажёгся. В половине седьмого «баландеры»41 просунули уже поднявшемуся Иванычу свежевыпеченный в пекарне тюрьмы горячий хлеб. От каши он отказался за всех, сказав, что мы баланду не едим. После этого он включил телевизор и сделал звук погромче.
Вставайте, господа! Через тридцать минут прогулка.
А можно я не пойду гулять? спросил, выглянув из-под одеяла, заспанный Александр. Очень спать хочется!
Нельзя!!! категорично ответил Владимир Иванович. Одному в камере оставаться категорически запрещено. Были случаи самоубийства, когда все уходили гулять, оставляя одного в хате, возвращались, а он в петле на «дальняке» висит или «мойкой» вены вскрыл. Поэтому либо все, либо никто, ну, в лучшем случае, вдвоём можно остаться.
Саша неохотно снял с себя одеяло и спрыгнул со шконки.
Сегодня воскресенье, поэтому подъём, завтрак и прогулка на час позже обычного, а завтра вообще в 6 часов свет включат, поэтому привыкайте. Хочу напомнить, что нарушение распорядка дня, в том числе нахождение в кровати после подъёма, строго наказывается администрацией тюрьмы, вплоть до карцера. Это до нашей камеры особо не докапываются из-за нашей привилегированности, а из остальных «хат» только и слышно, что кого-то на «кичу» отправили за нарушение режима. Поэтому не будем нарываться и подчинимся обстоятельствам, которые сильнее нас.
В начале девятого пришли двое дежурных по этажу и, спросив сперва через «ресничку», идём ли мы гулять, дождались утвердительного ответа, и только после этого открыли дверь и разрешили одетым по сезону арестантам покинуть свою келью. Иваныч передал продольному пачку «Парламента» и огласил общее желание гулять в большом дворике. ФСИНовец кивнул головой, построил всех в колонну по одному и скомандовал «вперёд». Дойдя до лестницы, они поднялись на площадку третьего этажа, в конце которой виднелась ещё одна узкая металлическая, довольно крутая лесенка, ведущая на крышу корпуса. Поднявшись до самого верха, компания оказалась в довольно тёмном коридоре с одной тусклой лампочкой, в конце которого виднелись следующие проходы, а напротив по длине всей стены находились близко расположенные друг к другу железные двери, такие же, как в камерах, только ужаснее и отвратительнее. Иваныч тихо пояснил, что это проходы в маленькие прогулочные дворики, которые меньше, чем наша камера. Компанию повели налево до конца коридора, потом все повернули направо. Расстояние между стенами стало в два раза шире, света из-за широких промежутков между верхом бетонной стены и железной крышей стало больше. Через эти щели проникал тёплый осенний воздух, и были слышны звуки московских улиц. Выводной открыл ключом дверь одной из камер по правой стороне, и господа мошенники зашли вовнутрь большого прогулочного дворика. Камера размером в 100 квадратных метров была светлой. Колючие от штукатурки стены напомнили Грише такие же, как на Петровке, только посветлее. Пол из неровного асфальтового покрытия. На потолке толстые металлические решётки в клетку, поверх которых натянута сетка-рабица. Поверх стены, где была дверь, виднелась дорожка для охранников, по которой они ходили, контролируя поведение гуляющих зэков.
Ткаченко сразу заприметил турник, приделанный к стене, и повис на нём, немного подпрыгнув.
Это Матвей Жмурин купил во все большие дворы, пояснил знающий обо всём происходящем в тюрьме Валера. Он любит спортом заниматься, вот его и обязала администрация купить эти трапеции. Он сперва за несколько штук деньги перевёл, но когда его принципиально стали водить в те дворы, где купленного им спортивного инвентаря нет, то он плюнул и перевёл деньги за все турники сразу.
Иваныч с Валерой быстро ходили по периметру прогулочной камеры, Саша с остервенением подтягивался на перекладине, а Гриша стоял посередине и ловил лицом тёплый солнечный лучик, представляя себя на свободе, вдали от этого кошмара. Он думал, что было бы, если бы он не поехал на эту роковую встречу с Андреем, не вернулся бы к нему в ресторан и если бы вообще снял с себя ответственность по возврату этих треклятых денег. В голове было так много «если» и «почему», что от этого Григорию стало даже немного грустно. Отогнав от себя дурные мысли, он пристроился к двум быстро шагающим сокамерникам и стал так же, как они отсчитывать про себя шаги.
Прогулка длилась около часа. Надышавшись свежим воздухом, выполнив необходимый минимум движений, компания тем же маршрутом вернулась в ставшую им временным домом камеру. После утренней влажной уборки, водных процедур и туалета все расположились за «дубком», который Иваныч заблаговременно накрыл шикарным завтраком. Тут было всё: и разная колбаса, и сыры, и масло, и свежие помидоры с огурцами, положниковый хлеб, тонко порезанный Валерой, сгущёнка и конфеты. В стаканах заваривался дорогой кофе.
Не хуже, чем дома! причмокивая, анонсировал застолье Валера.
Завтрак на обочине жизни, прокомментировал Гриша.
Поверь мне, посмотрев на Григория, задумчиво ответил Иваныч, это ещё далеко не обочина. Бывает намного хуже.
Воскресный день пролетел на радость Гриши, как одно мгновение. Фильмы по телевизору, игра в нарды, послеобеденный сон на жёстких нарах, рассказы Валеры об ужасах общих камер скрашивали досуг новых арестантов и прививали мысль о том, что в тюрьме время течёт совсем по-другому, чем на свободе гораздо медленнее, и надо учиться у бывалых сидельцев, как эту скорость течения хотя бы приблизить к реальному мировому. Никогда ещё в своей жизни Гриша не желал так сильно, чтобы поскорее наступил вечер, и можно было бы достать из «курка» телефон для необходимых звонков. Отсутствие информации в неволе самое большое испытание, которое обрушивается на новичка этого мира закрытых снаружи дверей и толстых решёток на окнах, где тот же телевизор, как источник новостей и главный движитель времени, роскошь, имеющаяся далеко не в каждой камере. По рассказам Валеры Чурбанова, ребята из соседних камер, где нет даже радио, частенько просят во время прогулки из соседних двориков через стену рассказать о последних новостях в мире. За это они делятся полученной ночью «по дороге» информацией о событиях на централе: кто в какую камеру заехал, кто и где ломанулся, кого и за что «опустили», кому какой срок определил суд и в какой «хате» последний раз был «пожар»42 и что «отлетело»43.