Что же касается функциональных смыслов обращенности к историческому опыту наших представлений о психическом, и далее периодике становления наук о психике, то такой ресурсный контекст совершенно очевиден. Человек и общество нуждаются в несущих, долговременных смыслах, которые затем транслируются в систему идиом и правил, координируют бытие и формируют направленность адаптивного поведения человека и общества. В силу чего человек осуществляет свой жизненный путь в более или менее определенном структурированном и зачастую неосознаваемом пространстве таких ресурсных смыслов. Что, в свою очередь, позволяет концентрироваться на разработке и воплощении моделей будущего, в полной мере используя креативный потенциал психического главное достояние homo sapiens. Иными словами, отрефлексированный, исследованный и должным образом усвоенный исторический опыт позволяет продвигаться человеку и обществу по развивающей спирали адаптивно-креативного цикла без каких-либо кризисных задержек и тупиков, что, собственно, и понимается под термином «устойчивое развитие», и что представляет собой стержень наиболее масштабной, «необъявленной» социальной психотерапии.
Разрешающая способность метода культурно-исторической реконструкции.
Максимально возможная разрешающая способность настоящего метода с одной стороны обеспечивается «большими» форматами, в рамках которых данный метод реализуется: общим контекстом Базисной научно-исследовательской программы и возможностью использования научных результатов, полученных на предварительных этапах реализации такой масштабной исследовательской программы (это, безусловно, наиболее выигрышный вариант); потенциалом «большого» метода эпистемологического анализа и соответствующими возможностями его встроенных компонентов.
С другой стороны, разрешающая способность метода культурно-исторической реконструкции обусловлена собственной научно-информационной базой обновленной версии настоящего метода: проработанным философским обоснованием; системно-организационной, структурно-методологической и инструментальной спецификой.
Практически важной является полноценная аргументация разрешающей способности метода по отношению к заявляемым целям и задачам в отношении конкретной научной дисциплины. При этом необходимо иметь в виду, как собственно культурно-исторический сектор, так и общий эпистемологический вектор исследования. Соответственно, содержательная специфика целей, задач, а также планируемых здесь результатов и есть итоговая характеристика разрешающей способности используемого метода.
Метод семиотико-герменевтического анализа
Разработанная нами версия метода семиотико-герменевтического анализа является важнейшим встроенным компонентом эпистемологического анализа, но также и основным рабочим инструментом разработанной версии культурно-исторической реконструкции эпистемологических оснований и предметной сферы наук о психике, тем более «гуманитарного крыла» таких наук. В рамках последней методологии именно с использованием инструмента семиотико-герменевтического анализа осуществляются этапы важнейшего процесса идентификации конструирования реконструирования основных концептов исследуемых научных направлений, выстраиваются объяснительные модели функциональной активности психического. И далее мы рассмотрим наиболее важные аспекты метода семиотико-герменевтического анализа.
Исторический аспект. Герменевтика появилась как искусство толкования священных текстов. Само это понятие берет начало от первых наиболее известных толкователей библейских и раннехристианских текстов Аврелия Августина (V век н. э.), и Матиаса Флациуса (XVI век н. э.). И далее герменевтика развивалась уже как направление философской мысли благодаря работам Вильгельма Дильтея, Фридриха Шлейермахера, Мартина Хайдеггера, Ханса-Георга Гадамера, Альфреда Норта Уайтхеда, Поля Рикера, Густава Густавововича Шпета, Валерия Григорьевича Кузнецова и многих других ученых-философов.
Для нас здесь особенно интересна философская позиция Вильгельма Дильтея, которая по сути является первым аргументированным, отчетливым и весьма резонансным в интеллектуальном пространстве заявлением об ограниченности естественно-научного подхода и принципиальной несводимости к такому подходу сущностных, многомерных представлений о реальности, а также о месте человека в этой реальности. И если в своем знаменитом манифесте «Введение в науки о духе», впервые изданном в 1883 году, Дильтей в большей степени делает акцент на анализе содержания психической жизни человека, то в более поздних публикациях на эту же тему он уже ясно говорит о приоритете герменевтического подхода в понимании специфики наук о духе. И далее он отчетливо увязывает феномен герменевтики с феноменом жизни как таковой: «Когда-то мы стремились понять жизнь из мира. Однако существует лишь один путь от истолкования жизни к миру. И жизнь наличествует лишь в переживании, понимании и историческом постижении. Мы не вносим никакого смысла из мира в жизнь» (В. Дильтей, цит. по изд. 2004).
Такую «виталистическую» позицию Дильтей подкреплял аргументами, выстроенными в том духе, что у герменевтики нет никакого самостоятельного предмета, познание которого могло бы служить основанием для познания и вынесения суждения о других, зависящих от него предметах. Таким образом, целостность и уникальность самой жизни и есть исходный пункт понятий герменевтики, в то время как ландшафт реальности, воспроизводимый с помощью естественных наук, есть отвлеченный от феномена жизни полюс универсальных понятий, весьма далекий от этой целостности. И этот, чрезвычайно важный тезис Дильтея является одной из фундаментальных эпистемологических установок наук о психике и особенно направлений «гуманитарного крыла» таких наук.
Далее обратимся к трудам Гадамера, который делает следующий шаг в становлении герменевтики уже как способа познания. В своем наиболее известном произведении «Истина и метод», впервые опубликованном в 1960 году, он как раз и представлял герменевтику как особый способ постижения истины. И здесь он вслед за Дильтеем отмечал более чем существенную разницу в тех способах репрезентации реальности, которые с одной стороны предлагает «правильная» наука, а с другой гуманитарная практика (или так называемые гуманитарные науки). В частности он констатирует: «Логическое самоосознание гуманитарных наук, сопровождавшее в веке их фактического формирования, полностью находится во власти образца естественных наук То, что гуманитарные науки понимаются по аналогии с естественными, настолько очевидно, что перед этим отступает призвук идеализма, заложенный в понятие духа и науки о духе» (Х.-Г. Гадамер, цит. по изд. 1988). И далее Гадамер со свойственным ему интеллектуальным блеском развивает тезисы Дильтея и Хайдеггера относительно необходимости понимания самой герменевтики не как вообще методологии, но как высшего онтологического принципа оформления феномена бытия. И тем не менее, он же и делает первый шаг возможно, не совсем уверенный и противоречивый в направлении формирования метода герменевтического анализа. Здесь Гадамер высказывается следующим образом: «Изначально герменевтический феномен вообще не является проблемой метода. Речь здесь идет не о каком-то методе понимания, который делал бы тексты предметом научного познания, наподобие всех прочих предметов опыта. Речь здесь вообще идет в первую очередь не о построении какой-либо системы прочно обоснованного познания, отвечающего методологическому идеалу науки, и все-таки здесь тоже идет речь о познании и об истине. При понимании того, что передано нам исторической традицией; что здесь не просто понимаются те или иные тексты, но вырабатываются определенные представления и постигаются определенные истины». То есть если иметь в виду последнюю часть процитированного высказывания, то выведение особой герменевтической традиции (метода) понимания историографии возможно и даже необходимо, ибо такая особая методология познания безусловно компенсирует и дополняет естественно-научный способ репрезентации неких универсальных аспектов реальности.