Мам, мне есть хочется, недовольно пробурчал Кирилл, переводя взгляд на сетку с апельсинами. Почисть пельсин.
Не пельсин, а апельсин. Мы ведь недавно поели, Лена с трудом отогнула манжет и посмотрела на часы. Хотя уже давно, ты прав. Но всё равно потерпи. Я не буду чистить апельсин в электричке. Мы скоро приедем, доберемся на место, и почищу.
Так куда мы едем, мам? не унимался Кирилл, ерзая на жестком, обитом деревянными рейками сиденье электрички. Мы к дяде Саше едем? Скажи, мам!
Нет, не к дяде Саше, он в Полярных Зорях живет, Кирюш.
Тогда куда?
В деревню, Кирюш, там дом есть. То есть должен быть. Вот мы с тобой сейчас приедем и посмотрим, стоит еще дом или нет.
Кирилл нахмурился и пододвинулся поближе. С серьезным видом затворника он спросил:
Мам, так ты этот дом видела? Он есть? Как же мы едем, а дома нет.
Видела, конечно, видела, Лена нагнулась и затянула потуже узел на одеяле, внутри которого был радиоприемник. Видела, когда была постарше тебя. В этом доме жили мои бабушка и дедушка, родители моего папы, то есть твои прабабушка и прадедушка. Они давно сделались старенькими и умерли, прадедушку я даже не помню, знаю только, что он участвовал в войне, был в ополчении, ездил на танке, участвовал в обороне Сулажгоры. Помнишь, мы с тобой ходили туда, памятник смотрели?
Помню! грозно ответил Кирилл, хотя на самом деле ничего не помнил, точнее не мог вспомнить с ходу: уж слишком много было впечатлений за два дня от пожара, пожарной машины, ночевки в чужой квартире до покупки апельсинов и поездки на электричке.
Взглянув в окно, Лена уловила очертания знакомых пейзажей. Поворот электрички, ряд берез, болотце, вдалеке колхозный коровник длинное приземистое здание из белого кирпича. Где-то там, в лесу, должна была быть старая железная вышка, с которой летом следили за лесными пожарами и колхозным стадом, которое от недосмотра забредало на просеку, ведущую к линии электропередач. Электричка прошла еще немного и Лена увидела ту самую вышку, железную, покосившуюся. Ее сердце заколотилось: после вышки была остановка, а потом еще одна, конечная, на которой и следовало выходить.
Так вот, прабабушкин дом я помню с тех пор, когда была там, это было давно, очень давно. Чуть постарше, чем ты, была. Прабабушка была уже старенькая-старенькая. У нее была коза, жутко сердитая. Бабушка поила меня козьим молоком, которое я не очень люблю.
А меня заставляешь пить, обиженно сказал Кирилл. Это нечестно.
Но я же тебя заставляю пить обычное, коровье, а оно совсем другое, Лена посмотрела на торчавшую из сетки бутылку ряженки. Так вот, с тех пор, как твоя прабабушка умерла, дом стоит закрытый. Давно стоит, уже пятнадцать лет, даже больше. Я когда перебирала наши документы, которые вынес Аркадий Ильич, нашла бумаги на дом. Вот и посмотрим, Кирюш, что от него осталось.
А вдруг он тоже сгорел? Кирилл посмотрел маме в глаза и понял, что спрашивать о таком не стоило: на глазах Лены выступили слезы, но она тут же вздохнула и улыбнулась.
Кирюш, да о чем ты таком говоришь! Не сгорел он, а если и сгорело в нем, скажем, крыльцо или еще что-то, то починить проще, вокруг лес. Дома в деревне деревянные. Где досочка отвалилась или прогнила, там новую выстрогают и приколотят. Так, Кирюша, бери сверток, только не урони, и свою сумку бери, нам выходить.
Либо из-за того, что электричка была дневной, либо по причине удаленности станции сошли на ней только Кирилл с мамой и больше никто. Электричка дала гудок и тихо отошла на резервный путь, в тупик. Платформа, больше похожая на большущий подтаявший сугроб, чем на железнодорожную станцию, была пуста. Лена осматривалась по сторонам, вспоминая, куда идти, но, сколько ни силилась, окрестностей не узнавала.
Подскажите, а на второе озеро как нам попасть? спросила она у железнодорожника, спрыгнувшего из кабины электрички и курившего, постукивая носком башмака по колесам локомотива.
Не знаю, там спросите, он показал окурком в сторону деревянного домишки возле станции, оказавшегося местным магазином. И не ходите по путям. С ребенком, а какой пример показываете!
Лена промолчала, хотя хотела заметить, что тыкать окурком неприлично. Продавщица посмотрела на вошедших Лену и Кирилла, на сетку с апельсинами и, присвистнув, пафосно произнесла:
Городские пожаловали.
Из стоявшей на подоконнике старой радиолы, похрипывая, вырывался голос Валерия Леонтьева, сообщавшего о вере в неиссякаемые возможности прикрепления к спине крыльев и полета на дельтаплане.
Подскажите нам, пожалуйста, как пройти на второе озеро, осторожно попросила Лена, перекрикивая радиолу.
Кирилл молчал. Он смотрел то на маму, то на продавщицу и сжимал в руках сверток, чтобы не выронить его.
Сразу поняла, не нашенские, ухмыльнулась продавщица. Только это вам долго плестись, там уж не живет давно никто.
Как? Лена удивилась не меньше Кирилла, который всё еще не мог поверить, что у них с мамой будет почти сказочный домик, заброшенный среди леса в деревушке и доставшийся от прабабушки. Это было неуловимо, неясно, волшебно, так, как не случается в реальности, где тесные холодные комнаты в гнилых деревянных бараках да квартиры в бетонных домах, в которых время от времени случаются пожары, сгорают вещи и игрушки, и ночевать приходится в соседских квартирах прямо на полу.
А вот так, свету там нет, не провели, столбы через болото не стали тянуть. Это вы сейчас пройдете туда легко, а потом растает и всё, ни пройти ни проехать. Почти все сюда перебрались еще лет десять назад, когда с перепою умер старый председатель колхоза, вскрылась недостача, и проверка шерстила вдоль и поперек. Оказалось, в документах деревня значится как электрифицированная. Тогда людям лес выделили под постройку, участки. Вы, значит, совсем не местные?
Совсем, призналась Лена.
Может, ищете кого? Так все почти, считай, тут живут, в поселке, за вторым озером только тьфу, глаза б мои не глядели.
И всё же, куда идти?
Лену этот разговор насторожил: она начала припоминать, что в доме у бабушки не было ни холодильника, ни лампочек, вечером зажигали свечи, а всё молоко, полученное от козы, выпивали или пускали на нечто, напоминавшее творог. Теперь же всё вставало на свои места. Впрочем, ей было всё равно, живет кто-нибудь в той деревне или не живет, главное, чтобы дом был цел и в нем как-нибудь удалось обосноваться. Возвращаться назад, в город, решать вопрос с выгоревшей квартирой, с работой, на которую она благополучно не вышла, было выше ее сил.
Мне, девушка, всё равно, кто там живет и какие сплетни по этому поводу распускают. Мне просто нужна помощь. Я давно тут не была и не помню, куда идти, честное слово.
Продавщица уставилась на Лену, видимо, стараясь понять, кому из местных она приходится родственницей, затем взглянула на Кирилла, странно улыбнулась, должно быть, решив, что какого-то нерадивого мужичка из колхоза ждет сюрприз с нежданно нагрянувшим былым увлечением, когда-то обрюхаченным, а затем покинутым.
Сейчас выйдете, дорога будет направо. Пойдете и всё время направо, через два мостика пройдете, а там увидите.
Лена бросила «спасибо», уже повернувшись к выходу и ведя за капюшон Кирилла.
Мам, а почему ты мне не рассказывала, что у меня была прабабушка?
Кирюш, прабабушки были у всех. И прапрабабушки, и прапрапрабабушки. И прадедушки, и прапрадедушки, и пра-прапрадедушки. Ну и прочая родня.
А они все жили при царе, да, мама?
Да, жили. Ты лучше под ноги смотри.
А потом пришли большевики и Владимир Ильич Ленин сверг царя! гордо заявил Кирилл заученной в детском саду фразой.
Вот видишь, ты и сам всё знаешь, вздохнула Лена.
За городом оказалось гораздо холоднее. Ветер дул в лицо всё время, пока они шли по открытому пространству. Пахло талой водой. Ветер стих, когда дорога пошла лесом. В лесу совсем нетронутым лежал снег, закрывая собой маленькие деревца и зеленые пушистые елочки. Вдали покрикивала птица гу-гу-гу. От ощущения одиночества и оторванности других охватили бы страх, щемящая никчемность, желание повернуть и выбраться обратно. Но Лена была настроена решительно. А Кириллу было просто любопытно. Он устал, промочил ноги и натер их валенками, которые стали уже малы и на которых ярко-красные галоши давным-давно протекали. Болели руки сверток с приемником и небольшая сумка с немногочисленными уцелевшими игрушками взрослому показались бы легкой ношей, но он с ней еле справлялся. Правда, боялся признаться маме, что он устал, а ноша тяжелая. Ему поскорее хотелось взглянуть на тот самый домик. А вдруг их встретит прабабушка, вдруг она жива? И напоит козьим молоком. Вдруг только маме оно кажется невкусным, а на самом деле от него не оторваться? Кирилл уже сталкивался с таким: мама говорила, что плавленые сырки с паприкой гадость и их едят только плохие дяди, когда пьют пиво, а ему они безумно нравились, и каждый раз, когда приезжал дядя Саша, он украдкой просил его их купить. Конечно, Лена всё знала об их проделках, но делала вид, что не замечает, как Кирилл перемигивается с дядей Сашей и прячет за спиной обрывки фольги, в которую был завернут сырок.