«Кстати, Анна, ты пробовала поговорить с мамой?».
«Да, мы ездили к ней на выходных. Я и девочки. Мы разговаривали. Разговор был очень тяжелым. Елена Николаевна, я никогда не разговаривала с ней раньше так долго об этом. Обычно при таких разговорах она довольно быстро выходила из себя, нервничала, начинала спорить и ругаться, доказывая свое, и я уступала, просто замолчав и оставив все, что меня беспокоит, внутри себя. В этот раз я была настроена решительно. Я задавала ей простые на первый взгляд вопросы, но она никогда не могла ответить на них спокойно. Кричала, нервничала. Но я не сдавалась. Я спросила ее, почему, когда я попала в автомобильную аварию в возрасте пятнадцати лет и лежала в больнице, она ни разу не приехала ко мне. Почему приезжали даже учителя со школы, а она нет. Ее отговорки были глупы и нелепы. Я просто хотела услышать правду, просто хотела, чтоб она нашла в себе силы признаться в том, что она все это время пила, даже не думая о том, что я в больнице. Но этого так и не произошло. Самое логичное, что я услышала в ответ от нее, было то, что она якобы слишком боялась за меня, боялась увидеть что-то страшное там, в больнице. И по этой причине не ехала, представляете?», Анна ухмыльнулась сквозь слезы и продолжила: «Она знает о моем состоянии сейчас. И я сказала ей про то, что может случиться. Просто задала вопрос: «Мам, а если своим спутанным сейчас сознанием я решусь на что-то ужасное и непоправимое, например? Получается, ты не приедешь меня даже хоронить? Ведь это страшно, когда твой ребенок умирает. На это страшно смотреть. А ты слабая, слабый характер у тебя, как ты говоришь». Она так сильно разрыдалась, Елена Николаевна. Она подошла ко мне, взяла меня за запястья и так сильно-сильно их сжимала, Елена Николаевна. И говорила «прости» много раз. Мы обе плакали, очень долго. Елена Николаевна, это был первый раз, когда она просила у меня прощения. А я впервые тогда сказала ей, что я ее люблю. Господи, это ведь всего лишь одна ситуация, о которой я ей сказала. А ведь их куча таких за нашу с ней жизнь!», Анна смотрела на Елену Николаевну и плакала.
«Ань, это очень хорошо, что вы поговорили. Молодец, что нашла в себе силы сказать. Продолжай работать в этом направлении, пиши на бумаге все ситуации, которые обижали и обижают тебя до сих пор, это поможет, уверяю тебя. Прости маму за них, искренне прости и сама увидишь, как тебе станет легче. Увидимся как всегда через неделю», сказала доктор.
Анна попрощалась и вышла из кабинета. По дороге на стадион она несколько раз повторила про себя весь разговор с врачом от начала и до конца, переваривая и обдумывая каждую фразу. Слезы все никак не прекращались. «Плевать, что все они подумают про меня, так хочется побегать», подумала Анна, доставая наушники. «Скоро, похоже, мое состояние будет подкреплено официальными документами и никому ничего не придется объяснять», с грустью думала она, вспоминая о том, что лекарства не дают результата и возможно ей придется состоять на учете у психиатра. «Как же так получилось, что из некогда через чур веселой девчонки-студентки и души любой компании я превратилась в постоянно плачущую душевнобольную женщину? Почему сейчас, почему не раньше? Что поспособствовало этому? Дети? Периодически обижающая свекровь? Коронавирус? Затянувшаяся послеродовая депрессия?», Анна бежала и думала обо всем этом. Вдруг ее мысли прервал звонок. На экране телефона высвечивалось «Маман». Анна снизила скорость до шага и взяла трубку, пытаясь поскорее отдышаться.
«Алло, мам, да. Привет. Я бегаю, я перезвоню скоро, хорошо?».
«Привет Анютка, я в больнице, меня вчера положили», ответила ей мать тихим голосом.
«Как в больнице? А что случилось?», взволнованно спросила Анна и остановилась.
«Не знаю. Ехала с работы на велосипеде. Жара такая, слабость. Еле-еле до деревни доехала кое-как, голова кружилась сильно, возле дома упала на тропинку и встать сил не хватило. Сосед увидел и вызвал «Скорую», да собраться помог. Вещей не успела никаких собрать толком, есть охота. Так плохо кормят тут, Анютка, каша на воде одна. Да денег-то нет у меня. Мне на работу надо сегодня, я Татьяне позвонила, начальнице-то, сказала, что в больнице».
«Так, мам, погоди. Что-то я ничего понять не могу, подожди ты с работой своей! Врачи-то что говорят? Что случилось все-таки?», перебила она маму.
«Да что они сказать могут!», в сердцах ответила та. «Как обычно все злые ходят, толком не разговаривают, морды кирпичом», нервно отвечала мать.
«Не, не, не, мам, подожди. Причина то все-таки какая то должна быть, так не бывает же. Все равно что-то должны были сказать. Анализы брали какие-то? Что-то назначали?», спросила Анна.
«Ну, подозрение на сахарный диабет. Кровь брали, сахар высокий говорят, девятнадцать что ли или сколько, не помню точно, да с почками что-то, воспаление какое-то, спина болит невозможно, поясница», ответила ей мать.
«Как девятнадцать? Точно? Ты не путаешь? Какое же это тогда подозрение! Это самый настоящий сахарный диабет! Там норма то вроде вообще не выше пяти, как так девятнадцать у тебя?», взволнованно говорила в трубку Анна.
«Не знаю я ничего. Пить охота постоянно. Пью да в туалет бегаю. И когда выпишут сейчас? Никто ничего не говорит, ни от кого ничего не добьешься блин. Мне картошку сажать надо, огород пахать. С Леонидом договорилась на днях, говорит, вспашет. Получку получу да отдам сразу ему», быстро говорила она.
«Да подожди ты, Господи, со своим огородом! Мам, ты не о том думаешь! Вообще не о том. Тебе поправляться надо сейчас. Какие огороды, какая работа! Тебя, похоже, забирать к себе надо. Ты как там жить то дальше собралась, в избушке своей да на пять тысяч рублей в месяц? Да пить опять начнешь, так и помрешь там. Забирать тебя надо оттуда, похоже», нервно ответила Анна.
«А что, возьмете?», с наигранным смущением, как показалось Анне, спросила мать.
«А у меня что, есть выбор?», язвительно ответила Анна. «Сначала бухают до последнего как проклятые, потом решай их проблемы. Дел у меня других и проблем своих как будто нет», думала она гневно про себя. «Так, мам, сегодня попробую договориться со свекровью на счет девчонок, чтоб поводилась завтра с ними, приеду к тебе. Тебе что-то нужно покупать? Лекарства, вещи какие-нибудь? Выходить из палаты можно? В каком здании то лежишь вообще?», начала она сыпать вопросами.
«Я в терапии, на третьем этаже, в 305-й палате. Позвонишь, я спущусь. Аппарат надо покупать для измерения сахара в крови, не помню, как называется. Контролировать надо, говорят. Инсулин ставят не помогает. Откуда он взялся то хоть, этот диабет. С роду ни у кого в родне не было такого. Сигарет, Аня, мне купи побольше, поесть охота чего-нибудь вкусного», сказала мама.
«Господи, они неисправимы», с грустью подумала Анна. «Лишь бы курить, все никак не накурятся. Такой сахар огромный, все бы лишь бы по вкуснее что-нибудь».
«Ладно, мам, вечером сообщу тебе приеду точно или нет. Давай поправляйся. Не расстраивайся, все будет хорошо. Давай, целую тебя, до завтра».
Вечером следующего дня Анна возвращалась к себе домой на вечерней электричке в приподнятом настроении. Она побывала в больнице у матери, где они о многом успели поговорить во время ее визита, сидя рядышком друг с другом на больничной койке и обнимаясь. Анна впервые за долгое время, не стесняясь, дала волю своим слезам, не думая о том, что в этот момент думают о ней другие люди. И слезы эти казались чем-то естественным, ведь они были пролиты в объятиях матери, а кто из людей не плакал на груди у мамы? Сейчас же она ехала и улыбалась, напрочь забыв о слезах. Наконец-то сегодня они приняли решение о том, что сейчас им нужно держаться вместе. Анна понимала, что ее маме сейчас нужен особый контроль и правильный и здоровый образ жизни, обеспечить который она может лишь при постоянном нахождении рядом с ней. Она понимала, что мама всегда избегала этого и особо старалась не задерживаться у них в гостях из-за своего волнения по поводу того, что она может помешать их семье, ограничить их в удобстве и так далее, поэтому Анна несколько раз повторила о том, что сама нуждается в ее помощи за присмотром над девочками, что без ее помощи ей очень тяжело, и отчасти это было правдой, ведь она действительно уже забыла, как можно спокойно кушать или сходить в душ. Сегодня они договорились о переезде матери к ним в дом по выписке из больницы, и радости Ани не было предела. Она представляла, как мама будет рада общению с девочками, как она будет кушать правильную и вкусную еду и уже прорабатывала в голове специальное меню для нее, как мама будет рада находиться в их большом доме и красивом саду, как ей, наконец-то, не придется за копейки развозить почту в минус тридцать и возвращаться вечером в маленькую холодную избушку, где ее никто не ждет. Аня была рада, что мама согласилась на ее предложение и сейчас у них появилась возможность наверстать упущенное и пожить как большинство нормальных людей, ведь ей всю жизнь так не хватало общения с самым родным человеком. Вечером ей предстоял разговор с мужем по поводу возникшей ситуации. Ей не хотелось ставить Дениса в неловкое положение, но другого выхода она не видела. Анна знала, что Денис никогда не откажет ей в ее просьбе. И не потому, что он ее по-настоящему любил, а просто потому, что был очень добрым и мягким человеком. Именно своей добротой пять лет назад он покорил ее сердце и стал для нее родным.