Выскочив из темного коридора на освещенную кухню, Юрий Алексеевич на мгновение растерялся. Никакого Макса на кухне не было. Зато в наличии имелись две герлицы, расположившиеся на разостланном у батареи полосатом матрасе. Первой, невысокой, но хорошо сложенной, на вид было около двадцати. Второй, длинноволосой брюнетке в черных джинсах и белой блузке, далеко за двадцать. На вид, потому что в подобных местах малолетки могут выглядеть вполне зрелыми женщинами, а зрелые женщины Впрочем, это неважно. Герлицы курили вонючий «Беломор», стряхивая пепел в стоявшую перед ними на полу кофейную чашечку.
Привет! Юрий Алексеевич осмотрелся и, не найдя ни табуретки, ни стула, опустился прямо на пол. Как дела?
Нормально, ни капельки не удивившись, ответила та, что казалась моложе. Сигаретки человеческой не найдется? А то надоело эту гадость смолить.
Она затушила окурок в чашечке, недовольно передернув при этом плечиками. Порывшись по карманам, Юрий Алексеевич отыскал пачку «Салема», протянул девушке.
Благодарю, ответила та, выцарапывая из пачки сразу две сигареты, себе и подружке.
Макс где? спросил Юрий Алексеевич.
Девчонки синхронно пожали плечами.
А разве не он тебе открыл? удивилась длинноволосая.
Он, кивнул Юрий Алексеевич, я так думаю
Чего тогда спрашиваешь? Раз открыл, значит, здесь где-нибудь. Куда ему деться?
Резонно, согласился Плотник.
Подумал и добавил:
А чего это вы тут сидите такие пришибленные?
Спросил так, без всякого умысла. Просто, чтобы не молчать.
Слушай, братишка, ухватилась за его реплику первая, у тебя ничего с собой нету? Ну, может, полсоточки или четверть?
В глазах ее сверкнул алчный огонек.
Света, перестань, повернулась к подруге черноволосая. Не видишь, мужик сам мается. Чего ты ко всем лезешь?
Нет, девчонки, пусто, покаялся Юрий Алексеевич с тоской в голосе. Сейчас с Максом сбегаем, может, чего и надыбаем. Потерпите чуток.
Маленькая капризно скривила губки и отвернулась.
Юрий Алексеевич понимающе хмыкнул. «Кумарит девок ничуть не меньше моего. Это хорошо. Это очень хорошо! Раз так, значит, и Макса кумарит, значит, не зря я под дверью торчал. Когда Макса кумарит, он откуда хочешь "говна" достанет. Весь город перевернет, всех на уши поставит, а "говно" найдет. На то он и Макс» Тело его снова забил озноб.
Он рывком поднялся с пола, подошел к раковине и открыл кран. Пропитанная хлоркой вода показалась ему прохладным «Нарзаном». В сознание вдруг вклинился неизвестно почему появившийся образ. Такая же точно кухня, такой же матрас на полу. Рядом с матрасом настольная лампа без абажура, а в дальнем углу гора пустых бутылок. Черт его знает, откуда этот образ возник. Может, это был отголосок буйной юности, а может, воспоминание и не столь отдаленное. В любом случае от него веяло теплом и уютом.
Юрий Алексеевич напился и вернулся на место.
Сильно колбасит? поинтересовалась длинноволосая.
В ее вопросе не было ни сочувствия, ни интереса. Что-то третье.
Не очень, соврал Юрий Алексеевич.
А ты потом возвращайся сюда, предложила девушка, тихонько пихнув продолжавшую дуться подружку. Если, конечно, чего найдете. Макс один, а нас, как видишь, двое
Она заговорщицки подмигнула.
Не исключено, ответил (но маловероятно) Плотник. Вы только сами смотрите не потеряйтесь. А то я приду, а вас не будет. Не с Максом же мне тогда на этом матрасе кувыркаться.
Девчонки захихикали.
А что, вставила маленькая, Макс у нас очень даже ничего.
Не спорю, вздохнул Юрий Алексеевич, только вряд ли у нас с ним что-нибудь получится.
Перед глазами снова встала картинка. Ночь, лавочка, пустынный двор. Вокруг ни души. Снег. Жирные влажные хлопья медленно опускались из мутной выси, производя при этом едва заметный, но все же отчетливо воспринимаемый звук. Что-то среднее между шипением и шуршанием. В доме напротив горело окно, и свет длинной желтой полосой ложился на заснеженный тротуар. Откуда-то (может, из этого окна, а может, и нет), доносились звуки музыки. Вторая соната Шопена. Все это и музыка, и черные деревья, и снег было пропитано какой-то неведомой тоской. Тоской по чему-то далекому и невозвратимому. Чему-то хорошему
«Вот черт! Юрий Алексеевич мотнул головой, и видение исчезло. Опять начинается. Что-то сегодня кумар какой-то не в меру лютый. Давненько такого не было». Он потер пальцами виски, затем достал пачку и закурил. Девицы тут же потребовали у него еще по одной сигарете. Пришлось выдать, хотя у самого оставалось хрен да маленько.
И давно ты? поинтересовалась длинноволосая.
Что давно? не понял Юрий Алексеевич.
Ну, давно на снежок подсел?[5]
От неожиданности у него закружилась голова. Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что между его видением и тем, о чем говорила девушка, не было никакой связи. «Вот, блин, басня! подумал он, переводя дыхание. Нервишки пошаливают. Шаля-ат нервишки»
Не очень. И почему сразу «подсел»? Я что, похож на наркомана?
А я что, не похожа на Мону Лизу? с вызовом спросила длинноволосая.
Нет, ответил Юрий Алексеевич, не похожа.
В душе закипало раздражение. Свет в кухне начал казаться липким и желтым. Словно из-под потолка струился непрекращающийся ливень, состоявший из тысячи маслянистых желтых капелек. Раздражение клокотало и пенилось, перерастая в тотальную, всеобъемлющую ненависть. Ну где это сраный Макс ползает? Сколько можно вошкаться! Переодел штаны, накинул рубаху, и делов-то. Ушел, словно под лед!..
Юрий Алексеевич взглянул на часы. Двенадцать минут третьего. Ну вот, дотянули. Куда сейчас? Ксюха банчит до часу. После часа не откроет, хоть ты тресни. Та еще стервь К дяде Мише после двух тоже не сунешься. Мигом рога пообшибает. У Надюхи Тут он осознал, что перебирает в уме те точки, по которым сегодня совершил уже не один рейд. Везде было пусто. Раздавив окурок в чашке, Плотник вздохнул. Волна раздражения как будто отхлынула. Мир снова приобретал присущую ему упорядоченность.
Одна из девиц, та, что помладше, встала и вышла в коридор, обдав при этом Юрия Алексеевича запахом синтетической лаванды. «Симпатная птаха, хмыкнул он про себя. Вот только дизайн у нее как-то не очень. Ее бы к хорошему парикмахеру сводить да в порядочное ателье»
Света, крикнула ей вдогонку длинноволосая, мне тоже захвати парочку. Ладно?
Ответа не последовало. Но, судя по поведению длинноволосой, его и не требовалось.
Звать-то тебя как? обратилась она к Юрию Алексеевичу. Ну, имя у тебя есть?
Плотник, ответил он.
Почему Плотник? удивилась девушка.
Псевдоним у меня такой был, в журналистскую бытность.
Так ты журналист?! То ли с восхищением, то ли издеваясь, воскликнула длинноволосая. Круто! А фамилия твоя?.. Ну я имею в виду настоящая. Если не секрет.
Не секрет. Фамилия пролетарская. Шилов.
Шлыков?
Шилов. Слушаешь чем?
Только не надо грубить, обиделась девушка и тут же с достоинством добавила: Я Аня.
Очень приятно, с кислым видом ответил Юрий Алексеевич.
Бессмысленное сидение на кухне начинало его тяготить. Тело требовало движения, тело жаждало приключений.
Ладно, продолжила допрос длинноволосая Аня, раньше ты кропал статейки. А сейчас чем занимаешься?
Делами, вяло пробормотал Юрий Алексеевич, серьезными делами. За которые огребаю нехилые бабки.
Зачем он буровил весь это вздор, он и сам толком не знал. Наверное, просто чтобы не молчать. Молчаливого сидения на чужой кухне его тело просто не вынесло бы. Вернулась Светлана, неся в кулачке горсть папирос. Она положила курево на подоконник и подсела к подруге. Девушки закурили.
Не много ли смолите? поинтересовался Плотник.
А тебе-то что? неприязненно ответила маленькая.
Да ничего. Пожелтеете просто раньше времени.