На чем я остановилась, Лиз, на чем это я остановилась? говорила Лавиния, шагая взад и вперед по комнате. Один карандаш торчал в ее рыжих взлохмаченных волосах, похожих на воронье гнездо, другой, вконец изжеванный, был зажат в маленьких острых зубках.
Сильвия выходит из сада. Через застекленную дверь балкона.
А, да. «Сильвия остановилась в дверях, ее стройный силуэт вырисовывался на фоне света, ее большие голубые глаза были полны настороженности и сомнений»
Карие, сказала Лиз.
Что?
Глаза. Лиз перелистала назад несколько страниц рукописи. Страница пятьдесят девять: «Ее карие глаза, прозрачные, как капли дождя на осенних листьях»
Хорошо, хорошо. «Ее большие карие глаза были полны настороженности и сомнений. Решительным, но грациозным движением она ступила в комнату, каблучки ее крошечных туфелек простучали по паркету»
Никаких каблуков.
Что ты говоришь?
Никаких каблуков.
Почему?
Она только что играла в теннис.
Она могла переодеться, не так ли? произнесла Лавиния с холодком в голосе, что было ей так несвойственно.
Не думаю, терпеливо возразила Лиз. У нее все еще ракетка в руках. «Она прошла по террасе, слегка помахивая ракеткой».
О, ну и пусть! взорвалась Лавиния. Спорю, она даже играть в теннис не умеет! На чем я остановилась? «Она вошла в комнату она вошла в комнату, ее белая юбка развевалась» нет, нет, подожди «она вошла в комнату» О, к черту Сильвию! крикнула Лавиния, швыряя на стол свой изжеванный карандаш. Какое кому дело, что делает эта идиотка! Пусть остается стоять в дверях и умрет от голода!
В чем дело, тетя Вин?
Не могу сосредоточиться.
Вы чем-то обеспокоены?
Нет. Да. Нет. Да, по крайней мере думаю, что близка к этому.
Не могу ли я помочь?
Лавиния запустила пальцы в воронье гнездо, выудила оттуда карандаш и удовлетворенно посмотрела на него:
Смотри-ка, вот где мой желтый карандаш. Она сунула его обратно в прическу. Лиз, дорогая, не подумай, пожалуйста, что я вмешиваюсь или что-нибудь такое, но ты случайно немного не не испытываешь чего-то к Лесли Сирлу? А?
Лиз подумала, как это похоже на ее тетку употребить такой старомодный эдвардианизм, как «испытывать что-то». Ей всегда приходилось осовременивать язык Лавинии.
Если под «испытывать что-то» вы имеете в виду «влюблена», успокойтесь, я не влюблена.
Не знаю, то ли это, что я имею в виду. Если уж на то пошло, магнит любить не станешь.
Что?! О чем вы говорите?
Не полюбить, нет, не настолько. Плениться. Он восхищает тебя, ведь правда. Она произнесла это не вопросительно, а утвердительно.
Лиз подняла голову, посмотрела в обеспокоенные глаза Лавинии и, уклоняясь от ответа, спросила:
Почему вы так думаете?
Наверное, потому, что и я чувствую то же самое, ответила Лавиния. Это было так неожиданно, что Лиз потеряла дар речи.
Я очень жалею, что пригласила его в Триммингс, продолжала Лавиния с несчастным видом. Но не будешь же ты отрицать, что этот человек выводит всех из душевного равновесия? Я уж не говорю о Серже и Тоби Таллисе
Это что-то новенькое!
Они снова стали было друзьями, и Серж вел себя хорошо и работал, а теперь
Но Лесли Сирл в этом не виноват. Это было неизбежно. Вы же понимаете, что это так.
И Марта как-то странно забрала его к себе после обеда у нас и долго не отпускала. Я хочу сказать, каким образом она присвоила его в качестве эскорта, не ожидая, что будут делать остальные.
Но викарий должен был проводить домой мисс Юстон-Диксон. Марта знала это. Совершенно естественно, что викарий должен был пойти с мисс Диксон, им по пути.
Дело не в том, что сделала Марта, дело в том как. Она захватила его.
О, это просто барственная манера Марты.
Чепуха. Она тоже это почувствовала. За зачарованность.
Конечно, он необыкновенно привлекателен, проговорила Лиз и подумала, что это клише абсолютно не отражает характера Лесли Сирла.
Он он сверхъестественный, с несчастным видом произнесла Лавиния. Другого слова нет. Смотришь и ждешь, что он теперь станет делать, словно это будет знак, или знамение, или откровение, или еще что-нибудь. Она употребила глагол в безличной форме, однако поймала взгляд Лиз и добавила с вызовом: Ведь так, правда?
Да, согласилась Лиз. Наверное, что-то вроде этого. Как будто как будто все, что он делает, любая мелочь приобретает значение.
Лавиния взяла со стола изжеванный карандаш и начала что-то машинально черкать на промокашке. Лиз заметила, что тетка рисует восьмерки. Должно быть, Лавиния действительно была взволнованна: когда она бывала в хорошем настроении, она рисовала елочки.
Понимаешь, очень странно, проговорила Лавиния в раздумье. Я чувствую такое же желание смыться из комнаты, в которой он находится, как если бы там находился известный преступник. Только он, конечно, гораздо более славный. Но то же ощущение чего-то дурного. Она яростно начертила несколько восьмерок. Если бы он исчез сегодня вечером и кто-нибудь сказал, что это был просто красивый демон, а вовсе не человеческое существо, я бы поверила. Помоги мне Бог, поверила бы.
Тут она опять швырнула карандаш на стол и произнесла с легким смешком:
И тем не менее все это совершенная нелепица. Смотришь на него, пытаешься найти, что в нем такого необыкновенного, и что? Ничего. Светло-золотые волосы, кожа, как у младенца. У того норвежского корреспондента «Кларион», которого Уолтер приводил к нам домой, было все то же самое. Сирл необыкновенно изящен для мужчины, но и Серж Ратов изящен. У Сирла приятный мягкий голос и такая милая медлительная манера речи, но половина жителей Техаса и большая часть населения Ирландии говорит так же. Перечисли все его привлекательные черты и что получишь в итоге? Могу сказать, чего не получишь. Не получишь Лесли Сирла.
Да, задумчиво произнесла Лиз. Да. Не получишь.
Самое главное, самое притягательное ускользает. Что делает его столь отличным от других? Знаешь, даже Эмма это чувствует.
Мама?
Только это оказывает на нее обратное действие. Она не выносит его. Она достаточно часто не одобряет тех, кого я приглашаю в дом, иногда испытывает неприязнь к ним, но Лесли Сирла она ненавидит.
Она говорила вам?
Нет. Это и так видно. Слов не требуется.
Да, подумала Лиз. Не требуется. Лавиния Фитч, милая, добрая, рассеянная Лавиния, изготовительница романов для вечных подростков, обладала, оказывается, интуицией писателя.
Какое-то время я даже думала, не потому ли это, что он немного сумасшедший, сказала Лавиния.
Сумасшедший?!
Только чуть-чуть, конечно. Есть какая-то дьявольская притягательность в людях, которые безумны в каком-нибудь одном отношении и при этом совершенно здоровы во всех остальных.
Лишь в том случае, если вы знаете об их безумии, заметила Лиз. Вам должны быть известны их умственные заскоки, только тогда вы ощутите их «дьявольскую притягательность».
Лавиния подумала.
Да, наверное, ты права. Но это не важно, потому что я для себя решила, что теория «сумасшествия» не проходит. Я никогда не встречала в этом доме никого столь здравомыслящего, как Лесли Сирл. А ты?
Лиз не встречала.
А тебе не кажется, проговорила Лавиния, снова принимаясь что-то машинально рисовать и избегая глаз племянницы, что Уолтер тоже начинает обижаться на Лесли Сирла?
Уолтер?! воскликнула удивленно Лиз. Ну, конечно, нет. Они лучшие друзья.
Лавиния, семью точными взмахами карандаша построившая дом, пририсовала ему дверь.
Почему вы сказали так про Уолтера? спросила Лиз, как бы бросая вызов.
Лавиния прибавила четыре окна и трубу и разглядывала полученный результат.
Потому что он так внимателен к нему.
Внимателен! Но Уолтер всегда
Когда Уолтер кого-то любит, он принимает этого человека как нечто само собой разумеющееся, объяснила Лавиния, пририсовывая дым. Чем больше он его любит, тем меньше обращает на него внимания. Он даже тебя считает чем-то безусловно данным как ты, несомненно, заметила еще раньше. До последнего времени он и Лесли Сирла принимал как нечто само собой разумеющееся. А сейчас нет.