Вышли на обширную полянку, и я нахмурился. На камне ничего не лежало! Меня, что ли, дожидались? С осени?! Хотя тут, наверное, кто-то следит за чистотой? Тогда плохо следит заодно могли и снег с поляны убрать.
Мы подошли к фигурам у камня. Я почтительно сказал ректору, кто стоял в генеральской своей форме и держал под правой подмышкой футляр знакомого вида:
Здравствуй, Григорий Васильевич, и вынул из внутреннего кармана кадетской шинели конверт. Вот за пистолеты
Здравствуй, Артём, ответил высокий старик добрым голосом, принимая конверт левой рукой. Заглянул в него и воскликнул. Что-то много!
При таких делах нормально, проворчал я, имея в виду заявление князя.
Ректор без комментариев положил конверт в левый карман шинели. Тем временем меня с весёлым интересом разглядывал господин с породистым, каким-то капризным лицом, высокого росту, в светло-сером пальто и шапке. Рядом с ним тоже приличный мужчина с усами, среднего росту в чёрном пальто и шапке слегка терялся, хотя смотрел довольно неприязненно. Обоих охраняли плечистые ребята в одинаковых дублёнках.
Разреши представить твоего оппонента, боярина Василия Гавриловича Тимохина, указал на породистого ректор и перевёл руку на обыкновенного. А также его секунданта, Владимира Петровича.
Доброе утро, Артём, высоким голосом сказал Тимохин.
Я к нему чуть повернулся и вежливо ответил:
Тоже рад видеть, Вася.
Ректор сделал торжественное лицо и проговорил:
Василию Гавриловичу Тимохину предлагается признать за Артёмом Большовым право давать интервью, кому пожелается, и отозвать вызов.
Нет! не менее торжественно воскликнул породистый боярин. Я желаю подтвердить, что мои слова о дружбе с князем не пустой звук!
Тогда выбирайте пистолеты! сказал Григорий Васильевич, открывая футляр. Клянусь, что Артём с ними не знаком. Вызванный выбирает первый.
Я взял верхний револьвер, а Тимохин нижний.
Тут я должен предложить вам поклониться камню, виноватым тоном молвил ректор. Но коли вы оба православные
Высокий боярин глянул на Перунов камень насмешливо, а я внимательно прищурился на этого холёного, избалованного, капризного барина. Я принял христианство из человеколюбия, чтобы не резать людям ничего. Но этот Василий Гаврилович меня просто злит!
Для него исход нашей встречи уже решён, иного он себе не представляет. И вот Перунов камень один, как оплёванный и преданный. Мною преданный. Пусть я христианин и не должен кланяться богам, из чувства странного противоречия я сказал:
Я не собираюсь в священники или монахи, и, отвесив камню поклон, проговорил. Дай мне победу, Перун, а я обещаю тебе кровь врага.
Высокий Тимохин тихонько засмеялся дребезжащим смехом, качая породистым лицом, а я сбросил шинель в снег и, не оглянувшись, побрёл на позицию.
Да, расходитесь, проговорил второй секундант.
Блин, снега по колено! Кто здесь убирает?! Эти шажки придётся удваивать. Немного для себя притоптал целину.
Дистанция, оборачивайтесь! крикнул уже из-за камня Владимир Петрович. Начали!
Снял револьвер с предохранителя и обернулся. Иду потихоньку по своей тропинке. Тимохин остался в пальто, но ему точно проще с его длинными ногами. Смешно он пытается прыгать, подняв руку с пистолетом
Семьдесят метров. Сначала пуля обожгла щёку, и лишь мгновенье спустя услышал:
Бах! Бах!
Не, я не понял! Почему я не почувствовал угрозы?! Слабый фон враждебности и никаких всплесков! Я исподлобья уставился на Тимохина. Вот он смешно прыгает, тоже скачком с тропинки долой
Бах! Бах!
Пули где-то просвистели в стороне, но никакого всплеска агрессии! Ладно, паниковать рано и вообще спешить некуда. С этим придётся что-то делать. Стоим на месте и притаптываем снег, визуально контролируя противника.
Всего пятьдесят метров. Василий Гаврилович тоже решил остановиться, пытается получше прицелиться. А вот хрена тебе, сука с породистой мордой!
Бах! это уже я стреляю и прыжком возвращаюсь на тропу.
Не попал, конечно, но это членистоногое смешно прыгнуло в сторону и:
Бах! Бах! тоже мимо летят пули, но близко.
Этот Василий Гаврилович умеет стрелять! Ну, тем веселее! Спокойно шагаю к нему по тропе. Он изумлённо приподнимает бровь, прыгаю в сторону.
Бах! стреляет Тимохин.
Его удивление и прицеливание почти неотличимы, я успел это понять. И нас разделяет только сорок метров. Ага, бровь снова полезла вверх, с кувырком покидаю тропу. Блин, шапка слетела!
Бах! гремит его выстрел, и где-то пролетела пуля.
Восьмая. Я спокойно иду к нему, хоть и щипает уши.
Эй! кричит он капризно. Остановите поединок, у меня кончились патроны!
Я просто приближаюсь весь в снегу и с розовеющими на морозе ушами.
Но послушайте! воскликнул он весело. Вы ведь не убьёте вот так приличного человека!
А сам в шапке! И в пальто! Он ясно различает моё лицо и понимает этот убьёт. Боярин Тимохин растерянно оглянулся на охрану, но они сейчас ему не помощники. Авдей с Мухаммедом точно проследят.
Десять метров, я останавливаюсь и холодно ему улыбаюсь. Он резко разворачивается и прыгает
Бах!
Падает породистым лицом в снег с пулей в спине. Пытается ко мне обернуться и хрипло стонет:
Нет! Не надо!
Я неспешно приближаюсь с застывшей улыбкой и розовыми, но местами краснеющими ушами. Останавливаюсь и направляю ему в голову пистолет.
Не надо! прохрипел боярин Тимохин, уткнувшись породистым лицом в рукав пальто.
Бах, добиваю его в висок с трёх метров.
Отворачиваюсь от него. Блин, уши-то как мороз хватает! Но надо стоять с грозным величаем, ждать одного Авдея. Мухаммед вынул «Парабеллум» и стоит с ректором. Просто так.
Авдей неспешно бредёт через снег с моей шинелькой. Нагнулся за шапкой. Наконец, подошёл, проговорив:
Пока только шапку надень, а то уши вон красные, и протянул мне головной убор, засунув одну руку под полу пальто. Отстегнул наощупь ножны с пояса и, подавая мне, договорил. А с шинелью не спеши.
Я, поспешно нахлобучив шапку, беру ножны и нож. Наклоняюсь над Тимохиным и расстёгиваю ворот нужно освободить шею
Стоп! Что это у него за шнурок? Снимаю с него кругляш из кости с изображением солнца и рун. Вот это на себе носил православный?
По древнему обычаю все его магические амулеты, что найдёшь на нём, отныне твои, сказал Авдей.
Тогда «солнышко» пока в карманчик, переходим к неприятному. Где тут шейка его бывшего владельца?
* * *
Закончив встречу, вернулись домой. Я принял душ и надел кадетскую повседневку, заботливо приготовленную Миланьей. Только трофейный амулет переложил в нагрудный карманчик и вышел в гостиную, как ни в чём не бывало.
Катерина встретила меня долгим грустным взглядом, её подружки смотрели без выражения, как и их коллеги Авдей и Мухаммед. Миланья крестилась, грустно вздыхая. Я прошёл в кресло и сказал девушкам:
Я опять живой. Можете съесть по паре бутербродов.
Мы не хотим, неприязненно ответила Надя.
Я пойду тогда, помолюсь за всех проговорила Миланья, перекрестилась и ушла.
А Катя вдруг встала, подошла ко мне, наклонилась и провела пальцем по щеке. Кожу неприятно защипало. Она повернулась к подружкам и сухо сказала:
Быстро сюда аптечку.
Клава подорвалась к шкафу и через минуту стояла возле Кати с открытой коробкой, а Надя из неё вытащила бутылёк, говоря задумчиво:
Сначала перекисью?
Угу, сказала Катерина, взяв у неё флакончик и сворачивая пробку.
Надя тем временем отщипнула ваты
Туда смотри! грубо молвила Катя, указав пальцем на Мухаммеда.
Я уставился на него и дальше ничего толком не видел. Чем-то провели по щеке, собрали ватой лишнюю влагу. Потом приложили бинтик с мазью и приклеили пластырем. Оно сразу зачесалось.
Не трогай! приказала Катерина.