Дверь камеры громко открылась, и на пороге оказался раздетый, избитый и с трудом передвигавшийся таджик с явными следами пыток. Магомед тут же окружил его вниманием и заботой, снял с себя кофту и достал из рюкзака тренировочные штаны. Усадив бедолагу на скамейку и немного приодев, начали расспрашивать о случившемся. Тот на ломаном русском, вперемежку со словами на своём родном языке, который тут же переводил Магомед, пояснил, что от него требовали признать себя виновным в убийстве своего соседа по общежитию. Когда он пришёл домой с работы, то его друг уже был мертвым. Эксперт сказал, что он умер около трёх часов дня, а пришёл он домой около семи вечера. Весь день был на работе и никуда не отлучался, что могут подтвердить свидетели. Но в милиции его не слушали и требовали подписать признание. Он, естественно, отказался и тогда его сильно избили. Тем не менее, он отказывался признаваться в несовершённом им преступлении, тогда его начали бить резиновыми дубинками и пытать электрошокером. Он потерял сознание и очнулся только на подъезде к тюрьме.
Дима и Гена сделали «чифирь»16 в пластиковой бутылке из-под кока-колы, держа её над огнем, исходящим из скрученного в трубочку полотенца, и налили в алюминиевую кружку. Всё это богатство: заварка, полотенце, бутылка и многое другое было в рюкзаке у Магомеда, который с удовольствием, не жадничая, раздавал эту роскошь окружающим. Кружку пустили по кругу, и все кроме Гриши сделали по несколько глотков арестантского напитка. Таджик окончательно захмелел после чифиря и лег спать на лавку. Все остальные, допив до дна, прильнули к решетке и стали слушать крики, доносящиеся из окон камер, выходящих во внутренний двор тюрьмы, а Григорий начал изучать настенную живопись и местный фольклор.
«Надо не верить, а воровать, чтобы душа не металась плавником форели».
«Никто и ничего не сможет тебе посоветовать, когда встанешь лицом к последней своей двери».
Дверь камеры снова открылась, и охранник вызывал по одному на дактилоскопию и медицинские процедуры. Григорий пошёл первым он никогда не любил ничего ждать, догонять и стоять в очереди. В медицинском кабинете было светло и прохладно. За столом сидел доктор в белом халате и оформлял необходимые документы для регистрации новых клиентов тюрьмы. Врач попросил Гришу раздеться до пояса и пройти к весам. После взвешивания и измерения роста взяли кровь, расспросили про хронические заболевания, татуировки, шрамы, осмотрели тело на наличие синяков и ссадин и разрешили одеться. После этого за вторым столом старший сержант снял с Тополева отпечатки пальцев, густо намазав его руки чёрной густой краской. На этом процедура оформления нового заключенного завершилась. Перед выходом из медчасти Григорий спросил у майора, который, видимо, был главным:
Скажите, пожалуйста, а как бы мне попасть в камеру 288? У меня там знакомые сидят.
Ответа не последовало. Майор рассмотрел просителя с ног до головы, при этом ни один мускул на его лице даже не дернулся.
Ближе к часу ночи всех вызвали за «машками», так обозвал скрутки с постельным бельём и полотенцами выводной дежурный офицер. Там же всем выдали набор мыльно-рыльных принадлежностей: мыло, туалетную бумагу, зубную пасту и щётку, одноразовую бритву, а также алюминиевую кружку и ложку. Навьючившись этим скарбом, в сопровождении двух охранников, колонна двинулась во внутренний двор бутырского тюремного замка. Пройдя мимо православного храма по чистым ухоженным дорожкам, заключённые подошли ко входу в карантинное отделение и штрафной изолятор, о чём уведомляла табличка справа от двери. Зайдя вовнутрь, новенькие поступили в зону ответственности офицеров данного отделения, которые незамедлительно потребовали оставить все вещи на полу, раздеться догола и пройти в банный отсек. С собой разрешили взять мыло, полотенце и бритву.
Баней называлась комната с пятью душевыми лейками, плиточным полом и стенами. Старые металлические трубы с полопавшейся краской обвивали помещение, как плющ дома в южных городах. Вода шла плохо и была то горячей, то холодной. Баню моментально окутал густой пар, и стало намного теплее. Большего удовольствия Григорий не испытывал вот уже пару дней. Фыркая и приговаривая, арестанты резвились под струями воды, мылись, стирались и брились. Но счастье быстротечно, и минут через 10 охранники потребовали освободить помещение, приступив к размещению по карантинным камерам вновь поступившего контингента.
Гриша попал в «хату» так назвали камеру сотрудники ФСИН 50 с Магомедом Топлеевым и узбеком, который, видимо, уже сидел, потому что знал тюремные правила про «дальняк», «дубок»17 и посуду. Он немедля донёс эти неписаные, но очень важные тюремные законы, а именно: когда кто-то ест за «дубком», то на «дальняк»18 ходить нельзя, перед едой обязательно мыть руки и с грязными руками за «дубок» садиться нельзя, посуду мыть обязательно с мылом после еды и только свою. Всё, что лежит на «дубке», является «общим», то есть для общего пользования. Правила были простыми и абсолютно приемлемыми, связанными с гигиеной и обычным человеческим поведением. Свинство и грязь в тюрьме не только не уважали, но даже сильно порицали.
Ещё одним сокамерником Гриши стал парень со 131-ой статьей. Изнасиловал свою невесту, по версии тёщи. Они жили вместе на съёмной квартире, он был прорабом в строительной компании. Его пригласила после работы тёща к метро помириться после последней ссоры там его сотрудники полиции и «приняли». Его невеста под нажимом матери сначала дала показания против него, а потом, когда стала от них отказываться, то её новые показания посчитали неправдивыми, данными для избавления её любимого от наказания. И ещё один наркоман со статьей 228, часть 2.Его взяли во время приобретения наркотиков у метро.
Всего 5 человек на семь шконок. Камера довольно просторная, квадратной формы с двумя большими окнами с пластиковыми стеклопакетами. С двух сторон решётки. Большие чугунные батареи под окнами вдоль всей стены были холодными отопительный сезон ещё не наступил. «Дальняк» с чистым белым унитазом отделён от основной комнаты полипропиленовыми пластинами до потолка с хорошей изоляцией от шума и запаха. «Дубок» новый, свежевыкрашенный. Металлический шкаф с ячейками для посуды и продуктов питания, который узбек назвал «телевизором», стоял рядом с раковиной у противоположной от шконок стены. Была даже специальная металлическая полка, предназначенная для настоящего телевизионного приёмника, рядом с которой из стены торчал антенный кабель, но самого электроприбора не было. Зато в вентиляционной отдушине над металлической дверью за решёткой стоял громкоговоритель, который молчал. Электрический чайник, соль, хлеб, сахар и листовой чай находились в разных ячейках «телевизора» и, как пояснил узбек, это всё из «общего», специально собираемого заключёнными для карантина.
Разложили «машки», расстелили постельное бельё на выбранные кровати, под матрас положили постиранные носки и майки и уселись пить чай. Было далеко за полночь, поэтому разговаривать долго не стали и улеглись. Кто-то в другой камере долго стучал в стену и в потолок. Под эту грустную мелодию Гриша быстро заснул.
В девять утра всех разбудила проверка. Вошёл дежурный офицер и скомандовал выйти и построиться. Сонных и взъерошенных вывели в коридор, где орала какая-то женщина с погонами майора. Громким поставленным голосом, переходящим в истерику, она пыталась донести, что подъём по распорядку в 6 утра и, что лежать на кровати до отбоя запрещено. Что нарушителей будут сажать в штрафной изолятор, что сейчас нам надо вернуться в камеру и провести влажную уборку. После этого ликбеза всех посчитали пофамильно и запустили обратно в «хату».