Актуальность исторического аспекта вопросов, имеющих прямое или даже косвенное отношение к науке, ее отдельным направлениям и дисциплинам, стала понятной еще со времен Аристотеля, взявшего за правило анализировать в том числе историю становления любой исследуемой им проблемы. Это, по мнению самого Аристотеля, а также многих современных методологов науки (например, К. Поппера с его идеями эволюционной эпистемологии) дает возможность проведения критического анализа совокупности исследуемых концептов, корректно аргументировать собственные гипотезы, а также очищать общее поле науки за счет процесса элиминации несостоятельных гипотез. Вместе с тем культурно-историческая реконструкция предметной сферы определенных научных направлений это, конечно, не только и не столько «естественный» отбор дееспособного гипотетического кластера, сколько интенсивный процесс развития эпистемологической структуры и несущих теоретических конструкций этих направлений (М. А. Кукарцева, 2009; Л. А. Маркова, 2009; Ю. С. Воронков, А. Н. Медведь, Ж. В. Уманская, 2016; В. М. Розин, 2018).
Что же касается значимости культурно-исторической реконструкции процесса становления наук о психике, то она обусловлена: 1) необходимостью уточнения статуса некоторых научных направлений (например, психотерапии, психологического консультирования, или же такого научного направления как «психотехнологии»). Т. е. в первую очередь следует получить исчерпывающий ответ на вопрос, с чем, собственно, мы имеем дело ремеслом, искусством, наукой, либо иной сферой адаптивного гуманитарного опыта; 2) и если окажется, что с наукой, то необходимо определить, какие стадии становления рационально-понятийной формации познания (В. М. Найдыш, 2012) уже пройдены, на каком фиксируемом этапе данной формации исследуемое направление как становящаяся наука располагается в настоящее время, и какой именно эпистемологический дефицит препятствует переходу на следующую стадию формирования научной дисциплины; 3) далее с учетом позиции, полученной по предшествующему пункту, должна быть проведена необходимая эпистемологическая достройка теоретического каркаса исследуемой дисциплины (для чего привлекается материал рабочих гипотез, обоснованных на предварительных этапах реализации Базисной НИП, и методология семиотико-герменевтического анализа); 4) с тем, чтобы уже применительно к обновленным гипотетическим концептам можно было использовать весь арсенал эпистемологического анализа, в частности и такие критерии дееспособности инновационных теоретических построений, как соответствие принципам научного знания, преемственность, наличие адекватного исторического объяснения (интерпретации) и др.; 5) то есть говорить о появлении обновленного эпистемологического каркаса и обоснованном уточнении и расширении предметной сферы научной дисциплины можно лишь после выведения достаточно емкой в фактологическом и продуманной в методологическом смысле исторической реконструкции процесса становления рассматриваемого научного направления.
И далее следует иметь виду определяющее значение перспективного т. е. обращенного в будущее вектора метода культурно-исторической реконструкции для разработки наиболее адекватного и востребованного на современном этапе цивилизационного развития сценария продвижения становящейся науки к статусу состоятельной науки. В частности, необходимо анонсировать существенный вклад данного метода в процесс формировании больших данных по профилю сектора наук о психике и, возможно, корпуса науки в целом. Без чего аргументация статуса становящегося научного направления как состоятельной науки крайне затруднительна.
В свете сказанного, метод культурно-исторической реконструкции это не только способ адекватного и абсолютно необходимого воспроизведения наиболее существенных аспектов процесса становления исследуемого научного направления, но, безусловно, метод интенсивного развития специальных знаний в секторе наук о психике в целом.
В отношении следующей позиции компонентов метода культурно-исторической реконструкции и их содержанию и специфике здесь с самого начала необходимо обозначить такую особенность, как общий контекст эпистемологического анализа, в рамках которого реализуется рассматриваемый метод. Данный важнейший контекст определяет максимально возможную глубину и масштабы научного горизонта метода культурно-исторической реконструкции, что в конечном итоге способствует устранению эпистемологического дефицита, присущего наукам о психике. Это же обстоятельство диктует необходимость предъявления самых высоких требований к общей структуре обсуждаемого метода, качеству используемых здесь инструментов (встроенных методов) и их разрешающей способности.
Далее необходимо остановиться на специфике философского обоснования использованной в нашем исследовании версии культурно-исторической реконструкции. Необходимость специального философского обоснования в нашем случае связана с повышенным вниманием к вопросам преодоления эпистемологических (методологических) сложностей, само изобилие и очевидно «неподъемный» характер которых стали неким вполне узнаваемым «ликом» становящегося сектора наук о психике.
Как уже было сказано ранее, в разработанном нами варианте метода культурно-исторической реконструкции, подкрепленном потенциалом «большего» метода эпистемологического анализа, мы продвигаемся существенно дальше соответствующих эпистемологических построений Г. Бащляра и М. Фуко, и не ограничиваемся только лишь дискурсивным анализом исторических архивов и установлением взаимозависимости информации второго порядка (т. е. субъективной информации в нашей систематике) и предметных характеристик так называемой объектной реальности. Мы показываем сущностную взаимозависимость информации первого порядка от параметров фиксируемого импульса сознания-времени (то, что окончательно развенчивает миф о какой-либо «объективной» реальности и «объективном» времени), и далее сущностные характеристики взаимодействия основополагающих статусов «объемной» реальности, аргументирующие возможность управления феноменом сознания-времени. Такого рода концептуальные построения постулируются нами как наиболее перспективный и наименее «освоенный» научным истеблишментом потенциал сектора наук о психике и авангардной науки в целом.
Что же касается интереснейшего во всех отношениях процесса взаимодействия информации первого и второго порядка (т. е. полюсов «объективной» и «субъективной» информации), то мы показываем возможность непротиворечивого и неконфликтного, а наоборот, максимально креативного со-существования и со-развития этих полюсов в общем поле ассоциированной эпистемологической платформы. Такая проработанная эпистемологическая альтернатива, на наш взгляд, не отменяет, а только лишь подчеркивает значимость эпистемологических новаций выдающихся французских философов Гастона Башляра и Мишеля Фуко.
Полагаем, что проиллюстрированная возможность развития потенциала обсуждаемых философских построений Башляра и Фуко в предлагаемой нами версии метода культурно-исторической реконструкции в существенной мере способствует аргументированному пересмотру последнего по времени эпистемологического поворота с его главным тезисом отказа от наукоцентризма. Для становящегося на «свой собственный пьедестал» сектора наук о психике данное обстоятельство является критически важным, поскольку основной довод в пользу такого постмодернисткого поворота признание факта о том, что наука не является единственной системой производства и постижения значимой адаптивной информации может быть истолковано и в том духе, что множество психотехнологий как раз и представляют собой идеальный образец упомянутого «ненаучного» способа генерации адаптивной информации. С укоренением вот этого упрощенного и в чем-то даже привлекательного эпистемологического ракурса процесс какого-либо продвижения некоторых дисциплин (например, психотерапии) к признаваемому статусу самостоятельного и состоятельного научно-практического направления окажется крайне затруднительным.