Эти размышления, с учетом ранее данных объяснений относительно различных понятий, из которых состояли религии Азии, ясно показывают, что с течением веков реформа астролатрии, пиролатрии и идолопоклонства, ветвей Сабеизма и Маздеизма, стала желательной; и Зардушт, или Зороастр, явился.
В примечаниях, помещенных внизу страниц, содержащих рассказ Мохсена Фани о Зороастре97, можно найти некоторые из основных результатов исследований, которые были проведены в Европе в отношении этого законодателя. Имя Зороастра было применено некоторыми как имя основателя Магизма, или Сабеизма
t
Согласно широко распространенному преданию, к которому у меня будет случай вернуться, Гуштасп подвергся гонениям со стороны брахманов; согласно «Дабистану», его брат Джамасп был учеником индийского Джангран-гачи (Шанкара ачачарьи)100. Этот мудрец, как только услышал, что Гуштасп слушает Зороастра, написал послание, чтобы отговорить царя от принятия новой веры; в Байхе состоялась беседа между персидским и индийским мудрецами, и последний отказался от своей религии, услышав носку, или главу Зенд-Авесты101. Так называется работа, приписываемая самому Зороастру, часть которой была привезена в Европу в 1761 году Анкетилем дю Перроном.
Автор «Дабистана» упоминает Зенд-Авесту и объявляет Мах Зенд частью «Десатира», а Зендские книги в целом соответствующими махабадскому кодексу. Пятый Сасан, переводчик и комментатор «Десатира», в процитированном выше отрывке102 присоединил эту работу к «Авесте» и, как говорится в «Дабистане», сделал перевод кодекса Зардушта.
Велика была сенсация, вызванная среди ученых Европы первым появлением сочинений, приписываемых Зороастру, опубликованных на французском языке Анкетилем дю Перроном в 1771 году. В примечании ко 2-му тому103 вы найдете имена основных авторов, которые высказались за или против подлинности зороастрийских книг. Среди тех, кто был против, сэр Уильям Джонс был самым заметным. С тех пор прошло семьдесят лет, и этот научный спор теперь можно считать исчерпанным, более того, полностью забытым во время очень богатого событиями исторического периода. Тем не менее, «Десатир» настолько тесно связан с Зенд-Авестой, что, поскольку об одном было сказано так много, не следует легкомысленно отбрасывать и другое. Ценность и важность «Дабистана» основываются, главным образом, на двух упомянутых книгах; по этой причине я могу надеяться, что меня простят, если я здесь рискну привести некоторые факты и аргументы, которые, как мне кажется, имеют какое-либо отношение к этой работе. Но именно сэр Уильям Джонс тогда привлек к себе живое внимание всей ученой публики, и, смею предположить, что эта тема сама по себе может в любое время вызвать значительный интерес.
Приведу слова лорда Тейнмута о французском авторе, упомянутом ранее104: «Анкетиль опубликовал в трех томах формата кварто рассказ о своих путешествиях по Индии, о жизни Зороастра и некоторые предполагаемые работы этого философа. К этой публикации он приложил комментарий, в котором с насмешкой и неуважением отзывался об Оксфордском университете и некоторых его ученых членах и друзьях мистера Джонса. Ознакомившись с его работами, мистер Джонс не согласился с хваленой важностью сообщения месье дю Перрона, он был возмущен его тщеславием и раздражительностью, и особенно оскорблен его нелиберальными нападками на университет, который он уважал, и на людей, которых он ценил и которыми восхищался. Письмо, которое он адресовал мсье дю Перрону, было анонимным; оно было написано с большим чувством и выражало его негодование и презрение с такой степенью резкости, которую не одобрили бы люди зрелых лет105.
Упомянутое письмо содержит самые суровые замечания не только по поводу Зенд-Авесты, но и по поводу востоковедения в целом; эти удары тем более чувствительны для востоковедов, потому что они исходят от дружеской и наиболее почитаемой руки. Таков был пыл восприимчивого ума под впечатлением необходимости защитить честь своих друзей, что он на мгновение забыл о венце, который он уже завоевал на поприще восточной литературы; он уже написал свой комментарий к азиатской поэзии и перевел с персидского оригинала «Жизнь Надир-шаха»; тогда он не предчувствовал славы, которую ему суждено было приобрести, собирая под индийскими небесами знания древней Азии. Поскольку его французское письмо, написанное в очень энергичном и блестящем стиле, нельзя прочитать, не получив от него большого впечатления, я позволю себе позаимствовать из трудов этого знаменитого автора некоторые размышления, которые я считаю необходимыми для того, чтобы правильно оценить востоковедение в целом, и в частности, содержание «Дабистана», поскольку оно в некоторых моментах основано на Зенд-Авесте, а в других моментах сходно по характеру с тем, что так высмеяно в этой остроумной сатире.
Если верно, что Анкетиль был неправ, когда «оскорблял смерть за то, что она дала нам бесполезные огни, если писания Зороастра это собрание галиматьи, если просвещенной Европе не нужна его Зенд-Авеста, которую он перевел без всякой цели, и на которую он бессмысленно потратил восемнадцать лет, время, которое должно было быть драгоценным для него106, тогда любые подобные попытки, которые были или будут предприняты для поиска в Азии древних исторических документов и публикации их, одинаково смешны и позорны. Конечно, в этих словах мы слышим не основателя новой эры в восточной литературе. Никто лучше него не знал, что в Азии, колыбели человечества, мы должны искать самые древние документы, чтобы восстановить утраченную историю человечества; и если все усилия окажутся тщетными и бессмысленными, все равно останется заслуга в том, что мы попытались достичь самой похвальной цели. Немаловажно установить пределы, которых могут достичь исследования, и за которыми ничего нового уже нельзя открыть; люди выигрывают и обогащаются одновременно за счет экономии времени и хлопот, которые дают предыдущие попытки, и за счет всех приобретений, которые делают возможными новые и более выгодные направления. Если бы смелые мореплаватели, стремящиеся достичь полюса, никогда не достигли своей цели, все равно их усилия были бы достойны похвалы; небольшой фрагмент скалы, самый мизерный побег растения, сорванный в пустыне вечных льдов, на восемьдесят восьмой широте, рассматривался бы дома с живым интересом, и такое путешествие немало помогло бы другим более удачным начинаниям.
Но, кому может понравиться читать слова «грубые подробности, отвратительные описания, варварские слова, Зороастр не мог написать такую чушь, ибо либо у него не было здравого смысла, либо он написал не ту книгу, которую приписывает ему Анкетиль»107.
То же самое может быть сказано о книгах, приписываемых другим азиатским законодателям, которые, тем не менее, на протяжении многих веков почитались многими народами как священные. Пока мы не поймем должным образом невежественность и привычные представления азиатов, мы всегда будем оставаться в неведении относительно того, что вошло в поговорку и называется мудростью Востока. Чтобы справедливо определить ценность древних сводов законов, мы должны представить себе первобытных детей земли, как их описывает Прометей:
Они видели, да, и слышали, но что толку:
И зрение, и слух, все мелькает,
Как нереальные образы снов,
В дикой путанице смешиваясь! Светлая стена