Дарья Смотрова
Катарсис
Глава 1
Всю ночь бушевала метель, из-за чего наш дом со всех сторон завалило снегом. Дом хоть и был съемным жилищем, однако же успел стать почти родным. Эти зеленые занавески на окнах, горшки с растениями, дубовый стол и абсолютно не подходящие к нему, купленные за небольшую цену табуретки. Все это дом.
Мой дом. Осторожно встав с постели, чтобы не разбудить Нину, которая и так всю ночь не могла уснуть, я подошел к окну. Светало. На небе еще можно было разглядеть далекие звезды, звезды, на которых, возможно, сейчас намного спокойнее, чем здесь на Земле Даже не возможно, а точно намного спокойнее.
На небе не было ни облачка, одно сплошное серо-голубое пространство, и начинавшее восходить на небосвод солнце. Я задержал свой взгляд на мгновение на нем, и оно ненадолго ослепило меня. Я поморгал, чтобы скорее восстановить зрение, но так и остался стоять около окна, выглядывая в заснеженный двор, чтобы хоть как-то отвлечься от того, что мне в скором времени предстояло сделать. Об этом жутко не хотелось задумываться, да я этого и не делал в последние дни. Просто плыл по течению, как ветка, брошенная кем-то в ручей. Мне казалось, что судьба сама выведет меня к нужному решению, сама выберет за меня траекторию моего жизненного пути, поэтому и не нужно думать о том, о чем больно думать. Все эти мысли, связанные с болью, люди обычно стараются задвинуть глубоко-глубоко в себя, в свое подсознание, потому что правда об их жизни заставляет принимать решения и брать ответственность на себя. Но некоторых эта самая правда может просто сломать и заставить долго зализывать свои раны в какой-нибудь далекой и спокойной норе, где никто не будет тебя трогать.
Во двор смотреть очень быстро надоело, и я сел за стол. Сегодня восемнадцатое января Завтра день рождения Алексея, моего веселого и доброго друга. Но на него уже как год пришла похоронка Такой маленький треугольник бумаги, с фразой: «погиб». А сегодня и я отправляюсь на фронт Казалось бы, я уже давно осознал этот факт, свыкся с мыслью о скором отправлении на передовую, у меня даже было время подготовиться к этому, но все равно какая-то моя часть еще робко надеялась на то, что на фронт меня не отправят, что мне снова поручат подготовить бумажную документацию по новому проекту на заводе, где я трудился, и что я буду помогать своим товарищам, работая в тылу. Это на линии фронта опасно, а за линией все же не так. По крайней мере, мне так кажется.
Я обернулся. Нина спала. Она была так красива во сне, ее нежные губы, белокурые волосы, небольшой румянец на щеках, и я должен буду покинуть это чудо и, возможно, покинуть навсегда. Не стоит тешить себя мыслями о скором возвращении, когда тактика боя знакома тебе, по большому счету, лишь в теории и когда весь твой потенциал в твоем интеллекте, но не в силе. Интеллект, конечно, может помочь в бою, но все зависит от конкретных обстоятельств. Возможно, во времена учебы мне нужно было больше концентрироваться на уроках стрельбы, чем на уроках иностранного языка.
Но это жизнь и все в ней относительно, а мне остается надеяться на лучшее. Только какое оно это лучшее? И лучшее для кого?
От моих размышлений меня оторвал настойчивый стук в дверь, и я невольно вздрогнул. Немецкие солдаты были далеко от нашего городка, но в войну ты всегда находишься настороже. Да и вообще я привык жить, постоянно оглядываясь. Работа обязывала.
Здравствуйте, товарищ Нельский. Готовы?
Доброе утро! Простите, а вы кто?
Извините, не представился. Лейтенант Римаков Дмитрий Павлович. Прибыл сюда по настоянию руководства, так сказать. Буду сопровождать вас, а также группу отбывающих до вокзала и далее в Нерчинск. Вас должны были предупредить, и очень странно слышать, что этого до сих пор не было сделано.
Согласен, что это очень странно. Меня не уведомили об этом ни служба внутренних дел, ни военкомат Зачем сопровождать? Чем вызвано недоверие?
Вы же помните наверняка, что в прошлом, во времена вашей основной работы, вы проходили свидетелем по делу о государственной измене. Дело было благополучно завершено, а вам сейчас выпала честь защитить наше государство, нашу Родину, наше наследие.
Честь? Мне кажется, Дмитрий Павлович, что слово «честь» не слишком уместно, учитывая всю ситуацию. Во-первых, то самое дело, о котором вы сейчас упомянули, никакого, по сути, отношения ко мне не имеет. Я, как вы правильно сказали, проходил по нему свидетелем, а все виновные лица в итоге получили наказание за содеянное. За мной наблюдение не устанавливали, да и никаких дополнительных санкций в отношении меня не вводили. А во-вторых, вы полагаете, что я, идя на смерть, должен думать о тех, кто спокойно греет свои кто сидит на местах вдали от фронта и может лишь давать указания, что мне делать, а что нет? Позвольте лейтенант, попросить вас уйти, иначе я не ручаюсь за свои дальнейшие действия. Будьте уверены, на поезд я сяду и доеду туда, куда нужно, но если я увижу вас еще раз рядом с собой, боюсь, как бы вам не потребовалось все ваше псевдокоммунистическое мужество!
Вы забываетесь, товарищ Нельский. Я всего лишь выполняю приказ.
Нет. Это мой дом, и я еще раз настоятельно прошу вас удалиться. Все ваши приказы можем обсудить по дороге в Нерчинск или уже в нем самом. Надеюсь на понимание.
Увидимся на вокзале, товарищ Нельский.
Увидимся. До свиданья.
Черт! Я захлопнул дверь и накинул задвижку. В сенях было чертовски холодно, а этот лейтенантишка задержал меня тут на целых пять минут своим непонятным разговором. Римаков Откуда я помню эту фамилию? Точно! Лешка мне про него рассказывал. Гад еще тот. За должность или звание родную мать продаст. И почему меня так необходимо сопровождать? Та история давно уже канула в лету, что за чертовщина происходит? Кому я внезапно мог перейти дорогу, что все старые скелеты начали вытаскивать из шкафов?
Саша, ты не ушел? услышал я голос Нины.
Я пока еще дома. Тут один фанфарон приходил, меня сопровождать надумал, а то боится сбегу, или, того хуже, с тобой дома останусь. Странная история все же
Ты все шутишь?
Ах, если бы, Нина Ты же знаешь, что надо ехать. Я не могу остаться. Много людей погибло, а кто знает, сколько еще будет смертей. Ты же знаешь, что в Рамольном чертовы фашисты устроили, а не дай Бог до нашего города доберутся? Нет, Нина! Я должен! Я должен ехать!
А если
Вернусь. Может быть, вернусь
Я прижал ее к себе и невольно чувствовал, как бьется ее сердце. Оно билось очень быстро, отрывисто. Может быть, моему сердцу осталось биться всего день День, и оно остынет, перестанет стучать, перестанет любить, перестанет страдать, перестанет чувствовать И я, лежа на чужой земле, буду смотреть стеклянными холодными глазами в небо Надо запомнить небо Надо помнить этот голубой цвет.
Саша уже восемь часов.
Пора. Я быстро покидал вещи в свой «чемодан», как я в шутку называл свой вещевой мешок, зеленый, весь в заплатках, но такой родной Почти как этот дом. В болезни, как говорят, и домашние стены лечат, а в бою и родная вещичка помогает. Это как у наших былинных героев, у богатырей. Ну, помните эти истории с частицей родной земли? Вот и про вещмешок можно то же самое сказать: посмотришь на эту дурацкую зеленую, кое-где рваную и наскоро зашитую тряпицу, и сразу о доме вспомнишь, о родителях, жене, детях, если есть они, конечно. И на душе хоть какая-то отрада появляется Ведь знаешь, пока ты тут спину рвешь, в окопах по колено в воде ходишь, клопам да вшам пищей служишь, то там, в селе, деревне или в городке, твои-то в доме, в тепле, якобинцев этих не видят, запаха крови и гниющих тел не чувствуют Но когда новости приходят, захватили, дескать, твою родную деревеньку, вот тут прямо и в гроб живым ложись. И ненависть, ненависть так и лезет в душу, и какая радость, какая любовь одно чувство, одно желание: убить! И идешь, и убиваешь.