Таковы исторические указания относительно персидского языка; мы не можем разделять сомнения Сильвестра де Саси и не можем считать справедливым мнение Эрскина64, пренебрегающего даже комментарием относительно достоверности гипотезы о том, что персидский язык «был полностью сформирован в эпоху последних Сасанидов». Было бы, скорее, удивительно, если бы парси, относящийся к самым древним и самым культурным языкам в мире, не был гораздо раньше приспособлен к гармоничному слогу Фирдоуси! Действительно, удивительно, что персы, которые научили арабов столь многому из своей религии, рассказали о Рае и Аде, должны были отставать от них в совершенствовании своего идиома, что они, которые могли насмехаться над тази как над пожирателями ящериц, не должны были обладать в седьмом веке языком, способным соперничать с языком этого народа, ведь у них самих были знаменитые поэты задолго до Мухаммеда!65
Всегда прискорбно, что всепоглощающее Мусульманство испортило первоначальную восхитительную простоту одного из самых мягких языков в мире вторжением звучных, но более грубых слов арабского языка и наложило на нас тяжелое бремя необходимости изучения двух языков для понимания одного; но, поскольку перевод «Десатира» свободен от слов арабского или халдейского происхождения, не следует ли нам справедливо заключить, что он был написан до завоевания Персии мусульманами? Так считал и Норрис, и я могу предположить, что Эрскин считал бы так же, если бы его суждения и проницательность, обычно такие правильные и острые, не были задавлены идеей обмана, которую он считал доказанной или самоочевидной, в то время как она была только моментом спора. Таким образом, «сама свобода от слов иностранного происхождения, которую местные ученые считают признаком подлинности, оказалась для него доказательством искусственного и сфабрикованного стиля».
Если даже в тексте и переводе «Десатира» встречаются какие-то арабские слова, это не дает оснований утверждать, что эти произведения не были написаны до завоевания Персии арабами, потому что эти слова могли прийти из пехлеви, в котором есть примесь арабского языка, как есть и персидские слова в Коране; это вполне естественно, поскольку с незапамятных времен существовали отношения между Персией и Аравией.
То, что я сказал, если я не ошибаюсь, достаточно оправдывает вывод о том, что персидский идиом мог в седьмом веке достичь особенностей и формы современного персидского языка, по крайней мере, такого, каким он становится в комментарии к «Десатиру», не без ощутимого налета устаревания.
Мне едва ли нужно упоминать, что название asmáni, «асмани», небесный, относятся исключительно к суеверному восхищению, с которым смотрят на «Десатир». И при этом его пятнадцать книг не следует принимать за священные труды многих пророков, которые сменяли друг друга через длительные промежутки времени; однако ничто не мешает нам, как я надеюсь показать, считать некоторые части из него очень древними. Но и они не являются одинаково древними. Таким образом, пророчества, встречающиеся в книгах, которые, безусловно, являются интерпретациями, сделанными после событий, не противоположны таковым в индийских Пуранах, основные части которых, тем не менее, в настоящее время считаются такими же древними, как и сами Веды. Мы находим, что в двух последних книгах «Десатира» упоминается борьба между Аббасидами и потомками Али, принятие Мусульманства почти всем Ираном, враждебные секты и власть туркоманов, превосходящая власть арабов; последние части, несомненно, должны были быть написаны после взятия Багдада Хулогу в 1258 году нашей эры. Пятнадцатая книга «Десатира», вероятно, является апокрифической.
Что касается учения «Десатира», Эрскин говорит66: «Я считаю, что все особые доктрины, приписываемые Махабаду и Хушангу, заимствованы из мистических доктрин персидских шиитов, а также из аскетических принципов и практик йогов и саньяси из Индии, которые многие свои мнения почерпнули из школы Веданты». Но это затрагивает большой исторический вопрос, касающийся происхождения Суфизма и всей индийской философии в целом, которая, как полагают некоторые (и не без оснований), была распространена на значительной части Азии. Я могу сказать, что совершенно необоснованно считать, что они «не существовали до времени Азара Кайвана67 и его учеников в царствование Акбара и Джахангира, и были приняты и приведены в форму примерно 200 300 лет назад в школу философов-сипаси». Я также не могу признать более обоснованным следующее высказывание того же изобретательного критика: «Я также не буду спрашивать, не исходили ли многие из острых метафизических замечаний, которыми изобилует комментарий и общий стиль аргументации, который он использует, скорее, от схоластов Запада, чем непосредственно от восточной или аристотелевской философии». На это можно ответить, что весьма проблематично понять, был ли переводчик «Десатира» когда-либо знаком с какой-либо западной схоластикой, но несомненно, что он, как азиат и перс, знал восточную философию, основы которой присутствуют в первых книгах «Десатира», как мы уже говорили; но комментатор не мог не принимать участие в модификации, которую древняя доктрина претерпела в его эпоху, после возвращения с Запада на Восток в переводах греческих философских трудов на азиатские языки. Таким образом, для «Десатира» и комментариев к нему я приведу слова барона фон Хаммера: «Мы видим уже прорастающее двойное семя разума и света, из которого выросло двойное древо рациональной и идеальной философии»68, которое распространило свои ветви по всему миру, живет и процветает даже в наше время.
Комментатор не был обычным человеком: живя, как мы можем полагать, в первой половине седьмого столетия, он владел науками своего ученого века, жил при правлении царя Хосрова Парвиза, который исповедовал древнюю персидскую религию в своем письме к Римскому Императору Востока69, и разорвал в клочья письменное приглашение Мухаммеда принять Ислам70; в этом все еще непоколебимом состоянии национальной независимости пятый Сасан сохранил в чистоте свое вероучение и стиль от влияния арабского пророка. Переводчик и комментатор «Десатира» говорит о себе71: «Я тоже написал знаменитую книгу под названием Do giti, До гити, Два мира, полную восхитительной мудрости, которую я почерпнул от самого возвышенного разума, из выдающейся книги знаменитого пророка, царя царей Джамшида, где есть многое, касающееся единства, которое может постичь только выдающийся аскет (хертасп), и об этом трансцендентном знании я также написал большую книгу, посвященную истине, Pertu estan, Петру эстан, Чертог света, которую я украсил доказательствами, выведенными из разума, и текстами из Десатира и Авесты, чтобы душа каждого человека могла получать от этого удовольствие. И это одна из тайных книг великого Бога».
Это очень важное заявление. Комментатор рассматривал «Десатир» и Авесту как источники наслаждения ДЛЯ ВСЕХ ЛЮДЕЙ. И он был прав. Доктрина, изложенная в рассматриваемом нами труде, встречается повсюду, не отрицается ни древними, ни современными авторами; она является достоянием человечества. Как таковая, «она не принадлежит ни одному конкретному племени или нации»: в этом пункте, хотя и в совершенно другом смысле, мы согласны с Эрскином, но мы можем не согласиться с ученым автором, когда он считает «Десатир» религиозной или философской фальсификацией, которая «нуждалась в поддержке сфабрикованного языка». После тщательного изучения я должен добросовестно заявить, что не обнаружил никакой фальсификации, направленной на создание каких-либо уловок; не было никакого секрета, который нужно было бы скрыть; не было ничего, что нужно было бы замаскировать; махабадская религия так же открыта, как ее храм, небесный свод, и так же ясна, как небесные огни, пылающие в своих земных отблесках; ее книга своего рода катехизис азиатской религии; ее молитва литания восточного благочестия, к которой любой человек может присоединить свой голос.