По правде сказать, пес Полкан моего заклинания и не расслышал, совсем перестав следить за языком, задребезжал Немил. Он сидит перед воротами преисподней, сторожит их, чтоб ни одна душа мимо не проскочила. А если все же случится оказия, Лиходей его посылает беглую душонку обратно загнать, да воротить в пекло. Пес в тот раз за упырем прибегал. Ему до нас дела не было, потому мы и уцелели.
Сделай хоть что-нибудь! Докажи, что ты на что-то годишься! навис над ним боярин и так замахнулся подсвечником, что Немил испугался, не собрался ли тот раскроить ему череп.
Деваться было некуда. Князь накрутил длинный ус на палец и так грозно взглянул в его сторону, что стало ясно: придется исполнять свой долг, чего бы это ни стоило. Немил обреченно вздохнул, подобрался к мечущейся под потолком гаргулье, и, картинно размахивая кривулей, принялся вещать:
Заклинаю тебя: прекрати безобразить! Прими свой истинный вид. Покажи настоящее лицо, чтобы все увидели, кто ты такая!
Та в ответ принялась стегать его помелом. Не думая, Немил отмахнулся и с силой ударил по днищу кривулей. Пляшущая ступа опрокинулась, гаргулья вывалилась, рухнула на пол и превратилась в ветхую старуху низенького росточка, с торчащим, как сучок, носом. Она поднялась на коротеньких, словно обрубленных, ножках, и сверкнула на кудесника черными, навыкате, глазками. Хлипкое тельце ведьмы прикрывали лохмотья, а на голове торчала женская кика с тряпичными рожками.
Это еще что за диво? в изумлении попятился Немил.
Вот она, значит, какая! гневно сверкая очами, молвила Верхуслава. Теперь-то мы ее выкурим из нашего дома.
Блестящие глазки кикиморы испуганно забегали по сторонам. Она схватилась за метелку и попыталась поднять ступу, упавшую на бок. Однако силы уже покидали дряхлую нежить. Она засучила короткими ножками и визгливо разрыдалась. Рогатая кичка съехала на непомерно большое, торчащее, как пельмень, ухо. Плач её походил на лай лисицы.
«Кажется, дело сделано. Осталось лишь убедить всех, что это моя заслуга», пришло Немилу на ум.
Вертлюжка оправдывала свое имя она вертелась, как на сковородке.
Отольются тебе мои слезы, писклявым голосом выдавила она из себя. И боги на небесах воздадут по заслугам за все черное колдовство, которое ты натворил.
Обвинение в черном колдовстве задело кудесника за живое, и он, забывшись, начал отвечать, нимало не заботясь о хозяевах палаты, притихших за его спиной:
Я открою тебе одну тайну, чертовка вертлявая. От богов уже век нет ни слуху, ни духу. Опустел их Серебряный город, и никто не глядит на нас с высоты Белой вежи. Настоящие волхвы умеют туда подниматься. Они там бывали и видели.
И ты поднимался? скривила кикимора нос.
Нет! Мне не дано. Но учитель мой это умел. Разумеется, посторонним волхвы ни за что не признаются. Простонародье должно верить, будто боги по-прежнему за ним приглядывают и наказывают за грехи. Иначе народец распустится и начнет безобразить. Но этой простецкой верой потчуют одних олухов. А я, как видишь, совсем не из них. Да, мое колдовство светлым не назовешь. Могу напустить лихорадку. Могу вызвать черта из преисподней. Случись что даже беса могу на тебя натравить. Потому что во всех трех мирах кроме нечистых тварей никого не осталось. Если хочешь добиться успеха зови лихо. Богов звать бесполезно, они не услышат. Вот такая тебе моя правда. И поэтому будь уверена я сумею тебя извести. Если нужно, то призову всю бесовскую силу, и обрушу ее на тебя, но свое дело сделаю. Вот и весь разговор.
Заблуждаешься, черный кудесник! кикимора наставила на него кривой палец, похожий на ветку. Тебе с твоим скудным умишком и невдомек, что Белая вежа опять ожила. Огонь в ее очагах разгорается. Боги дома! А значит жди заслуженного наказания за всю бесовщину, которую ты натворил.
Немил похолодел. Он готов был заехать клюкой по крючковатому носу ведьмы, но рука его вдруг ослабела, и опустилась безвольно.
Ты пустое место! перешла в наступление кикимора. Ты ни на что не годишься. Твоя волшба всего лишь обман легковеров. Даже в последние часы своей жизни, даже на грани издыхания я могу размазать тебя по углам. И князь со всей сворой холопов не сможет мне помешать.
Она вытянула когтистую лапу и ткнула в кудесника. Немил почувствовал, что горло его сдавила какая-то неведомая сила. В голову ударил жар, в ноги холод, сердце затрепетало, но главное он перестал дышать. Ведьма его не касалась, и все же он задыхался.
По помогите! захрипел он, пытаясь сорвать со своего горла невидимый обруч, который стягивал его все туже и туже.
Эй, вы, там! Что попрятались? Глядите во все глаза! хохотала кикимора, обращаясь к отступившим подальше людям.
Отпусти! прохрипел Немил, чувствуя, что сдавивший его обруч становится горячим, как раскаленное железо.
Что же ты не используешь колдовство? издевалась кикимора. Почему не зовешь бесов? Ты ведь это умеешь!
У Немила не оставалось сил, чтобы отвечать. Его выпученные глаза готовы были вот-вот лопнуть от напряжения. Лицо покраснело, как зрелое яблоко, ладони, наоборот, побледнели до синевы. Одним мановением руки кикимора загнала его в угол и поставила на колени. Велемудрова книга упала на пол и раскрылась на последних страницах там, где в тринадцатом крыле таились запретные заклинания, начертанные особыми, колдовскими письменами.
Вертлюжка, пусти его! выкрикнула Ярогнева и замахнулась мечом.
Кикимора перевела кривой коготь с кудесника на княжну. Дева внезапно пошатнулась. Кровь отхлынула от ее лица, и она обеими ладонями принялась терзать свою шею, как будто разрывая невидимый огненный круг.
Доченька, что с тобой? испугалась Верхуслава, бросаясь к ней.
Этих мгновений хватило Немилу, чтобы вздохнуть чуть свободнее. Стоя на четвереньках, он перелистнул страницу, уткнулся в запретное заклинание то самое, про которое Велемудр говорил когда-то: «ни в коем случае, ни за что на свете», и, торопясь и сбиваясь, принялся бормотать:
За рекою черною стоит лес зачарованный. Живут в том лесу черти поганые: упыри, вурдалаки, водяные и злыдни. Собрались злые черти и нахлынули тучей темною на нас, людей добрых. Не спастись от них за стеной белокаменной, не убежать от них в сапогах-скороходах. Никого не боятся черти: ни ратника во оружии, ни богатыря могучего. А боятся они Лиходея Великого, что сидит в преисподней на высоком престоле. Ты приди, Лиходей, и уйми своих слуг-чертей. Забери, Лиходей, Вертлюжку-кикимору, унеси ее за Железный лес, за Смородину реку. Ты мне работу, я тебе плату. Клянусь заплатить всем, чего сам пожелаешь. Явись тотчас же, Лиходей, и работу свою соверши!
Все замолчали и уставились на кудесника, ожидая, что будет дальше.
Ты что сделал, остолоп? прошамкала кикимора.
Уматывай, пока хуже не стало, пригрозил Немил, стараясь затянуть время.
«В самом деле: что дальше? вертелось у него на уме. Откуда мне знать? Запретного заклинания прежде никто не читал. Наверное, кикимора сама должна улетучиться. Или кто-то ее должен выгнать? В заклинании что-то говорилось о Великом Лиходее»
Кудесник похолодел. Нет, только не это! Великий Лиходей, царь бесов и хозяин преисподней, что властвует в пекле над душами грешников. Столкнуться с ним нос к носу такого ужаса и врагу не пожелаешь.
Немил побледнел и растерянно завертел головой по сторонам. Какое счастье ни одного постороннего! Ни чертей, ни лиходеев, ни упырей с их мышиными крыльями и гремучими костьми. Какая все-таки это радость: видеть знакомые, человеческие лица!
Вот что, карга, обернулся он к кикиморе. Давай-ка, убирайся подобру-поздорову.
Или что? передразнила его Вертлюжка. Ты вместо меня такое лихо накликал, какое и в страшном сне не приснится. Теперь хлебнешь горя, дурень!