Мне дико было слышать, как мама детей отзывалась об их бабушке, которая на тот момент была неизлечимо больна. Не стесняясь в выражениях, она при детях озвучивала свои обиды и претензии к бабушке, рассуждая, что та долго не протянет, чего ей и желала. Обиды же, как выяснилось, были вызваны тем, что бабушка заболела не вовремя и вернула ей детей в самый неподходящий момент.
Миша, видимо, впитал воспитание бабушки с дедушкой, был добрым и понимающим ребенком и, предполагаю, больше пошел характером в отца, которого я никогда не видела, но уж точно не в мать. Он всегда пытался помочь, когда его о чем-то просили, с уважением относился к девочкам, даже несмотря на то, что рядом был такой отвратительный пример в виде его сестры. У него было какое-то врожденное благородство. Всегда от всех наполовину скрытые его нервозность и раздражительность никогда не доходили до крайностей, в том виде как это проявлялось у его сестры и мамы. Еще он панически боялся учиться читать, и очень отставал в этом, так как учила его сестра, которая всегда кричала на него, била головой о стол и постоянно твердила, абсолютно не стесняясь в выражениях, что он «полный идиот, дурак и дебил».
Мне не потребовалось много времени, чтобы снять у Миши страх к чтению и к обучению в целом. Достаточно было проявить к ребенку немного любви, понимания, терпения, подбодрить добрыми словами, сказать что он умный, что у него все хорошо получается и что он все сможет. Однако сестра, находившаяся в такие моменты рядом, слыша в адрес брата слова одобрения и поддержки, тут же начинала выкрикивать оскорбления в его адрес, пытаясь в очередной раз унизить его и довести до слез.
Если же ругались мама с дочерью, то в их перебранках обильно использовалась нецензурная лексика со словами оскорблений, криками и визгами. Уровень развития и воспитания мамы не сильно отличался от уровня развития и воспитания ее двенадцатилетней дочери.
Глава семейства жил в другом городе и периодически высылал им деньги, которые «прогуливались» мамой и дочкой каждой по-своему. Когда деньги у них заканчивались и мне ставилась задача накормить детей, а в холодильнике на ближайшие три дня в ограниченном количестве оставались курица, яйца и молоко, то приходилось выкручиваться. Макароны еще правда были, и мука выручала, пекли блины.
В те редкие моменты, когда звонил папа детей, общалась с ним, как правило только дочка. Иногда она сама ему набирала, возмущенная тем, что он долго не звонит, и потому что ей нужны деньги. Она жаловалась на маму, говорила, что жить с ней невыносимо, и просила, чтобы папа забрал ее к себе. Мишутка никогда не разговаривал с ним. Пару раз я спрашивала его почему он не общается с папой, на что в ответ всегда была полная тишина, и мне никак не удавалось вытянуть из него ни слова. Меня беспокоило что он уходил в себя, когда мы затрагивали эту тему, и мне казалось, что ему просто необходимо выговориться. Догадывалась, что вероятно этот вопрос, был болезненный для него, и решила, что, может, как-нибудь потом мы обязательно поговорим с ним об этом. Мама категорически отказывалась общаться с отцом своих детей, но это уже их взрослые дела.
В конце концов мне все-таки пришлось уйти из этой семьи, так как все дальнейшие отношения с мамой этих детей продолжать по многим причинам я, более, не могла. И переживала, конечно, за Мишутку: сколько еще придется ему терпеть это психологическое давление и все эти унижения со стороны своей сестры. Проведя с ней определенную работу за время нашего общения, назовем это воспитательным процессом, я все же верила, что, пусть хоть немного, но мне удалось вселить в нее капельку добра и человечности. Иногда рассказывала ей про своего брата, который ушел из жизни, когда ему было всего двадцать четыре года, пытаясь тем самым дать понять, что все в этом мире непостоянно и надо ценить, любить и учиться понимать родных и близких, когда они рядом с нами, и обязательно беречь. При всем моем отвращении к повседневным, ужасающим своей жестокостью поступкам и вульгарному поведению этой девочки, старалась не показывать ей весь свой негатив по отношению к ней, старалась решать все конфликтные ситуации, собрав всю свою волю в кулак, по-доброму и по-дружески. Ведь только добро может сеять добро. Но при этом немало возникало ситуаций, когда я была по отношению к ней и строгой, и требовательной.
Как-то девочка приболела, слегла с высокой температурой. Мама ее, находясь в соседней комнате, за весь вечер ни разу не подошла к дочери и ни разу не поинтересовалась, как она себя чувствует. Чтобы хоть немного сбить температуру, помимо лекарств я приносила ей воду и заставляла пить. В какой-то момент, ощутив особую жалость к этому ребенку, когда она уже засыпала, я поцеловала ее в лобик. Мне очень хотелось верить, что мое теплое отношение, обязательно посеет в ней зерна доброты и сострадания. Мне хотелось помочь ей, хотелось показать примером, что нельзя жить только ненавистью, мне хотелось сделать ее лучше.
Как только я завоевала доверие и уважение девочки, а на это ушло месяца три, уже можно было хоть как-то влиять на ее поведение, на ее воспитание, на ее отношение к окружающим. Она начала прислушиваться ко мне, советоваться со мной и даже делиться сокровенным. А однажды она меня обняла, в благодарность за разрешение ее неразрешимой проблемы в отношениях с подругой.
Но надолго ли хватит того тепла и доброты, которые я с таким трудом взрастила в ней? Думаю, ненадолго, если учитывать, кто и как воспитывает ее. И как там сейчас Мишутка? Каким он вырастет, воспитываясь в этой семье? У него очень доброе сердце, он обладал какой-то, как мне казалось, природной интеллигентностью, но вероятнее всего это тоже заслуга бабушки с дедушкой, это они успели заложить ему основы мужского воспитания и порядочности. Верю, что он вырастет хорошим человеком, у него хорошая энергетика, возможно, не малого достигнет, если, конечно, выстоит в условиях такого жесткого морального давления со стороны сестры и явного безразличия ко всему происходящему со стороны мамы.
***
После, пригласили меня в семью с двумя девочками, сестренками. Мама бизнесвумен, очень уверенная в себе женщина, папа в поисках работы, какой он человек сразу и не определишь, но по понятным причинам нервный, с частыми приступами раздражительности. Сразу вспоминается как возили одну из девочек на занятия верховой ездой. За рулем был папа, на протяжении всего пути он пытался обогнать каждый проезжающий мимо нас автомобиль, если обгоняли его, он тут же заводился с пол-оборота и начинал устраивать обгоны с торможением, подрезанием и прочими маневрами, характерными для подобных ситуаций. Находясь вместе с ним в машине, мы постоянно пребывали в состоянии стресса, и каждый раз я замирала в ожидании, что кто-нибудь из невольных участников этих соревнований не выдержит, выйдет из своей машины и отдубасит зачинщика по полной программе. К счастью, таких совместных поездок было немного. В дальнейшем я предложила возить девочку на занятия верховой ездой на своей машине. В дороге я включала ей легкую, спокойную музыку, под нее она могла подремать или просто расслабиться, и в такой обстановке общаться с ней было гораздо легче.
Девочки были погодками одной семь, другой восемь лет. С той, которая была помладше, я прекрасно находила общий язык, мы понимали друг друга в буквальном смысле с полуслова. Другая, что постарше, была ребенком озлобленным, с ней было сложно (вот ее-то я и возила на занятия в секцию верховой езды). Родители же, напротив, лучше находили общий язык со своей старшей дочерью.