А что за человек его повез, пробили его?
Это знакомый Макса, он его утром вызвонил. Петрозаводский. Зовут Джем. Наши его вели с самого начала, из города.
Он связан с кем-то из тамошних авторитетов?
Насколько удалось узнать, нет, покачал Костя головой. У него какие-то свои темы. Но знаком со многими, и серьезные люди его знают.
Вот это тебе минус, Костя. Тебе тоже надо было посылать туда серьезных людей, а не лохов каких-то. Теперь будем искать иголку в стоге сена.
Костя попытался оправдаться:
Так кто же знал, что этот отмороженный сразу стрелять начнет?
Костя, ну вот тебя учить надо, что ли? Светлицкий пренебрежительно махнул рукой. Простейшая схема. Девушка, машина с поднятым капотом. Какой мужик мимо проедет? И бери его тепленьким спокойно. Или это слишком сложно для понимания?
Костя виновато пожал плечами.
Да второпях все, никто и не подумал. Моя вина.
Светлицкий немного помолчал и подвел итог:
Ладно, будем отталкиваться от того, что есть. Передай нашим ментам в Ленобласти номера машины, но никакой официальной информации не давай. Если их где-то вычислят, сначала мне пусть сообщат, я решение приму.
Может, сказать им, чтобы вологодским ментам тоже ориентировку скинули на случай, если они там поедут? спросил Костя.
Лишним не будет, согласился Светлицкий. Только смотри, чтобы вреда им не причинили. Мне этот Джем безразличен, но за его пассажира спрошу в случае чего.
Я понял, Андрей Сергеевич. Вы домой поедете? Мне вас отвезти?
Светлицкий посмотрел на часы.
Нет, Костя, ни к чему мотаться. Я здесь в апартах останусь.
Он понимал, что раньше утра от Кренделя не будет известий, но ему хотелось ускорить время. Хуже, чем ждать и догонять, может быть только необходимость делать эти два дела одновременно. Он знал, что ему все равно придется ехать в Феодосию, но не раньше, чем у Кренделя что-то прояснится.
9. Степанов
Местный участковый вызвался проводить Степанова. Пока они шли до дома библиотекаря, пожилой капитан Виктор Иванович рассказывал Степанову:
Я тебе так скажу, капитан, Николая Павловича я много лет знал. Я книжки очень люблю читать, а он всегда мне подбирал что-нибудь интересное. Даже про нашу Епифань нашел. Платонов, писатель такой, у него есть повесть «Епифанские шлюзы».
Да, знаю, читал, закивал Степанов. Петр Первый много чего планировал в отношении Епифани, но не вышло.
Мы с Берсеневым часто разговаривали. Он историю хорошо знал. Вот, например, возьми наше Куликово поле, тут недалеко, километров двадцать. Не бывал там?
Степанов усмехнулся.
Ну как же не бывал? Нас еще в школе на экскурсию возили. Колонну смотрели, церковь, которую архитектор Щусев построил.
Он потом и мавзолей Ильича строил А ты в курсе, что на самом деле Куликовская битва вообще не здесь была?
Да ладно тебе, Виктор Иванович. Степанов даже развеселился, у него сегодня получался день исторических экскурсов. Где же ей быть, как не на Куликовом поле?
Виктор Иванович строго посмотрел на него.
Напрасно смеешься. Все это придумал один помещик, Нечаев его фамилия. Километрах в пятидесяти отсюда его усадьба посейчас еще стоит. Он с Карамзиным дружил, начитался его «Историю государства Российского» и решил, что битва Куликовская произошла как раз на тех землях, которые ему принадлежали. И начал всех в этом уверять. Рассказывали, что он своим крестьянам клич такой кликнул, несите мне все старинные предметы, какие найдете, оружие там или наконечники от стрел, или еще чего.
Степанов засмеялся.
И понесли?
А то, подмигнул Виктор Иванович. Чего не нести-то, если барин денежки платит хорошие. Нечаев собирал все, а потом у себя в имении открыл музей. Так и назвал его музей Куликовской битвы. А поскольку он уже к тому времени стал обер-прокурором Синода, то дальше все само собой завертелось. Попробовал бы кто под сомнение его слова поставить.
А на самом деле где битва была? Степанов даже искренне заинтересовался.
Виктор Иванович развел руками.
Да вот откуда теперь и узнаешь. Николай Павлович занимался этим вопросом, изучал все, но видишь, как получилось
Они подошли к дому библиотекаря. Степанов сорвал бумажку с печатью и открыл замок. Тяжелая дверь со скрипом распахнулась, и они вошли в дом. После свежего весеннего воздуха Степанов сразу почувствовал затхлый запах. Он не любил старые дома, они казались ему осколками какого-то другого мира, который воспринимался как ветхий, отживший, уходящий.
Ему нравились сахарно-белые коробки современных девятиэтажек, ровные параллелепипеды, асфальт, бетон и стекло. Для него новые микрорайоны были олицетворением прогресса, символом развития, движения вперед. А вот эти особнячки скрывали в себе тайное сопротивление новому, всегда были обращены в прошлое.
Количество книг произвело на Степанова впечатление.
Да-а, протянул он. Я думаю, Виктор Иванович, мне было бы интересно с вашим библиотекарем поговорить.
Участковый согласился.
Это вне всякого сомнения. Таких людей нечасто встретишь. Я удивлялся даже, чего он в Москву не уехал, там ему нашлось бы дело поважнее его библиотеки.
Степанов изучал корешки книг. Большинство авторов были ему совершенно незнакомы, он только по названиям мог предположить, что основная подборка здесь на философско-нравственные темы. В общем-то, судя по набору книг, покойный библиотекарь не интересовался современным политическим моментом, хотя и Ленин, и Маркс присутствовали на полках.
А ты сам не спрашивал у него, чего он к Епифани прикипел? Или он местный?
Не, не местный. Он у нас в начале восьмидесятых появился. Я точно не помню, вроде сразу после олимпиады. Говорил, что на севере работал, но здоровье не позволяло там оставаться.
Степанов выдернул томик Маркса и наугад раскрыл. Бросилась в глаза подчеркнутая карандашом фраза: «Христианство возникло из еврейства. Оно снова превратилось в еврейство» И еще, в другом абзаце: «Христианство есть перенесенная в заоблачные выси мысль еврейства, еврейство есть низменное утилитарное применение христианства» Степанову сейчас не хотелось вдумываться в смысл написанного, ему более важно было, что читавший, скорее всего сам хозяин, акцентировал свое внимание на подобных вопросах.
Виктор Иванович, а с кем дружил Берсенев?
Участковый пожал плечами.
Да ни с кем он не дружил. Поговорить мог с любым, мы вот, например, часто общались. Но это все отвлеченные темы, он никогда про себя ничего не рассказывал.
Не знаешь, воевал он? Степанов сел за письменный стол и выдвинул верхний ящик. Понятно, после обыска вряд ли сохранилась последовательность бумаг, лежащих в нем, но попытаться можно. Он достал стопку листов, исписанных мелким почерком, и пробежал один по диагонали.
Нет, капитан, никогда разговоры на тему войны даже не поднимались. Обычно он уезжал куда-то на майские. Я так и думал, что он встречается с однополчанами.
Степанов постучал пальцем по стопке листов.
Ты смотри, о чем он писал. Рукопись Войнича. Слышал о такой когда-нибудь?
Нет, первый раз слышу. Участковый подошел поближе и тоже заглянул в написанное. Что за рукопись такая?
Недавно только про нее читал в «Совершенно секретно». Это одна из загадок последних столетий. Автор неизвестен, это понятно. Но никто не знает, на каком языке она написана и что в ней сказано.
Степанов вчитался. Скромный библиотекарь Николай Павлович Берсенев легко и непринужденно погружался в толщу веков, рассматривал возможность написания рукописи францисканским монахом Роджером Бэконом и рассуждал о ее содержании. Он был уверен, что это один из алхимических текстов, раскрывающих сущность энергии кадуцея жезла Гермеса Трисмегиста. Берсенев шел дальше и связывал неизвестный язык с шифром на иврите.