Что, Аннушка? спросила она у горничной, глядя на нее из зеркального отражения.
Да нет, ничего. На тебя засмотрелась.
За нос меня водишь, Аннушка? лукаво вымолвила Женечка. По глазам вижу, по голосу слышу. Она взяла на палец крем и стала втирать в кожу лица. Высоко сижу, далеко гляжу. Что еще там наша гадюка Зоя придумала? Ну? Гвоздей мне в завтрак приказала набросать? шутила она или говорила серьезно, было не понять. Или булавок, чтобы я дольше мучилась? Ну, признавайся?
Это звучало так по-взрослому, будто лет ей было куда больше, чем самой Аннушке.
Зачем ты так, Женя?
Ладно, шучу я.
Шутки у тебя
Ну извини, милая.
Аннушка улыбнулась:
Правда, на тебя засмотрелась. Ты такая взрослая сейчас, красивая
Спасибочки.
Ладно, уберусь, когда пойдешь гулять.
Когда мы пойдем гулять, поправила ее Женечка.
Разумеется, когда вы с Лилит пойдете гулять.
Она вернулась через полчаса, когда юной хозяйки и ее проклятущей куклы уже не было. Убираясь, она увидела на подоконнике солидный полевой бинокль, который тут лежал постоянно. Сидя в колясочке, Женечка часто смотрела через него, приближала этот притягательный мир, так жестоко ускользнувший от нее, смаковала детали. Аннушка исправно вытирала с бинокля пыль, перекладывала с места на место. А теперь взяла его и осторожно поднесла к глазам и отдаленный мир приблизился с невероятной силой. Оказался буквально как на ладони! Листья дубов, иглы сосен. Пучеглазая настороженная белка, застывшая на стволе рыжей сосны. Даже далекая ограда и та предстала во всем великолепии фигурного чугунного литья. Аннушка водила биноклем туда и сюда, улыбалась и уже хотела было положить его на место, когда поймала оптикой Женечку с рюкзачком за спиной и куклой в руках.
Та направлялась в сторону ограды. А потом горничная увидела и человека, к которому шла девочка, это был длинный, тощий старик в джинсовом костюме с уложенной копной густых седых волос. И смотрел он на Женечку так, будто после долгой разлуки увидел свою ненаглядную внучку, с которой его разлучили. Аннушка хорошо могла разглядеть лицо старика, доброе и немного несчастное, и совсем не видела лица Женечки, та оказалась к окнам особняка спиной. Они стояли друг против друга и разговаривали через решетку так, будто знали друг друга тысячу лет. Как отметила Аннушка, лицо старика становилось все несчастнее и несчастнее. Но еще и гнев примешивался к его эмоциям, словно каждым словом его обижали до глубины души. Потом Женечка повернулась и с каменным, неприступным лицом зашагала в сторону дома. А старик с перекошенным болью лицом так и остался стоять у решетки, кажется, готовый вот-вот без сил грохнуться наземь.
«Кто же это был? размышляла Аннушка. И что у него за дела с двенадцатилетней девчушкой? Может, какой-то дальний родственник Оскоминых? Отвергнутый, выброшенный за проступок на улицу?»
Додумать она не успела. Старик, убитый каким-то известием, уходил прочь, но нашел в себе силы последний раз оглянуться. И вот тут суеверная Аннушка обмерла. Лицо старика изменилось так, словно его опалили адским пламенем. Оно исказилось неестественным образом, став таким, какие отражаются только в кривых зеркалах. Горничная даже не сразу сообразила, что раздосадованная Женечка прервала прогулку и возвращается домой быстрым шагом. Аннушка положила бинокль на подоконник, прошла мимо столика, за которым недавно сушила феном и расчесывала волосы Женечка, но остановилась. Она вспомнила о волосах Лилит. Красной массажной щеткой Женечка причесывалась сама, а синей заботливо расчесывала волосы своей «сестренке». Аннушка оглянулась на дверь, взяла синюю расческу и выхватила из нее с десяток рыжих волос куклы Лилит. Сунув кулачок в карман халата, она посмотрела на красную расческу и, чуть помедлив, то же самое проделала с ней. И только потом торопливо направилась к дверям.
3
Они жили словно в разных мирах. В одном чета Оскоминых, в другом Женечка и Лилит. Павлу Константиновичу стоило больших трудов игнорировать дочь, он явно мучился, Женечка не замечала отца с высокомерием несправедливо заточенной в темницу победительницы.
Приезжая с работы, Оскомин из-за ограды с печалью смотрел на свой роскошный дворец, который сам спроектировал до каждого фриза и следил за строительством до укладки последнего кирпича. Всю душу и двадцать состояний он вложил в него. Центральное здание с парадной лестницей и шестью колоннами, с воистину дворцовым потолком и гигантской хрустальной люстрой, двумя полукруговыми лестницами. Два флигеля правый для них с супругой, левый для будущих детей. Многоступенчатый фонтан перед усадьбой. Парк с фигурными зверями. За этот фонтан с бронзовыми дельфинами, за дом с флигелями в классическом стиле, за благоустроенный парк роскошное поместье Павла Оскомина кто-то в шутку прозвал «Павловским дворцом». Так и понеслась молва по миру. Но счастливой жизни не вышло. Зоя потеряла возможность иметь детей, оба стали выпивать, только он втайне, а супруга напоказ, а теперь еще и дочка вела себя так, будто ее укусила бешеная собака.
Только Зоя Владимировна и отдыхала в эти дни, когда присутствие Женечки в доме было минимальным. Связующим звеном между хозяйской четой и «дерзкой и неблагодарной девчонкой», как назвал дочку взбешенный отец, была прислуга. Аннушка никому не рассказала о том, что Женечка говорила с незнакомым стариком за оградой. Она приставала с расспросами к Илоне, нет ли у Оскоминых брошенного родственника, но та ответила: «Я их фамильного древа не видела. Почему бы тебе не спросить у самого Павла Константиновича?» После этого Аннушка от нее отстала. И никому, разумеется, любопытная горничная не сказала о краже волос с расчески Лилит.
Еще через неделю после истории со стариком горничная Аннушка, проходя мимо комнаты Женечки, остановилась и прислушалась. За дверью говорили две женщины: юная и взрослая. Один голос принадлежал «их капризуле», а вот другой незнакомке. Не Зое Владимировне, не Илоне. ДРУГОЙ. И гостей в особняке тоже не было, это Аннушка знала очень хорошо, и час уже наступил поздний.
«И что мы будем с ними делать? спросила Женечка. Мы ведь должны их наказать?»
«Еще как должны», вкрадчиво подтвердила ее собеседница.
«Так что?»
«А ты сама как думаешь?» ответила вопросом незнакомка.
«Понятия не имею».
«А ты подумай, сестренка».
Аннушка зажала рукой рот: «Сестренка!»
«Ну, думай, думай», поторопила Женечку взрослая дама.
«Краской стены измажем?»
«Это что за детский сад? Думай лучше», посоветовали девочке.
«А может, затопим дом? Откроем все краны, а дырки тряпками забьем?»
«Ты такая затейница! рассмеялась ее собеседница. Это будет запасной вариант, подумай еще»
«Или подожжем его?» спросила Женечка так запросто, словно у нее неподалеку была припрятана канистра с бензином и коробок спичек только и ждал, чтобы его пустили в ход.
«О! воскликнула незнакомка. А вот это хороший вариант. Смелый, дерзкий! Как раз для таких, как мы! Кто может постоять за себя! Помню, была у меня соперница, хотела парня отбить. Так я ей волосы подожгла».
«Волосы?!»
«Да! Как она забегала! Юлой закрутилась! Что-нибудь поджечь это как войну объявить! Всех проучим!»
Аннушка сорвалась с места и опрометью понеслась в хозяйские комнаты. По дороге натолкнулась на Илону, поднимавшуюся по лестнице, на бегу бросила:
В комнате капризули какая-то женщина, дом хотят поджечь!
Какой дом?
Наш!
Ты обкурилась, что ли? бросила ей в спину Илона.
Правду говорю, ей-богу!
Илона с места не сдвинулась, решила дождаться хозяев. Как-никак за дом в первую очередь отвечала именно она. Через пару минут вчетвером они подходили к дверям комнаты хозяйской дочери. В руке Павла Константиновича был зажат пистолет подарок старого друга, вояки и охотника. Он прятал его в сейфе за надежным замком. А теперь мог и пригодиться. Напугать непрошеных гостей!