Советы королям дают волшебники. Ты сама так говорила.
Я поняла, что он имеет в виду, в тот же день. Впервые за долгое время мне повезло: папа позвал нас с Лином провести вечер в экседре[6]. Ему вспомнилась вдруг петтейя игра на мраморной клетчатой доске, где нужно двигать свои фигуры и «есть» фигуры противника. Кто первым займет чужие клетки и сохранит при этом больше фигур, тот и выиграл. Пока была жива мама, мы играли по парам, а потом из каждой пары сражались победители. Теперь нас осталось трое, и пусть мне очень хотелось пригласить Эвера он тоже умел играть, я не решилась. Так что мы сделали иначе: Лин играл с папой, а я болела то за одного, то за другого. Играли мы с братом, а папа болел. И наконец он сразился со мной. Победитель определялся по скорости и эффективности ходов.
Где-то в середине последнего поединка я и сделала то, что мы с Эвером задумали: спросила папу, что он думает о придворных волшебниках. Помрачнев, он тут же начал сыпать вопросами, зачем я такое спрашиваю, и я с деланой неохотой призналась: «Хочу быть придворной волшебницей Лина, вот». В ту минуту я посмотрела брату, сидящему сбоку, в глаза. Он молчал и рассеянно улыбался. Он вообще был задумчивым, оба своих сражения проиграл.
Это правда? Отец тоже обратился к нему.
К моей радости, Лин кивнул. Не было никакого «когда-нибудь».
Я Папа сосредоточенно уставился на доску. Наконец конник фигура, ходящая углом, двинулась в атаку на моего императора. Я подумаю над этим, это занятно. Но если так, я многое делаю неправильно насчет вашего воспитания.
Что? сонно спросил Лин, хлопнув черными как уголь ресницами. Было ощущение, будто он вообще, пока папа бубнил, отвлекся, задремал. Это сердило: разве ему не важно, что мы на это вышли? Почему он не помогает мне?
Папа почти повторил слова Эвера:
Если вы правда собираетесь в будущем что-то решать вместе, вам нужно побольше видеться. А все так поменялось без Валато Взгляд его потускнел. Я взяла своего легата и пустила в лобовую атаку на его копьеносца. Ого, дочура хороший ход.
Я бы и рада больше видеться! призналась я. Копьеносец завалился на бок.
Я тоже, встрепенулся Лин, но меня не оставляло ощущение, что он опять нас не слушал, опять проваливался в сон.
Я повторил папа, подцепляя поверженную фигуру пальцами и убирая с доски. Он, в отличие от Лина, не спал, просто очень глубоко думал. Понимаешь, Орфо, э-э, есть препятствия, которые меня беспокоят и с которыми надо бы что-то сделать.
Я сглотнула, снова покосилась на Лина в поисках поддержки. Тот, откинувшись в кресле, сидел с сомкнутыми веками и барабанил пальцами по подлокотникам. На тонком усталом лице его не читалось ни тени энтузиазма. Под глазами лежали глубокие тени. Таким изможденным я помнила его только в год войны когда он раз за разом мог лишь гадать, заберет ли его с собой мама.
Препятствие к тому, чтобы я стала придворной волшебницей? с запинкой пробормотала я, но папа сразу помотал головой.
Нет, нет. Голос зазвучал почти заискивающе, и продолжил он быстро, точно желая скорее проскочить самое неприятное: К тому, чтобы вы снова общались сейчас.
Я уставилась на него во все глаза, но Лин так и не реагировал. «Когда-нибудь, издевательски пронеслось в моем мозгу. Когда-нибудь». Неужели ему совсем все равно? Захотелось лягнуть его, да посильнее. Или шлепнуть по щеке.
И какое же? спросила я как можно ровнее, проследила за тем, как чужой легат вплотную приблизился к моему императору, и отвела его. В ход пошла императрица. Легат пал.
Твоя сила, малыш, вдруг раздалось рядом. Лин опередил отца, а вот позы так и не изменил. Сидел, стучал по подлокотникам, жмурился. Губы кривились в малознакомой желчной улыбке. Отец боится, что прямо сейчас ты можешь случайно убить меня, потому что она все еще очень непредсказуема. Отец вообще боится теперь всего на свете, после того как
С чего он вдруг проснулся? И с чего начал злиться или вроде того?
Лин, оборвал папа. Его нависшее над доской лицо слегка побагровело, но глаза на брата он даже не перевел. На что ты намекаешь, Лин? Не выдумывай!
Я молчала. Теперь я остолбенела и только хлопала ресницами. Они они что?..
Это чушь. Брат все же открыл глаза, но смотрел он не на отца и не на меня, а куда-то между нами. Губы теперь тряслись. Чушь, и очень похоже, что теперь ты вообще относишься с опаской ко всем в мире женщинам. Может, ты ругаешь в мыслях и Гестет? А как насчет нашей доблестной прабабки, которая
Да что ты несешь, сынок? Отец ударил кулаком по столу. Перестань, а ну!
Фигуры подскочили, но я сосредоточилась и удержала их в равновесии взглядом. Такие фокусы я уже потихоньку осваивала, они никому еще не причинили вреда. И отец, и брат синхронно замерли, наблюдая, как императоры, и императрицы, и конники, и пехотинцы левитируют. Как плавно опускаются на места и замирают.
Все это правда? У меня по-прежнему получалось говорить ровно. Не знаю почему, но я не вопила, не плакала, у меня и мысли не возникло кого-нибудь из этих двоих убить. Может, потому, что и я по-прежнему опасалась своего дара. И не могла ручаться за себя. Во мне кипела обида, но голос разума легонько дул на нее, напоминая: «Зато если вдруг папа окажется прав, ты очень пожалеешь». Все еще правда?..
Орфо начал отец под внезапный злорадный смешок Лина. Я покачала головой.
Просто скажи, правда или нет. Я же так стараюсь! И я никого, ничем еще
Я Отец был уже совсем красным. И вместо злости я чувствовала жалость, не только к себе, но и к нему. Пойми, Орфо, все эти слухи, которыми оправдывала войну твоя мать, и все другие слухи о ней самой
Она даже не была волшебницей, отрезала я. Фигуры перед глазами все же поплыли. Пришлось моргнуть.
Но ее двоюродный дед, твой прадед, тот самый, который
Не упоминай! Лин дернулся.
Ей ничего от него не досталось. В смысле дара, он не наследуется, напомнила я. А еще Лин прав, была ведь прабабушка Эагра, которая как раз
Папа только вздохнул, а при упоминании прабабушки скорбно сдвинул брови. Предостерегающе поднял ладонь, как бы осаживая: «Это другое».
Да, Валато не досталось дара. Зато безумие достаться могло. С ним все сложнее.
Тогда сойти с ума может и Лин! здраво напомнила я.
Или уже сошел! Брат вдруг высунул язык, искривил плечи так, чтобы одно оказалось выше другого, и закатил глаза под лоб. Заерзал, заболтал ногами в воздухе. Что, не видно? Я безумец, безумец, безумец!
Это было совсем не смешно, скорее омерзительно: будто моего обычно серьезного и спокойного брата подменил какой-то уродливый безмозглый зверек. Может, он просто нервничал из-за всех этих повышенных тонов, может, надеялся так нас отвлечь и помирить? Я не понимала. Отец явно тоже: он хрустнул кулаками, схватился за голову и отчаянно выпалил:
Да что сегодня с вами поросята!
Я могла сказать то же про них двоих. Но вместо этого я произнесла:
Не думаю, что мамино поведение было связано с чем-то таким. А если ты боишься, что я наврежу Лину, так пусть за нами кто-то присматривает, когда мы вместе. Я же не против.
Это предложение опять что-то сделало с братом: он разом перестал кривляться и помрачнел. Его глаза сузились. Кажется, он никогда прежде так на меня не смотрел: будто на предателя? Он даже взвыл тихо, не разжимая зубов.
Кто, например? прозвучало почти со злостью. Какие-нибудь твои няньки?
Я спохватилась: все-таки он уже почти вырос. Наверное, ему неприятна была мысль о любом присмотре, но я слишком хотела вернуть брата себе, чтобы печься о таких вещах. Подумаешь, прислуга. В нашем замке все очень хорошие, добрые, и никто не станет лезть почем зря. Тем более о чем он? Это ведь для его же безопасности! Как ни обидно звучали слова папы, совсем отрицать их я не могла. Путь прадедушки, путь прабабушки оба были возможны.