Ты точно не знаешь, где сейчас может находиться твоя жена?
Не имею не малейшего понятия, ответил Вадим. Руки его тряслись, когда он пытался развязать бечевку, которой был обмотан бумажный пакет. Михаил с жалостью посмотрел на него, но помогать и не думал.
Ну, хотя бы предположить? Где она была до крушения самолета?
Где-то в Испании, кряхтел Вадим над пакетом. Я не знаю точно у ее отца не узнавал, потому что не собирался ехать. А оно вон как вышло теперь и не у кого спросить, Михаилу показалось, что Вадим на последней фразе хихикнул.
А номер телефона ее, адрес электронной почты? Ты ей писал, звонил?
Номер ее недоступен. Думал сначала, что заблокировала меня, попробовал с другой сим-карты бесполезно. Даже гудков нет. Телефон, похоже, она сменила. Электронную почту сейчас тебе нацарапаю, и Вадим поднял с пола ручку, оторвал клочок серой бумаги от свертка с травой, написал на нем и подал Михаилу. Старостин брезгливо взял записку.
А что насчет профилей в социальных сетях?
Все удалила я сам удивился. Несколько дней назад зашел: ни фейсбука больше нет, не инстаграма, из мессенджеров пропала.
Вот это странно, сказал Михаил, с подозрением посмотрев на Вадима. Уж не он ли был причиной такой скрытности своей жены? До того как они расстались, что между ними происходило? А из-за чего вы с женой разошлись?
А вот это не твое дело, огрызнулся Вадим, который, наконец, догадался вскрыть пакет ножом для бумаг. Да мы с ней официально не расходились: по документам мы муж и жена, понял? Это значит, что я тоже имею право на долю во всем этом, и Вадим дерганным движением руки очертил в воздухе рваный круг, не уточняя, на долю в чем он имеет право. А вот что ты за сын Мещерского, это надо еще посмотреть.
Самый настоящий, Михаил сам удивился собственной наглости. По документам.
Ну-ну, пальцы не слушались Вадима, когда он сворачивал косяк. Неловкое движение, и он все рассыпал. Черт, что ж такое-то! возопил Вадим. Как не везет-то!
Может, тебе не надо в таком состоянии?
Может, это мое лучшее состояние. Живое состояние через месяц-другой его может и не быть, если я не рассчитаюсь с долгами, неприятно паясничая, возразил Вадим, принимаясь за очередную самокрутку.
А откуда у тебя долги?
Откуда? Потому что я бизнесмен. Я работаю в сфере венчурных инвестиций. Высокая доходность и высокие риски. Сам-то ты работаешь где?
В офисе, продаю оборудование для общепита, невесело пробурчал Михаил.
Манагер, что ли? А чего так мелко? Для сына Мещерского что, не нашлось местечка получше?
Я не готов с тобой это сейчас обсуждать.
В настоящее время мы не готовы ответить на ваш звонок, все операторы заняты, издевательски пропищал Вадим, зажав пальцами кончик носа. Не, а серьезно, что так?
Я не знал своего отца, мы с ним никогда не встречались, ответил Михаил твердо, потому что это была правда, хотя и сказанная о другом человеке.
Фигасе! присвистнул Вадим. Впрочем, всякое бывает. Бабы, они такие.
Причем здесь бабы?
Бабы, они такие, повторил Вадим, вперяя взгляд в изображение на портрете.
Женщину на картине это ничуть не смутило. Все с тем же светским высокомерием и недобрым исследовательским интересом смотрела она поверх голов, словно внизу суетились не люди, а белые мыши.
Михаил взглянул на Вадима, потом на Лизу и усмехнулся.
Как получилось, что Смирнов не сумел решить твоих проблем с долгами?
Как получилось? Смирнов был тот еще жук. Он хотел от меня добиться одной вещи, я тянул в результате Смирнов не выдержал, и умер первым, на лице Вадима вновь была издевательская, полусумасшедшая улыбка. Может, ну ее, эту траву, предложил он, отчаявшись скрутить самокрутку. Может, по коньяку?
Михаил отрицательно покачал головой, но Вадим уже бросил свое курево и неверной рукой разливал коньяк по стаканам, звеня о края горлышком бутылки.
А чего он от тебя хотел? Михаилу казалось, что недоговаривая Вадим вынуждал собеседника раскручивать беседу и провоцировал дальнейшие вопросы.
Да чтобы я помирился с его дочерью.
Ну так и что в этом плохого?
Она мне изменила.
Понятно, смутился Михаил. Дальше расспрашивать ему совсем не хотелось, но Вадим явно желал продолжить сеанс семейных разоблачений. Он отхватил уже половину налитого в стакане коньяка.
И как ты думаешь, с кем? Вадим интригующим, игривым взглядом посмотрел на Михаила.
Понятия не имею. Но думаю, что Лизу надо искать у любовника в таком случае, сказал Михаил отрезвляюще резко.
У любовника, Вадим сделал нежный акцент на последнем слове, я уже искал. Нет ее там, и никто ничего не знает.
То есть она не к любовнику ушла, а так в никуда? Как-то странно, Михаил поднял глаза и еще раз посмотрел на портрет. «Такая женщина может». А в документах ее не искал? Может, там есть какие-то намеки о том, где она находится?
Документы не изучал детально. Но если хочешь, ты посмотри, Вадим подошел к белому секретеру и потянул за ручку: ворох бумаг посыпался вниз. Бавыкин тут уже все разворошил. Деньги искал, собака.
Старые коммунальные счета, выцветшие кассовые чеки, рекламные проспекты, атлас подмосковных дорог
Важные свои документы она забрала, когда уходила, пояснил Вадим.
Несколько каталогов женской одежды, договор с интернет-провайдером, медицинская стоматологическая карта, стопка чужих визиток, инструкция от стиральной машинки и вдруг в руках у Михаила оказалась ученическая, синяя с тиснением тетрадь.
Михаил открыл и прочел на первой странице:
«Я никогда не умела вести дневников. Как будто бы робела перед ними, не любила я белой бумаги.
Я не сильно надеюсь, что что-то получится и теперь.
Вот, я уже написала что что-то, а это некрасиво. А если зачеркну, то будет грязь. А если продолжу в том же духе писать ни о чем, то получится графомания.
Вот, я уже оправдываюсь, а перед кем?
Точно читаю лекцию в огромной и пустой аудитории, и неловко от того, что никто не пришел, но в то же время всегда есть вероятность кто-то притаился за дверью и подслушивает.
А еще я слишком часто употребляю здесь Я словно пытаюсь убедить других в его существовании. Сама же я сильно сомневаюсь в этом».
20 апреля 2014 года
Что это? Посмотри, сказал Михаил с легким смущением. Почерк в тетради был аккуратный, округлый, с хорошим нажимом. Почерк отличницы.
Это? Вадим небрежно, веером пролистал тетрадь. Это ее писанина. Выкинуть надо.
А я могу себе забрать?
Бери.
* * *
Все, что было у Михаила, когда он покинул квартиру на Большой Декабрьской, это номер телефона Смирновой, недоступного для звонков, адрес электронной почты и старый дневник. Все, что мог сделать Михаил, чтобы разыскать Лизу, это написать ей электронное письмо и ждать. Но прежде он захотел познакомиться с Лизой получше.
День подходил к концу, Михаил спустился в метро и с «Улицы 1905 года» поехал по сиреневой ветке прямиком в Выхино, где и проживал. Люди, чей день сегодня прошел не так интересно, как у него, с тусклыми, безрадостными лицами заходили, а после того как поезд миновал «Пушкинскую», втискивались в вагон. Обступленный ими, лишенный другой опоры, кроме них, вместе со всеми мечтавший о скорейшем окончании поездки, Михаил был сегодня все-таки счастливее и беспокойнее, чем обычно.
Михаил был сегодня не Михаил, а сын Мещерского, самозванец, авантюрист, герой романа. И страницы этого романа, написанного женской рукой, он вез с собой, во внутреннем кармане куртки. Он бы не решился читать его здесь, в переполненном вагоне это все равно, что наполнить ее пустую аудиторию людьми. Михаил ждал, когда придет домой, нальет себе чашку чая и в уединении раскроет ее дневник.
Потому что жил Михаил один, в небольшой однокомнатной квартире спального района, неспокойного транспортной суетой. Квартиру эту он снимал третий год, изредка отправляясь отсюда в подмосковный Воскресенск на электричке.