Вскоре показались перекрестки и развилки улиц: те, что слева, убегали к прибрежным кварталам, где на немощеных улицах царило убогое запустение, а те, что справа, вели в мир былой роскоши. До сих пор я еще не увидел ни единого человека на городских улицах, зато в домах появились скудные приметы жизни: портьеры на окнах, драные половики у порогов, старенькие автомобили у дверей. Проезжая часть и тротуары были здесь в заметно лучшем состоянии, чем в иных частях города; хотя большинство деревянных и каменных домов были явно старой постройки начала девятнадцатого века, все они оставались вполне пригодными для проживания. Очутившись в этом богатом районе, сохранившемся с прошлого века, я, как истый любитель древности, сразу избавился и от гадливости, которую провоцировала вездесущая рыбная вонь, и от подсознательного чувства угрозы.
Но окончание поездки ознаменовалось для меня потрясением весьма неприятного свойства. Автобус выехал на открытую площадь, по обе стороны которой высились церкви, а в центре виднелись грязные остатки круглой клумбы. Но тут мое внимание привлекло величественное здание с колоннами на перекрестке справа. Некогда белая краска на его стенах посерела и во многих местах облупилась, а черно-золотая вывеска на каменном постаменте настолько потускнела, что я лишь с превеликим усилием смог прочитать слова «Эзотерический Орден Дагона». Значит, это бывший масонский храм, занятый теперь неоязычниками! Пока я разбирал блеклые литеры на постаменте, с дальней стороны улицы раздался пронзительный бой надтреснутого колокола. Я поспешно повернул голову и выглянул в окно.
Звуки колокола доносились с приземистой каменной церкви в псевдоготическом стиле, явно выстроенной гораздо позже, чем окрестные дома; у нее был непропорционально высокий подвальный этаж, где все окна были наглухо закрыты ставнями. Хотя обе стрелки на башенных часах отсутствовали, я сосчитал пронзительные удары и понял, что бой возвестил одиннадцать часов. И тут мои мысли о времени внезапно были сметены мимолетным, но необычайно отчетливым видением и волной неминучего ужаса, обуявшего меня, прежде чем я смог догадаться, в чем, собственно, дело. Дверь в церковный погреб была распахнута, и в проеме виднелся прямоугольник кромешной тьмы. Когда я заглянул в дверной проем, некая фигура стремительно возникла и исчезла или мне так показалось на его фоне, заставив меня невольно заподозрить нечто ужасное. Впрочем, если рассудить здраво, в этой фигуре ничего кошмарного не было и быть не могло!
Это был человек не считая водителя, первый увиденный мной после того, как автобус въехал в центральную часть города, и, не будь я в столь возбужденном состоянии, я бы не усмотрел в нем ничего ужасного. Через мгновение я догадался, что увидел пастора в диковинном ритуальном облачении, которое стало общепринятым после того, как Орден Дагона изменил обряды в местных церквах. И то, что, по всей видимости, привлекло мое внимание и вызвало мимолетный приступ необъяснимого ужаса, оказалось высокой тиарой на его голове почти точной копией той, что миссис Тилтон показывала мне недавно. Да, именно эта тиара, взбудоражив мою фантазию, заставила меня приписать зловещие черты человеку в странном облачении, которого я заметил в темном церковном подвале. Так что, сделал я вывод, нет ровным счетом никакого разумного объяснения охватившему меня приступу паники. Ничего удивительного, что местный таинственный культ использует в качестве атрибута своего ритуального облачения диковинный головной убор, который, как считали местные жители, попал сюда загадочным образом вроде как из старинного клада.
Только теперь на тротуаре появились редкие прохожие молодежь отталкивающей наружности, передвигавшаяся смешанными молчаливыми группками по двое-трое. Кое-где в нижних этажах обветшалых зданий располагались мелкие лавчонки с вылинявшими вывесками, и, пока мы ехали мимо, я заметил один-два припаркованных грузовичка. Шум падающей воды стал громче, и вскоре я увидел впереди реку, протекавшую по довольно глубокому ущелью, через которое был перекинут широкий мост с железными перилами; дальше за мостом виднелась большая площадь. Когда автобус с грохотом катил по мосту, я глазел по сторонам, рассматривая фабричные здания на поросшем травой пустыре впереди. Река под мостом была полноводная, и я заметил справа выше по течению два мощных водопада и минимум еще один чуть ниже. На мосту рев низвергающейся воды стал чуть ли не оглушающим. Миновав мост, автобус выехал на большую полукруглую площадь и подкатил к фасаду высокого, увенчанного куполом здания с остатками желтой краски на стенах и с полустертой вывеской, гласившей, что это и есть «Гильман-хаус».
Я с облегчением вышел из автобуса и, зайдя в обшарпанный вестибюль гостиницы, сразу же пристроил свой саквояж в гардеробе. В вестибюле я увидел только старика-портье причем без характерных черт этого, как я его окрестил, «иннсмутского экстерьера», но решил не задавать ему лишних вопросов, памятуя о замеченных в этой гостинице странностях. Вместо того я вышел на площадь и, увидев, что автобус уже уехал, оглядел окрестности оценивающим взглядом.
С одной стороны вымощенная булыжником площадь граничила с рекой, а с другой была окаймлена полукругом кирпичных зданий начала девятнадцатого века, с высокими двускатными крышами; от площади лучами разбегались улицы на юг, юго-восток и юго-запад. Уличных фонарей явно недоставало, и все они были оснащены маломощными лампами накаливания, так что я лишний раз порадовался своему решению покинуть этот город еще до наступления темноты, хотя, насколько я знал, сегодня ночь обещала быть ясной и лунной. Все здания были в сносном состоянии, и я заметил не меньше дюжины работающих заведений в их числе сетевую бакалею «Ферст нэшнл», дешевую столовую, аптеку и контору по оптовой торговле рыбой. Далеко в восточной части площади, у самой реки, зазывала приоткрытыми дверями контора единственного промышленного предприятия в городе аффинажной компании Марша. На глаза мне попались человек семь горожан, и я насчитал четыре или пять легковых автомобилей и грузовиков, стоявших без движения в разных углах площади. Судя по всему, это и был центр деловой и общественной жизни Иннсмута. Посмотрев на восток, на горизонте я заметил водную гладь гавани, на фоне которой высились развалины некогда красивых георгианских башен. Ближе ко взморью, на противоположном берегу реки, виднелась белая колокольня над зданием как можно было догадаться, над аффинажным заводом Марша.
Сам не знаю, почему я решил начать расспросы в сетевой бакалее, чьи сотрудники вряд ли были родом из Иннсмута. Я быстро нашел старшего юношу лет семнадцати и, к своей радости, отметил его сообразительность и учтивость. Казалось, малый был не прочь поболтать, и очень скоро я выведал, что в городе ему все не нравится: и рыбный смрад, и нелюдимые жители. Его явно радовала возможность перекинуться парой слов с приезжим. Он был родом из Аркхема, а здесь снимал квартиру у семьи, переехавшей из Ипсвича, и в каждый выходной, если выпадала такая возможность, сразу же возвращался к родителям. Те не одобряли его работу в Иннсмуте, но сюда его назначило руководство торговой сети, и ему не хотелось потерять место.
В Иннсмуте, по словам юноши, не сыскать ни публичной библиотеки, ни торговой палаты; но зато здесь трудно заблудиться. Улица, по которой я шел от гостиницы, называлась Федерал-стрит, к западу от нее пролегали благополучные кварталы на Брод, Вашингтон, Лафайет и Адамс-стрит, а к востоку приморские трущобы. Именно в этих трущобах вдоль Мейн-стрит я смогу найти старинные георгианские церкви, но они давно уже заброшены. Было бы разумно не привлекать внимания тамошних обитателей особенно в районах к северу от реки, где люд живет крайне неприветливый. Бывало, и не раз, что приезжие там бесследно исчезали.