Теперь мы сидели, взявшись за руки, вокруг свечи: каждый перед своим листом подорожника и бормотали Заклятие обмена, которое, во что бы то ни стало, должно было принести нам большую удачу. Всё это происходило возле глубокой ямы в пещере, где по преданию давно-давно поселился большой Василиск.
Внимательно приглядевшись, я увидел у каждого из пацанов кусочек зеркала. Ага! Страховка, значит, на всякий случай! А кто здесь утверждал, что в полнолуние сказочный змей спит, как сурок, и вероятно, к тому же, такой же белый и пушистый?
Признаться, я был раздосадован на себя за свою забывчивость и за то, что теперь могу остаться без оружия. Без защиты, словно я был по-настоящему отчаянно, храбр. Они только делали вид, а сами и перестраховывались.
Это так меня возмутило, что невольно я перестал повторять тягучее, словно дикий мёд, заклинание на незнакомом мне языке, вышел из стройного хора голосов и сердито зашипел ругательства Пока остальные бубнили латынь.
Голоса резко стихли, будто кто-то выдрал с корнем даже упоминания о каких бы то ни было звуках. Мысли звенели, как старый школьный звонок: слышали!, слышите?, слышите!? кричал, взгляд каждого из нас. Признаться, я сам тогда не понял, что это был мой голос, потревоживший, звенящую магическую речь. Я поверил в то, что говорили об этом месте остальные.
Я не был, доверчив. И меня нелегко было пронять всеми теми, историями про руку, живых мертвецов и колдунов, и прочую литературу подкроватного жанра, но в глубине души подозревал одно в этом есть зерно правды. И поэтому я первый подпрыгнул от тихого голоса:
Ребята? Вы что тут делаете?
Рядом с нами стоял старик. Он был сед, как свежий выпавший снег. Одет был в какую-то домотканую одежду, рядом, у ног, лежала вязанка хвороста. Старик недоумённо щурился, глядя, как три босоногих пацана, со светящейся перламутровой краской на лице, бормочут, что-то совсем непонятное. Ночью. В пещере. При тонком цветке пламени.
Теперь же двое моих друзей застыли с открытыми ртами создавалось впечатление, что они окаменели превратились в живые статуи. Даже руки были, словно, изо льда: застывшие, покрытые чем-то похожим на иней лишь холод и липкие капли пота на ладони. Но может они всегда были такими, как изваяния, недвижимыми копиями самих себя? А влага в их пальцах была лишь результатом испарения в пещере? Казалось, кто-то очень хотел меня в этом убедить
В любом случае, говорить и двигаться мог только я. Даже поздороваться со стариком ума хватило. Хотя в первый миг чуть сам этого ума не лишился.
Здравствуйте мы ненадолго, простите, если помешали Мы только это вот поменять, я кивнул на увядшие листья подорожника. А потом обратно. Ему ведь уже всё равно будет не нужно
А откуда вы здесь? И что на что хотите сменять? спросил с интересом старик, усаживаясь на каменный пол по-турецки.
Мне показалось, что кое-где пол устлан пожухлой травой, но я не спросил, ничего об этом, наоборот. Рассказал ему всё, будто неведомая сила вытаскивала из меня все слова и события. Старик задумчиво следил за моим рассказом, изредка моргая и щуря немигающие жёлтые глаза.
Колдовство-о-о-о потянул он, разложив ветви для костра, но, так и не зажигая огня. Вы правильно выбрали время, но не думаю, что получите заветную кожу просто так: ему всегда нужна ещё и чья-нибудь жизнь старик, хитро подмигнул мне, словно знал меня с самого детства. Это не символический дар сброшенная кожа, а вполне материальный!
Я услышал грохот своего сердца о рёбра. Так иногда я сам грохотал ногами, сбегая по длинным гулким лестницам многоэтажек. И верно, моё сердце тоже решило сейчас удрать подальше.
Ночь окутала мягким пледом тишины, стараясь усыпить меня запахами и густым молчанием. Я понял, что надо уходить. Немедленно, но тело словно уснуло. Я не мог шевельнуться глаза и шёпот.. Больше от меня ничего не осталось в тот момент.
Старик развёл костёр. И теперь слабо щурился на нас из тени. Нет, не на всех троих. На меня!
Где-то громко плескалась вода, словно кто-то большой и неповоротливый лениво мылся в тёплых озёрных волнах.
Колдовство надо доводить до конца, мягко, но веско сказал, старик. Вам, ведь столько пришлось сделать? Приготовиться? Верно?
Нет! хрипло, прошептал я, Нам не нужны такие артефакты.
Хм-м, кожа не артефакт, её руками человека, никто не создавал, утробно хихикнул старик.
Я старательно сжимал и разжимал пальцы. Пронзительная боль сдавила виски, словно собиралась душить. Постепенно мне удалось сбросить оцепенение, и в этот же момент какая-то сила вытолкнула меня из круга. Я пролетел добрых три метра и больно, ушиб затылок.
Глупец! слова хлестнули под дых. У меня сбилось дыхание.
Что же ты наделал!?? гневно спросило, нависая надо мной рыжее пятно. Идиот! Все наши листья расшвырял! пятно обрело очертания злого Димкиного лица. Ничего теперь мы не получим! Раз в сто лет такое совпадает! Готовились! А ты уснул!
Он раньше никогда не ходил во сне, с сомнением пробормотал Антон.
По-большому он не ходил! Или по-маленькому! Два достижения сразу! сквозь зубы прорычал Димка.
Ах-х-х ты-ы-ы! вскинулся Антон.
Но подраться я им не дал. Обоих выволок за шиворот из злополучной пещеры, пнул под коленки и вместе мы выкатились наружу гневным клубком ос.
Ни поругаться, ни подраться, мы не успели: в тихом нежном шорохе ночь злой лай собаки с соседних дворов был похож на разнёсшийся грохот. Этот звук охладил наш пыл. Казалось, мир звучит как-то особенно громко, ошеломляюще и непривычно На всякий случай мы нырнули под куст. Я всё ещё держал обоих за воротники.
Голубоватый свет, фонарика, медленно вылизывал дорогу.
Это на-ас ищут, досадливо поморщился Димка.
Дима! Дима! Сыно-о-ок!
Отец, угрюмо констатировал тот, понимая, что наша отлучка покарается крапивными, а то даже ивовыми розгами
Они обычно втроём ходят, тревожный голос Димкиного отца был всё ближе.
Не-ет, наши сейчас спят, уверенно возразил голос нашего отца. О, босой след!
Мы приуныли. Ведь это нашим, особым штормовым фонариком, освещали пыльную грунтовую дорогу.
Могли бы раньше догадаться, простонал я.
Цыц! Огородами короче! пнул нас по голени Димка босой ногой. Ну же!
Сам он почему-то отполз куда-то в строну и достал из-под камня альбом с красками! Деловито, не скрываясь, уселся на один из камней и послюнявил кисточку. Пейзаж летней ночи ещё не был закончен, но Димка сосредоточенно пытался завершить его, словно не существовало вокруг ничего, кроме ночи и красок.
Идите уже, прошипел он нам.
Ох, и влетит ему, пропыхтел Антон, шустро добегая огородами до нашего двора. Как выручать будем?
Там видно будет, еле слышно ответил я, приоткрыв окно. Только бы ничего не скрипнуло!
Мы с трудом сдержали вздох облегчения, заползая в свою комнату.
На кухне раздавались взволнованные голоса бабушки с мамой. О чём-то спорили.
Мы нырнули под одеяла.
Приоткрылась дверь. Впуская тонкую полоску света на старый палас.
Хм-м-м, я же закрывала окно, услышали мы мамин голос. Она неслышно подошла к окну, затворила его. Поправила наши одеяла.
Мы глубоко вздохнули и провалились в сон.
Ха! Да не сможет он! весело сказал я, облизывая ложку за завтраком. В это утро всё казалось таким новым и свежим, словно мы видели наш дом в первый раз.
Ложку у меня тут же конфисковали.
Саша! Это общая ложка для общего мёда! с нажимом сказала мама, притворившись, что сейчас даст мне этой ложкой в лоб.
Я беззаботно улыбнулся и чувствительно пихнул Антона по лодыжке.
Сомневаюсь, тут же откликнулся брат, деловито протирая солнечные очки. Всё он сможет!
Так! Кто сможет? И что именно он должен смочь? глаза родителей, словно рентгены, изучали нас вдоль и поперёк. У меня появилось чувство, будто я проглотил большой ком льда и теперь он пытается устроиться в животе поудобнее.