Как-то раз, дождавшись, когда я наконец усну, она быстро впрыгнула в сапоги, набросила пальто и помчалась в молочную кухню. Вся дорога туда и обратно заняла не более получаса. Подбегая к дому, мама почуяла неладное: возле подъезда собралась толпа. Все активно жестикулировали, задирали головы и смотрели куда-то вверх. Подбежав ближе, мама поняла, что толпа разглядывает наш балкон (мы жили на втором этаже), а на балконе стоит какой-то незнакомый мужчина и держит на руках меня! У мамы подкосились коленки, она попыталась закричать, но ничего не получилось голос от ужаса исчез. Всё происходящее напоминало театр абсурда. Люди вокруг не бросались вызывать милицию, не кричали от ужаса, ровно наоборот: одобряюще кивали, а на маму смотрели хмуро и осуждающе. «Что ж ты, Аллочка, деточку одну оставила, тронула маму за плечо пожилая соседка. Так кричала, так кричала бедняжка!»
В конце концов мама поняла, что произошло. За полчаса её отсутствия я устроила образцово-показательный ор, подняла на уши всю округу и практически надорвала сердце случайно проходящего мимо мужчины. Недолго думая, он по водосточной трубе забрался на наш балкон, чтобы успокоить несчастную детку. Детку отняли, «героя» выпустили через дверь, маму отпаивали валерьянкой, а вернувшаяся из гостей бабушка тут же написала заявление в ЖЭК с требованием убрать водосточную трубу от нашего балкона. Трубу не убрали, но больше никто, кроме кошек, к нам в дом не забирался. Но это уже совсем другая история.
Пропавшая премия
Как-то под конец года папа получил то ли премию, то ли тринадцатую зарплату. Для простой советской семьи событие архиважное. Вся сумма была расписана заранее до последней копейки. Мама мечтала о новых сапогах, папа о новых обоях, мне едва исполнилось два года, и срочно требовалась шуба. Папа торжественно возложил на кухонный стол новенькие, только что выданные в заводской кассе купюры и побежал в магазин за шампанским. Мама вытащила из духовки противень с песочным печеньем, сунула мне в руки старого плюшевого слона с надорванным хоботом и побежала звонить подруге та недавно отхватила по случаю югославские сапоги, но промахнулась с размером. В общем, в доме царило радостное волнение, и меня ненадолго выпустили из поля зрения. В квартире зазывно пахло свежеиспечённой сдобой, хобот у слона был наконец оторван, делать мне было решительно нечего, и я двинулась на запах. Придвинув табуретку к кухонному столу, я забралась на неё и потянулась к печенью.
Когда папа вернулся с шампанским, на пороге его ждала бабушка с мусорным ведром. Не знаю, как это было у вас, а у нас выбросить мусор можно было ровно два раза в день в семь утра и семь вечера. Огромный мусоровоз планомерно объезжал городские дворы, оповещая всех о своём прибытии ужасающим рёвом. Эта штука издавала такие звуки, которым бы позавидовал сам иерихонский рог. Утром из окрестных домов выбегали полусонные и полуодетые жильцы с вёдрами и сбрасывали их содержимое прямо в разверстую утробу мусоровоза. О такой роскоши, как целлофановые пакеты, никто и не мечтал. Ни мусорных баков во дворе, ни мусоропровода в подъезде у нас тоже не было.
Выбросив содержимое ведра, папа вернулся домой и увидел растерянно мечущуюся по квартире маму. Мама не могла вспомнить, куда переложила купюры, бабушка пожимала плечами и утверждала, что никакую премию в глаза не видела. Папа твёрдо помнил, что оставил деньги на столе. Деньги пропали. Родители перерыли все ящики, заглянули под все матрасы, вывернули все карманы ничего. Долгожданная премия бесследно исчезла, как и добрая половина песочного печенья.
Ладочка, наконец, кто-то вспомнил обо мне. Ты денежку не видела? Тут, на столе лежала.
Видея, честно призналась я.
А где же она? с облегчением вздохнули родители.
В ведёе! гордо ответила я, указав пухлым пальчиком на пустое мусорное ведро. Где-то за пару-тройку кварталов в вечерней мгле затихали звуки отчалившего мусоровоза.
Сапоги маме всё-таки купили деньги заняли у знакомых, шубку мне пошили, а вот ремонт пришлось отложить. Всё-таки сапоги и шуба важнее обоев, это любая девочка знает!
Горшок под ёлкой
Родители мои были не самых строгих нравов и любили покуролесить. Они часто собирались с друзьями и устраивали весёлые посиделки. Оставить меня было не с кем: няня в те времена считалась немыслимой роскошью, бабушка оставаться со мной по-прежнему не хотела, поэтому меня всюду таскали с собой. Неизменным спутником наших походов был мой любимый горшок ярко-жёлтого цвета с синим бегемотиком на боку. Присесть под кустик на корточки или взгромоздиться на чужой унитаз об этом не могло быть и речи. Столь интимный процесс я могла доверить только своему жёлтому другу.
Однажды тёплым субботним вечером мы возвращались из гостей. Погода была прекрасная, вечеринка удалась, родители, довольные и веселые, болтали без умолку. И тут мне приспичило. Дело было на главном проспекте города, в двух шагах от нас возвышался облицованный благородным гранитом обком партии, а у его входа росли разлапистые голубые ели. Родители отошли в сторонку, вытащили из пакета горшок, поставили его под ёлку, усадили меня на него, а сами продолжили беседу. Видимо, очень увлекательную, потому что завершили её они уже дома. «А где ребёнок?» удивилась вышедшая им навстречу бабушка. Мама и папа переглянулись и, мгновенно протрезвев, пулей выскочили обратно. Мои молодые, безалаберные, слегка пьяные родители забыли меня на улице. К счастью, они обнаружили меня на том же месте, где и оставили, в целости и сохранности. Я сидела на горшке под ёлкой и даже не плакала, терпеливо ожидая возвращения родителей. А может, увлечённая процессом, и не заметила их отсутствия. Странно, но никто из прохожих не обратил внимания на маленькую девочку, одиноко сидящую под ёлкой на ярко-жёлтом горшке, и не вызвал милицию. В общем, всё закончилось хорошо, если не считать потери любимого друга, которого на радостях забыли, а на утро на прежнем месте не обнаружили. Видимо, бдительные дворники вовремя спохватились и выбросили его куда подальше, чтобы не оскорбить эстетические чувства работников обкома.
Муки фотографирования
Любите ли вы детские фотографии так же, как люблю их я? У меня их великое множество. В детстве меня никогда не ставили на стульчик, чтобы спеть гостям песенку. Впрочем, если бы такая безумная мысль и пришла моим родителям в голову, им пришлось бы меня к этому стулу привязать. Я бы скорее согласилась спеть песенку из-под стула или забравшись на шкаф. На большинстве снимков я бегаю, прыгаю, съезжаю с горки, лезу на дерево или свисаю с турника вниз головой. Усадить перед камерой меня можно было единственным образом: рассказать сказку. Мама читала мне книгу, а папа снимал. Вот я заворожённо слушаю, прижав пухлую ладошку к щеке, так начинается сказка про Золушку. А вот насупила брови как мачеха может быть такой злой? Здесь распахнула глаза от волнения успеет ли главная героиня вовремя вернуться домой? А здесь блаженно улыбаюсь они поженились и жили долго и счастливо!
Конечно, были и другие снимки сугубо официальные, детсадовские и школьные: серо-зелёная папка с портретами в шаблонных рамочках и витиеватой надписью по диагонали: «Где бы ты ни был, кем бы ни стал, помни о тех, кто тебя воспитал!» Дети на них получались похожими на старичков и старушек и были с трудом отличимы друг от друга. Иногда и сам себя не узнаёшь, смотришь на подпись и думаешь: вот эта насупившаяся, будто проглотившая линейку особа с косичками это действительно я?