В обстановке такого непонимания и растерянности многие крупные писатели переключились на окололитературную малопродуктивную полемику либо вовсе отошли от художественного творчества, чтобы, как говорится, не вилять, да и на вилы не попасть, выжидая «лучших» дней. Писатели бросили не только писать, но и защищать литературу, лишив её тем самым кассационного суда, а проще говоря будущего. Этим самым не только была подорвана способность вырабатывать коллективную память (даже самых недавних событий). Это помогало вытеснять, стирать её из памяти. Писатели, в ком ещё сохранилась душа, поняли, что общество в целом и каждый человек в отдельности потеряли всякую возможность анализировать прошлое и использовать его уроки для того, чтобы определять свою позицию в конфликтах настоящего.
Наряду с литературой политика гласности коснулась и других сфер культурной жизни: кинематографии, изобразительного искусства, музыки, театра. Вчерашние деятели культуры и искусства в один миг захотели стать судьями и обличителями коммунистического строя, вынося приговор всем годам жизни. Разбежавшись в разные зарубежные развлекательно-увеселительные учреждения сомнительного толка, они сразу же забыли про страну, про народ; их рвение было так велико, что они готовы были служить не только новому хозяину, но и чёрту, и дьяволу, лишь бы только не своей стране. Методом «нового искусства», методом новой необъявленной войны они включились в общий процесс подавления сознания народа, чтобы не только деморализовать его, но и дезориентировать по всем, что называется направлениям. Не совсем осознавая (а может, и продуманно), что убивают не только тело, но и душу человека.
Мертвечина губительной разобщённости, эгоистичности, позорной жадности привела к тому, что говорить языком настоящего искусства стало некому и не о чем. А ведь пришло то время, когда можно было проявить художественное право, «душе даруя пробужденье», но этого, к сожалению, не случилось. Дружба с Западом и его так называемой культурой стала для них одной из главных стратегических целей, причём любой ценой. Быстрее всего эта работа получалась у работников телевидения, руководителей центральных каналов, которые бросились налаживать «гуманитарные мосты», «послы доброй воли» и другие передачи, призывая не только к обретению свобод, но и к переоценке всей нашей жизни, что было немыслимо в эпоху застоя. С одной стороны, казалось бы, люди хотели немногого: не стоять в очередях, говорить и слушать правду, читать ту литературу, которая нравится, носить красивую, качественную одежду, слушать музыку, которую слушает весь мир, ездить туда, куда захочется. Одним словом, людям захотелось ходить «пружинисто», примеряя на себя социализм, но уже с человеческим лицом. Но с другой стороны, получилось как-то не совсем патриотично: в один миг все мыслящие, пишущие и сочиняющие превратилась в обличителей своей страны страны, где они родились, выросли, получили образование, известность, учёные степени, где росли их дети, внуки.
Вот так, «надрубив» корень государственности, сами того не понимая (а может, и наоборот), люди навлекали на себя осуждение. Восстание против всего «начальства» несло в себе события, понять и принять которые никто не был готов.
Но это было ещё полдела. На помощь пишущим, сочиняющим и издающим пришло «правозащитное» движение.
Целая армия людей, утомлённых социалистическим строем, выступило «вторым фронтом» (локомотивом которого выступили диссиденты всех толков и направлений), чтобы за гранты различных зарубежных фондов активно выступить против коммунистических идей, политического строя и всего, что им не нравилось в той стране, где они жили.
Восстав против окружающей действительности, они вцепились смертельной хваткой, как бульдоги, в подаренные им свободы, изредка разжимая свои мощные челюсти, чтобы глотнуть воздуха, утереть пену у рта и процитировать строки Чаадаева:
В первую очередь правозащитники взялись защищать «право на свободное распространение информации», зная, что от этого зависит дальнейшая судьба демократии. А информация, как мы знаем, быстрее всякой пули и тяжелее любого снаряда. Читателям преподносили «на блюдечке» такое, о чём они даже и не догадывались, живя тихо и мирно все послевоенные годы. От такого «просвещения» русского народа Родина и Отечество ушли даже не на второй, а на последний план. Читатели уже не просто прогуливались с газетой или журналом, они искали выход из этих «дебрей» информационности хотя бы ради того, чтобы не сойти с ума, настолько уничтожающей была о нас правда.
Но «светлым умам» этого было мало, следующей очередью ставилась задача большего значения: завести народ в информационную чащу, в тьму тараканью, чтобы, блуждая в этих потёмках, человек не только испытывал страх, но и ослабевал физически и психологически, не имея способности на дальнейшее сопротивление, а значит, на участие в жизни страны. Идеологам перестройки нужна была одна простая вещь: выжженное информацией, как напалмом, поле.
Важным поворотным моментом становится и тот факт, что в стране наметились новые отношения между церковью и государством, в первую очередь в вопросе её имущества и финансово-хозяйственной деятельности. По этому вопросу ещё весной 1985 года М. С. Горбачёв встретился в Кремле с иерархами Русской Православной Церкви, где дал «добро» не только на подготовку к юбилейной дате, связанной с 1000-летием Крещения Руси, но и на проведение Поместного Собора (Горбачёв всячески пытался внушить всему миру, что беспрепятственность исповедания веры в Советском Союзе является основной идеей перестройки). Встреча с иерархами предопределила дальнейший путь оживления духовной жизни общества.
29 апреля 1988 года М. С. Горбачёв принял в Кремле в Екатерининском зале Патриарха Московского и всея Руси Пимена и членов Священного Синода Русской Православной Церкви: митрополитов Киевского и Галицкого Филарета, Ленинградского и Новгородского Алексия, Крутицкого и Коломенского Ювеналия, Ростовского и Новочеркасского Владимира, Минского и Белорусского Филарета. Как следствие, после этой встречи наступил новый этап церковно-государственных отношений, церкви стали повсеместно возвращать отнятые у неё храмы и монастыри.
С 6 по 9 июня 1988 года в Троице-Сергиевой Лавре, в Трапезном храме Поместный собор Русской Православной церкви спустя семнадцать лет отменяет своё же решение, представленное Священным Синодом от 18 июля 1961 года, об отстранении священнослужителей от финансово-хозяйственной деятельности в приходе, мотивируя это решение необходимостью сосредоточить свои заботы на духовном руководстве. Таким образом, с июня 1988 года церковь получает возможность расширения своей деятельности в различных сферах: просветительской, издательской, миссионерской, благотворительной и т. д.
Видя и слыша всё это, люди всё ещё спокойно относились к происходящим событиям в стране, зная, что на страже государства стоят опытные руководители и политики, пусть и «застойного» периода. И какие бы реформы их ни касались, государственность как основа будет незыблемой всегда. СССР это мировая держава! И этим всё сказано. «Пусть потусит народ», говорили некоторые ответственные руководители страны. «Пускай народ высказывается, от этого ни от кого не убудет, на то она и перестройка, чтобы люди говорили. Пришло время, чтобы рассеять искры удушливого пустословия прошлых лет, услышать голоса тех, кто активно призывает к лучшей жизни», говорили дружно другие. Но информации было настолько много, что людям трудно было во всём разобраться. Неразбериха подталкивала их к некой убеждённости, что они делают святое, важное дело. Люди были просто одержимы новыми перестроечными проектами, то и дело повторяя слова известной песни: «Нет-нет-нет-нет, мы хотим сегодня, нет-нет-нет-нет, мы хотим сейчас».