Солнце стояло высоко в бездонной сини, едва прикрытое кое-где белыми перистыми облаками. Орали жаворонки восторженно, совсем невидимые, где то в выси.
Чего не пришел вчера? Посидели бы. Поговорили за жизнь?
Да, так. Смущенно перевалился через штакетник, майор давешний. Одет он был в такой же тельник, только полоска голубая. Да синим отсвечивала на плече летучая «ВДВ» шная «мышь».
Жена не пустила Он горестно качнул головой Слух дурной про тебя идет по поселку. Сказала, что за одним столом с тобой сидеть нельзя. Глаз у тебя черный колдовской. Порчу таким наводят.
А ты и испугался «десантура» Заулыбался Ерофей. Плеснул на шею дождевой воды и вытянулся в струну.
Смотри, майор Указал он рукой куда-то. Далеко у горизонта тяжело летел, опускаясь и поднимаясь, журавлиный клин. Майор приложил ко лбу руку и, прищурившись, стал вглядываться в небо.
Удивил, тоже, капитан. Он пожал плечом, смахнул мошку с руки, в лесном краю птица. Невидаль.
Стерх это, майор. Журавль русский. Нигде в мире такого нет Ерофей сбросил с рук жемчужные капли из бочки и приложил к лицу черно-белый полосатый тельник.
Тяжело идет, устал, наверное, летит, издалека, да и не жрамши поди Майор убрал ото лба руку.
Странный ты, морпех Ерофей присел на деревянную скамейку у бревенчатой избы.
Вот знаешь в чем разница между нами, комбат?
В чем?
А в том, командир, что я сейчас небом умылся, да облаком вытерся, а ты с утра ничего в зеркале кроме своей заспанной рожи и не видал. Ерофей снова посмотрел на журавлиный клин и удрученно качнул головой.
Раньше ровнее летали, тяжко им. Он посмотрен на майора, по-прежнему, стоявшего за забором. А жена тебя не пустила, не потому, что глаз у меня черный. Сказала, что руки в крови Ерофей натянул тельняшку, оправил Вот, теперь ты знаешь почему я ордена свои людям не показываю.
Извини, уж Смутился, майор.
Гниешь ты, командир. Сердцем гниешь, и сам того не замечаешь Ерофей поднялся, оправился. Жестко вытер волосы.
Ну, да на все суд есть. Проговорил в пол-голоса Скорый да правый.
Майор отошел от заборчика.
Надо, мне, капитан. Работа у меня Ерофей кивнул головой.
Ты, не печалуйся, командир. Наладится все Улыбнулся по своему, по-звериному Ты про круговорот добра в природе, знаешь, что ни-будь? Полицейский отодвинулся от забора дальше.
Ты совсем, морпех, «натрубадурился». Здесь тебе командиров нет. Кто враг, кто друг и не поймешь. Это, то ты «там», в кого целишься тот и приговорен, а здесь еще разобраться надо Он быстро засеменил по тропке к своему дому.
Вот и будем разбираться Запрокинул голову Ерофей Тяжело летят. Править надо.
# # #
Добрый день! Ерофей повернулся на голос.
В калитке стоял невысокий круглый человек в черной рясе и квадратном клобуке. Посох был трудолюбиво отполирован. На тяжелом животе висел большой золотой крест, запутанный в тяжелую цепь. Глаза были узки, опухши и подозрительны.
Отец, Онуфрий, я, добрый человек. У нас община маленькая. Те, кто незнаком сразу на взгляд попадают. Вот зашел поговорить, да на путь направить истинный.
И дня не прошло Негромко проговорил Ерофей.
Заходи, коль не шутишь. О Боге поговорим. Уже громче обратился он к служителю церковному Я с твоим Богом польку три года в обнимку танцевал. Ничего ноги не отдавил еще. Смотри Ерофей полушутливо показал ступни в тяжелых армейских берцах Целые.
Поп топтался в полной неопределенности перед калиткой, и никак не решался сделать шаг. Дорогу ему преграждала широкая лужа прозрачной отстоявшейся воды. Ерофей улыбнулся.
Христа в Иордане крестили тоже вода, отче. А ты в лужу шагнуть боишься. Ведьмы воды боятся да черти. Не с ними ли дружбу водишь, а? Служитель церковный? Поп меленько перекрестил свой крест и вздернул негустую бороду.
Хулу несешь Господу! Отлучу! Ерофей промолчал. Потом улыбнулся снова.
Вот я и проверю, уж. Сдюжишь ли грязь, да воду, да труды, а? Поп решительно ступил в лужу лаковым ботинком, поддернув рясу и поджав губы. Отдуваясь, присел на скамейку рядом с Ерофеем.
Крещен ли? Венчан? Ерофей пожал плечами, улыбаясь по-прежнему.
Цыган я, отче. Подкидыш детдомовский. Кнутом крестили, батогом венчали, живу, день за днем, как получится. Небо крыша, ветер стены, что съем то и хлеб.
Во грехе, значит пребываешь Зачмокал губами поп Ну, покрестить у нас недорого. Да слыхал я, что ты недавно из боев вышел. Награды имеешь. Стало быть, и государство тебе оплату немалую провело. На церковь бы, да на службы, да на позолоту купольную, а? Ерофей качнул головой.
Шустрые вы. Майор на меня разобиделся, значит. Всем «посливал» помолчал недолго Ну да ладно. Судить да рядить мое и дело.
Давай я тебе сказку расскажу, служитель церковный, а, что с ней делать ты уж сам решишь. Онуфрий широко разлапился на скамейке, поставил посох перед собой, и, отдуваясь в жаркой своей, одежде изрек.
Говори, да поскорее. Службы у меня. Приход ждет. Ерофей улыбнулся звериным своим прикусом.
А моя сказка тебя к скамейке приклеит так, что и не встать тебе будет. Слушай, коли направился. Он осмотрелся по сторонам. Не хотелось ему, чтобы беседу слышал кто то еще.
На поясе твоем брелок висит от «Тойоты», да часики дороже этой хатки в цене, что за моей спиной стоит, да крест ты из колец вдовьих отлил, потому, что отливали плохо, не мастер а вижу Ерофей закинул руки на затылок, выгнул спину. Хрустнул позвонками и посмотрел на собеседника. Тот запунцовел щеками.
На церковь даровано все! Ерофей не отреагировал.
Слушай дальше, Онуфрий.
В моей роте поп служил. По своей воле пошел. Чем мог тем и помогал.
Пацанам без покаяния тяжело отходить, так я его слезы видел, когда он им глаза закрывал, а ты ведь и не плакал никогда. А? Онуфрий молчал. Отвернулся на сторону. Подставил ухо, не зная, то ли бежать ему отсюда, то ли дальше солдата слушать. Однако решил остаться. Сбежит какая ему вера?
Дальше слушай, отче Ерофей взъерошил на голове волосы, оглянулся еще раз по сторонам.
Осколками моего взводного посекло. Ушел «трехсотым» по «обратному отсчету» (смертельное ранение). На вашем погосте под звездой лежит. Болей не выдержал вены вскрыл, а ты ему креста пожалел. По совести это или как?
Самоубивец он! Вскрикнул поп Грех это смертный!
Ну, а то, что он свой взвод из-под огня вывел мы как посчитаем? Если душа на душу, то один к десяти получается? Не дорого ли берешь? Служитель церкви, а? Онуфрий снял свой клобук. Поерошил под ветром волосы, улыбнулся злобно.
Службу государеву нес его дело, мое дело Божью службу нести. Надел клобук снова. Не в то место ты солдат приехал. Здесь не по совести здесь по паспорту живут.
Ой, ли? Оскалил Ерофей клыки Иисус на деревянном кресте висел, ты себя цепью к золотому привязал это ли не грех Золотому Тельцу поклоны бить? Он хмуро тряхнул головой.
Значит так. В епархии твоей не все «служивые» такие как у тебя часы носят, вот к ним докладная и попадет про выкрутасы твои «церковные» Он улыбнулся нехорошо А тебе смерть слаще вериг, отче. Будешь в железе на столбе стоять, с проповедями, да кресты деревянные за корку хлебную продавать.
От кого докладная? Вызверился поп.
От взводного моего Спокойно ответил Ерофей. Ты его не отпел, на погост без креста положил, не отпел, не упокоил, а про то, что в душе смерти нет ты каждый день с клироса поешь Он пожал плечами.
Не, хочешь, чтобы он докладные в епархию носил, так он их тебе носить будет, в полночь. Каждую ночь, сам Он посмотрел своим черным взглядом прямо под клобук священника.
Веришь, что будет как сказал? Поп крестил свой живот и трясся. Ох, и тяжел был взгляд у Ерофея.
Не хочу на столб Заныл поп.
Это уже дело житейское Вздохнул Ерофей Ты божьей службы хотел, ты ее и получишь. Всю до последней капли, как и полагается служителю церкви.