Лиза не согласилась, она заявила: «У нас интересней».
Вадим высмеял эти слова, обрисовав несколько картин российской жизни подавившись плавленым сырком, застряв колесом в дорожной колее.
Лиза тогда спросила:
А ты уверен, что мы заслужили эту Вену?
Нет, конечно, не заслужили! горячо согласился Вадим, имея в виду не себя, правда, а соотечественников.
Ты любишь страдать?
Что за чушь! нет, Вадим не любил страдать он любил заварные пирожные с кремом, новинки Apple, компьютерную игру Need for Speed, а также быть в центре внимания и чтобы его не перебивали, а когда всего этого не было страдал.
В Австрию он приехал на недельный воркшоп, организованный Венским техническим университетом для «молодых лидеров в области индустрии инноваций». Хотя Вадима пока и нельзя было назвать лидером, но вот уже второй год после окончания магистратуры Бауманки он подвизался в Сколково, предлагая инвесторам идеи одну инновационнее другой.
В Вену он привез стартап приложения для смартфона, подбирающего пользователю музыкальный плейлист, исходя из общих сведений о нем, таких как пол, возраст, этнос, а также темперамента и индивидуальных предпочтений в политике, кинофильмах, автомобилях и еде.
А ты уверен, что люди искренни в своей любви к музыке? спросила его Лиза. Что это не любовь по расчету?
Что ты имеешь в виду? как часто он не понимал ее вопросов.
Ну, представь, кто-то вздумал мыслить о себе как о человеке, любящим Бетховена. И вот теперь он вынужден слушать этого Бетховена по субботам с пяти до шести после того, как съездил в «Ашан», но до того, как погулял с собакой. А может быть, и по дороге в «Ашан»
И что с того? Зачем это ему нужно?
Ну, хотя бы для того, чтобы почувствовать себя особенным. Чтобы дать нам повод говорить о нем и удивляться. Ради этого можно и пострадать раз в неделю с пяти до шести.
Наше приложение избавит этого человека от страданий, засмеялся Вадим. Оно оценит его анкету и профили в социальных сетях, соберет статистику запросов и лайков, отследит маршруты ежедневного передвижения и подберет музыку для мужчины 30+, женатого, с детьми и собакой, водителя седана, раз в неделю затоваривающегося в «Ашане».
И что это будет русский шансон?
Не исключено, что шансон.
Но он не согласится! Он не мыслит себя человеком, любящим блатную романтику.
Многие из людей, смотрящих порнуху, не мыслят себя людьми, смотрящими порнуху.
Многие из людей, смотрящих порнуху, мыслят себя людьми, занимающимися сексом, хотя на самом деле Лиза развела руками. Знаешь, что, я думаю, вы делаете? Вы не подбираете музыку под человека, но вы просто сообщаете ему: «Ты человек, слушающий Михаила Круга». Вы конструируете личность.
Это больно громко сказано! Никто ж не заставляет его
А не обязательно заставлять. Вы уже сообщили человеку сведения о нем самом, и дальше он никуда не денется: либо принимать это, либо отвергать.
Ну, вот и пусть отвергает, раз ему не нравится.
Боюсь, не так много людей найдется, кто отвергнет. В наше время люди склонны больше доверять компьютерному алгоритму, чем самому себе. Как раньше они доверяли священнику, психоаналитику, полковому командиру.
Думать своим умом вообще напряжно. Но наш продукт не об этом он для создания психологического комфорта. В нашем примере он как бы говорит: «Не мучай себя послушай чего попроще». Человек меняет трек, и ему становится хорошо.
И человек больше не в поисках неизвестного!
Нет, он отправил на поиски к дальним планетам роботов они справятся лучше него. А сам он слишком занят для этого.
И чем же он занят?
Хотя бы поездкой в «Ашан».
* * *
По нему было непонятно, нравится ему Лиза или нет. Он не засматривался на нее, не делал комплиментов. Но без конца обращался к ней с какими-то мелкими просьбами, что могло сойти за знаки внимания как будто он искал повод для разговоров и встреч. Как будто пытался осчастливить ее этими просьбами.
Лиза знала себе цену. Вернее знала, что она бесценна. Она как музейный экспонат возле нее можно было постоять посмотреть, но трогать руками не дозволялось. Но иногда ей надоедало такое положение, и она совершала побег. Разбивая стекло музейной витрины вдребезги и ранясь осколками, она бросалась в руки первому, с кем ей не было скучно.
С Вадимом ей скучно не было, во всяком случае поначалу. Пока человека мало знаешь, он интересен. Вадим спешил удовлетворить интерес Лизы и всегда очень много говорил о себе. Сначала он красил свою жизнь густым розовым цветом, иногда, как казалось Лизе, добавляя кислоты без нейростимуляторов здесь точно не обходилось. Человек выученного, книжного оптимизма. Затем, когда на розовые очки налипала уличная грязь, в жизни возникали серые пятна. Такими пятнами были инвесторы, которые недооценили Вадима и не дали ему денег, прыткие конкуренты, выплывающие за счет знакомства с нужными людьми, откатов и пиара; такими пятнами мог быть официант, включивший в счет незаказанный шот, или контролер, оштрафовавший за безбилетный проезд. Все эти люди омрачали Вадиму минуты, часы, дни ожидания успеха, который вот-вот наступит, и напоминали голубей, гадивших ему на красной дорожке.
«Он совсем себя не знает, глядя на Вадима, думала Лиза. Он набор заблуждений о себе самом».
Имея привычки хорошей девочки, она повлекла его в венские картинные галереи, где он бродил, рассматривая экспозицию словно комикс. Он был невосприимчив к живописи, музейное изобилие переутомляло его. Стоя перед очередным шедевром, Вадим пытался обезвредить его шуточкой или куцым комплиментом. Картины брали слишком много внимания на себя они были его конкуренты.
Чуть лучше дело обстояло с музыкой, когда блистающий зал «Музикферайн» обрушил на их головы виртуозный симфонический дождь. Играли Седьмую симфонию Шостаковича, и это настолько выбивало почву из-под ног, что можно было впасть в крайности и надеяться, что навеянное музыкой опьянение все сделает за них.
Можно было пойти в отель и заняться сексом, но они так и не решились.
В истории Вадима и Лизы Вена стала книгой-раскраской: очерченными контурами без цветного содержания. Все эти открыточные пейзажи, архитектурные совершенства, барочные залы и розовые сады надо было красить там, на месте, но альбом был сдан в багаж и разукрашен уже дома, по памяти. Просто Лизе очень хотелось влюбиться.
* * *
Георгий Смирнов был из тех мужчин, что носят спортивный «Адидас» под классическим кашемировым костюмом. Бывший банкир, в середине девяностых владевший небольшим московским банком «Мемфис», ныне отошедший от дел, он и сейчас неплохо разбирался в финансах, но гораздо более того в людях, которым надо или не надо давать деньги.
Вадиму Пушкевичу денег давать нельзя, это Смирнову было понятно сразу. Не понятно было, можно ли ему отдавать дочь.
Вроде бы из приличной семьи, отец сотрудник Курчатовского института, мать газетный редактор, Вадим, тем не менее, вызывал у смотрящего на него с прищуром Смирнова желание сказать: «Лиз, а подумай еще». Смирнов не замысливал династических браков, его вполне устроил бы и небогатый зять. Но молодой человек, которым увлеклась дочь, уж слишком напоминал ему тех малокровных парней, что легли в мерзлую землю под тиканье счетчика и музыку «Ласкового мая». Парней, что нашли себе и инвесторов, и гробовщиков.
Но чувства Лизы были темной материей, которую Смирнов не понимал и опасался трогать, в особенности после того как в возрасте двадцати трех лет Лиза оказалась в частной клинике неврозов и провела там больше года. Причина недуга могла иметь физиологический характер, но Смирнов, не желавший верить в болезнь дочери, подозревал, что виной всему несчастная любовь.