Потом он гневно напал на Беатрису:
Поверьте, сударыня, женщины вызывают гораздо больше восхищения, когда не выходят за пределы назначенной им сферы.
Генри багрово покраснел. Если леди Монктон думает, что он спокойно позволит оскорблять свою жену
Ваше преосвященство начал он, но леди Монктон перебила его негодующую речь в самом начале:
Ах, ваше преосвященство, ваше преосвященство! Ведь дочерняя любовь не возбраняется нашему полу. Миссис Телфорд занималась латынью только для того, чтобы читать вслух своему слепому отцу по примеру дочерей Мильтона.
На мгновение епископ уставился на нее, совершенно опешив; затем он со смущенным смешком укоризненно покачал головой.
Touché![9] Я вижу, что ваше сиятельство по-прежнему любит устраивать засады и ловушки.
Он снова повернулся к Беатрисе, и его доброе лицо сморщилось, как у ребенка, готового заплакать.
Нижайше молю вас о прощении, мое милое дитя. Мне следовало бы догадаться, что столь очаровательное личико не может быть маской, за которой скрывается отвратительнейшее существо женщина, претендующая на ученость.
Все ждали ответа Беатрисы.
О, ваше преосвященство, я не претендую ни на какую ученость. Правда, мой отец научил меня немного читать по-латыни, но сейчас я изучаю поваренную книгу, тут она обезоруживающе засмеялась. С вашего разрешения, я признаюсь в одном очень вольном поступке: сегодня утром я бросила в камин несколько латинских книг. Мне было очень скучно сидеть над ними, ведь гораздо интереснее учиться печь пирог с дичью.
Епископ расцвел в улыбке.
Весьма похвально. О, если бы некоторые головы постарше были бы столь же мудры.
Он поклонился Генри.
От души поздравляю вас. В наш развращенный век красота, скромность и здравый смысл поистине редкое сочетание.
Неожиданно Беатриса заметила, что лорд Монктон буравит ее своими глазками, так похожими на глаза его матери.
«Он понял», подумала она.
В гостиной старая графиня погладила ее по плечу.
Умница! Не обижайтесь на беднягу Паркинсона. У него золотое сердце; но, к сожалению, он плохо воспитан. И сердился он на меня, а не на вас. Его мать служила в горничных у одной из моих теток, которая была синим чулком и к тому же настоящей фурией. Она позволяла моим кузинам дразнить его, когда он был стеснительным, неуклюжим мальчишкой, и он не может забыть этого. А теперь его собственные дочери помыкают беднягой, как хотят.
Я прощен? спросил епископ, склоняясь над рукой Беатрисы, когда она уезжала. И вы не откажетесь принять мои искренние пожелания, чтобы ваши труды над пирогом с дичью увенчались полным успехом? Я убежден, что счастливцы, которые будут его вкушать, найдут его столь же достойным всяческого восхищения, как и прекрасную хозяйку, испекшую его.
Она сделала реверанс.
Может быть, когда дело пойдет у меня на лад, ваше преосвященство окажет мне честь отведать мой пирог? Тогда и я буду знать, что прощена.
Не успела карета тронуться, как долго сдерживаемые чувства Генри вырвались наружу.
Милая, ты была удивительна, удивительна! Если бы ты знала, как я тобой горжусь! Все говорили только о том, как великолепно ты держалась, когда Паркинсон был с тобой так груб. Как могла леди Монктон подвергнуть тебя такому Знаешь, еще немного, и я вздул бы его, хоть он и епископ!
Он не хотел меня обидеть, ответила она. Он просто не понял. Ты слышал, как он потом извинялся? Между прочим, я пригласила его как-нибудь пообедать у нас надеюсь, ты ничего не имеешь против?
Против? Но, дорогая, он и не подумает приехать!
Леди Монктон собирается привезти его на будущей неделе. Он гостит у нее, и ему хотелось бы осмотреть старую церковь. Надо приготовить для них обед получше, и чтобы непременно был пирог с дичью: они оба любят поесть. Я уверена, что миссис Джонс не пожалеет никаких трудов. А ты позаботишься о вине, хорошо?
Минуту Генри сидел молча, открыв рот от изумления, затем снова пробормотал: «Ты удивительна», и заснул, положив голову к ней на плечо. От него немного пахло вином. Очень осторожно она высвободилась, не разбудив его.
«Итак, думала она, вглядываясь широко открытыми глазами в сумрак кареты и прислушиваясь к мирному похрапыванию мужа, на этот раз обошлось. Но когда-нибудь Генри узнает, что я читаю и что думаю, нет, то, что я думаю, принадлежит мне. А в будущем пусть узнает все остальное, когда уже нечего будет узнавать».
Страшный двойник, которого она начала бояться, снова принялся нашептывать беспощадные возражения и предположения.
«Это еще неизвестно. Лорд Монктон понял, что означает Петро. Он завтра же может заехать и открыть Генри глаза. А если нет, разве он не захочет, чтобы ему заплатили за молчание? Или ты думаешь, что люди хранят чужие тайны даром?»
«Чепуха. Кругом столько женщин, а я вовсе не красавица».
«Ты не красавица, но достаточно хороша собой. Сегодня за столом не было женщины красивее тебя, ты это знаешь. И он тоже».
«Это еще не так много».
«Достаточно молодости и нежной кожи. Что ты сделаешь, если он начнет тебе угрожать?»
«Наверное, буду отбиваться, как и всякая загнанная в угол крыса. Ах, все это глупости; он ничего не может сделать. Даже если ему удастся убедить Генри, муж не может развестись с женой только из-за того, что, по чьим-то словам, она читает дурные книги. Ни в чем другом меня обвинить нельзя. А от книг остался только пепел. Надо только придумать какую-нибудь ложь. Лгать легко, стоит только привыкнуть. Сегодня вечером это получилось у меня неплохо».
«Да, ты была в своей стихии. Мерзкая лицемерка, какое отвращение почувствовали бы к тебе отец и Уолтер!»
«Они не знают, что значит быть женщиной. Я дорого заплатила за свое убежище и не хочу его лишиться. И потом у меня сейчас хватает других забот».
Она снова начала считать: сентябрь, октябрь; и тошнота теперь каждое утро.
«Скулить не из-за чего. Ты всегда можешь покончить с собой, если захочешь. Да нет где тебе! У тебя будет младенчик милый, невинный младенчик-йеху с хорошенькими голубыми глазками, как ты знаешь, у кого, и со ртом, как у Генри. И все будут поздравлять тебя».
Генри спал с открытым ртом. Она посмотрела на него и пожала плечами. Могло быть и хуже. Это чудовище, как и Полифем, не слишком сообразительно.
Лорд Монктон сидел в будуаре матери и курил, пока она, как обычно, пила «на сон грядущий» ром с горячей водой. Они были добрыми друзьями, и он часто укрывался здесь от легкомысленной болтовни своей супруги. Порой они могли просидеть так целый час, не промолвив ни слова.
Не слишком ли сильно вы нынче дергали дьявола за усы? заговорил он. Была минута, когда я думал, что старик Паркинсон вот-вот проглотит бедную девочку живьем. А в следующую минуту, насколько я знаю Телфорда, у его преосвященства был бы расквашен нос.
Леди Монктон продолжала прихлебывать свой пунш.
Я хотела ее испытать. Должна сказать, что она недурно выдержала экзамен.
Превосходно. И Паркинсон неплохая добыча. Но все-таки это было жестоко по отношению к девочке ее первый званый обед.
Я следила за ней, хладнокровно ответила его мать. Но я знала, что она с ним справится. Понаблюдай за этим ребенком, Том; конечно, она еще малое дитя и к тому же насмерть перепуганное, но она многое унаследовала от судьи Риверса гораздо больше, чем ты думаешь, да и она сама тоже. И я не удивлюсь, если окажется, что кое-что перешло к ней и от старой ведьмы-француженки. Дай ей три-четыре года, чтобы подрасти, и младенца, чтобы остепениться, и если только я не очень ошибаюсь, она сумеет обвести вокруг пальца самого сатану и всех присных его.
Он выбил пепел из трубки.
Во всяком случае, моя высокочтимая мать, я не сомневаюсь, что к тому времени вы многому ее научите.