Утреннее солнце подняло лёгкий ветерок, разогнавший туман и открывший с высокого берега зелёный простор поймы на той стороне с далёкими голубыми холмами на горизонте. А над всем этим великолепием висело огромное лазоревое небо, кое-где испещрённое белыми завитушками облаков. Замечательная картина завораживала, но взгляд всё время возвращался к заброшенной церковке, возможно, хранящей ответы на мои вопросы. Глубоко вздохнув, я засунул в карман сложенную шляпу, взвалил на спину рюкзак и зашагал по едва заметной дороге.
По моим прикидкам до церквушки было рукой подать, но мне опять не повезло, когда дорога упёрлась в протяжённый овраг с ручьём, над которым висел полуразрушенный мост, вернее его остатки. Судя по состоянию замшелых брёвен, на них уже лет десять не ступала нога человека. Опоры обветшали, а накат и вовсе отсутствовал. К моей радости, обе сдвоенные продольные лаги оказались дубовыми, и, не смотря на старость, сохранили прочность. Всмотревшись в глубину оврага, я увидел там россыпь брёвен, уже основательно вросших в плотную зелень. Затем я прикинул длину бывшего моста. Полтора десятка метров. Можно рискнуть. Господи пронеси!
Шагнув на ветхую конструкцию, я подумал, что если она не выдержит, то меня всего изломанного вряд ли быстро найдут. Если найдут вообще. Я медленно заскользил по бревнам, и через пару шагов столкнулся с нарастающим сопротивлением! Воздух начал сжиматься словно пружина, и, чтобы двигаться дальше, я был вынужден сильно наклониться вперёд. Более того, где-то посредине меня будто кто-то начал толкать то в спину, то в бок, то в ноги. Я ничего не понимал. Тихий летний денёк куда-то подевался, а в ушах загудел ветер и в глазах померк свет. Боже мой! Да, что же здесь творится? Я мысленно встряхнул себя за шиворот, заставляя включить мозговые извилины. Прежде всего, надо успокоиться. Я точно знал, что подо мной обыкновенные дубовые брёвна, а в нескольких метрах противоположный край оврага. Шаг Ещё шаг Как трудно удерживать равновесие Бросок. Я в изнеможении повалился на траву и минут пять приходил в себя. Ничего себе, мостик! Да, Антоха, тебя тут явно не ждут.
Не желая уточнять, что преодолел, я повернулся к оврагу спиной и зашагал по ровному, чуть склоняющемуся к реке лугу. Вокруг распахнулся зелёный простор, наполненный звуками птичьей суеты, стрекотанием кузнечиков, шелестом трав и запахом полевых цветов. Я шагал по земле и радовался, но взгляд по-прежнему притягивался к дальнему краю лугового ковра, где за стеной тёмно-зелёной растительности виднелась обезглавленная звонница.
Добравшись до перепутанных зарослей, старая дорога вклинилась в них, разделив надвое. С обеих сторон среди кустов возвышались дуплястые вётлы, рядом с которыми под замшелыми дырявыми или обвалившимися крышами торчали из бурьяна мёртвые дома с пустыми глазницами окон. Я брёл по заброшенной деревне, и взгляд там и тут натыкался на окружённые крапивными куртинами чёрные пятна старых пожарищ, над которыми нависали обожжённые скелеты вековых деревьев.
Проходя мимо одичавших палисадников и засохших садов, я не мог избавиться от гнетущего чувства кладбищенского запустения. Но в душе вспыхнула искра надежды, когда у дальней околицы я разглядел стайку рыжих кур, несколько серых гусаков, а чуть дальше привязанных к колышку белых коз. Через сотню метров из-за кустов сирени показались два старых, но явно обитаемых дома, сложенных из толстых тёмных брёвен. Отсюда развалины церкви хорошо просматривались кроме самого низа, утонувшего в кустах ольхи и шиповника. Над сплетением веток возвышались выщербленные кирпичные стены.
Внимательно рассматривая церковку, я не сразу заметил, что сам стал объектом пристального внимания. Почувствовав пронзительный взгляд, я обернулся и увидел сидящего на завалинке старичка, одетого в серую под цвет стен одежду. Положив обе руки и подбородок на рукоять чёрного корявого посоха, он буравил меня глазами из-под козырька старого картуза. Столкнувшись со мной взглядом, он распрямил спину и гордо задрал бороду. Тут я понял, что добрался до деревни Лошаки и, что этот дедок Семён, брат моего давешнего попутчика Пахома.
Здравствуйте, дедушка Семён, меня зовут Антоном.
?
Я от вашего брата Пахома принёс поклон.
Здорово, коль не шутишь. Благодарствую, конешно. Да, токмо видались мы с ним ужотко.
Теперь пришёл черёд удивляться мне.
С кем? С дедом Пахомом? Мы ж с ним расстались поздно вечером на той стороне.
С ним, сердешным. Прибёг заполночь, наговорил невесть чего. Да, ты седай рядком, охолони. Кури ежели хошь.
Я присел на дощатую завалинку. Закурил. Привалился к тёплым брёвнам и почувствовал, как по всему телу медленно разлилась истома. Я вытянул ноги, закрыл глаза и, ощутив волну приятного умиротворения, замер, боясь спугнуть состояние тихой радости. Рядом кашлянул дед Семён:
Кхе-кхе. Взаправду гуторил Пахом, приняла тебя земля, пробормотал он скрипучим голосом, по-прежнему опираясь на корявую палку из тёмного старого дерева и глядя прямо перед собой.
О чём это вы, дедушка?
О тебе, паря. О тебе. Чую в тебе силу и правду, токмо шибко глубоко они захованы.
Дедушка Семён, ваш брат обещал, что вы поможете мне кое в чём.
Отчего ж не подсобить, доброму человеку, коль он нуждается. Да, ты не сумлевайся, вопрошай. Мол, что тут за место чудное? Кто вы сами такие будете? Отчего отшельниками бытуете? Что про меня ведаете?
Я не
Место сие внай непростое. Тут многие тыщи лет народ наш жил. Предки предков и пращуры. И наша весь по-нынешнему село, по-разному называлась, в позапрошлом веке прозвали её Лошаки, а до того по-иному. Спросишь, што опричного тута? Земля, как земля. А истина в том, што глубоко в тутошних недрах встретились четыре стороны света: север да юг, запад да восток. А потому силы тут много, и не все могут её стерпеть. Вишь, а тебе по ндраву пришлось. А, што касаемо нас с Пахомом, то мы последние из жителев тутошних, и нам выпала доля вдокон край сей хранить. Людей встречать-привечать, аль спроваживать подобру-поздорову. А тепереча вопрошай о главном.
Я потёр подбородок и всё рассказал.
Виденье мне было, и рисунок я в книжке старой нашёл. Срисовал, но ничего не понял По правде сказать, после того покой потерял. Там про поле Куликово написано и про иную судьбу. Подумал, сел в машину, да и поехал. Деда Пахома по дороге встретил, он сюда направил. Рисунок при мне. Там церковка, и всякие странные знаки.
Дед Семён внимательно слушал, кивал, чертил на земле кончиком посоха, кряхтел и снова кивал.
Как добрался? Не препятствовал ли кто, не забижал?
Честно сказать, трудновато ехал. Будто за ноги кто-то хватал. Всю дорогу от самой Москвы за мной тащились два белоглазых типа в коричневой одежде, и думается мне, что все проблемы как-то с ними связаны.
Што, што! Значит, не заблазнилось Пахому. Давненько мы о них не слыхивали. Вновь объявились, ироды, дед стукнул палкой по земле, что-то проворчал под нос и покачал головой.
А, после старых развалин у развилки вообще творилось непонятное, то в болоте завяз, то в реке чуть не утонул, то мост едва меня не сбросил. В голове всё перепуталось. Что здесь за место, дедушка?
Место сие само себя стережёть и пущаеть не всякого. Грязное багно, речная бырь, асотный мост, то всё блазн, но чужаков лихо отваживает. Он легко поднялся, взошёл на крыльцо, в дверях обернулся и кивнул мне на медную ендову, висящую на столбике. Сполоснись-ка с пути, да в избу заходь. Поснедаем, а опосля и потолкуем.
Я хотел вежливо отказаться, но передумал и не стал перечить старику. Умывшись, я вытерся чистым рушником, висевшим на сухом сучке, подхватил рюкзак и шагнул на крыльцо. Пройдя через сени, я толкнул толстую дощатую дверь, и, наклонившись, чтобы не врезаться головой в притолоку, вошёл в горницу. Некоторое время я соображал, что в доме не так, и вскоре понял: нет характерного затхлого печного запаха, что присутствует в каждой деревенской избе. В большой светлой комнате легко дышалось, пахло свежим деревом, травами и хлебом. Поблёскивал выкрашенный светлой охрой пол, и сияла белизной стоящая справа русская печь со сводчатым подом, загнетками и лежанкой. Под потолком со стороны входа к ней были пристроены палати, под которыми виднелась аккуратная поленница, источающая густой берёзовый дух. В глубине ниши под палатями у стенки стояли ларь и бочка-бодня с крышкой. Слева в красном углу по обычаю висели три иконы в тёмных киотах, украшенных вышитым рушником. Длинный стол покрывала бежевая скатерть. В том же красном углу пристроились к стенам две широкие лавки. С другой стороны стола стояли три деревянных табурета. В дальнем правом углу за скромной занавеской виднелась старинная кровать, накрытая светлым покрывалом.