Халис, ты нынче на охоту не ходишь. А раньше охотился? спросила Авиталь.
Я ведь рабом был, что прикажут то и делал. Но охоту не любил. Жалко мне и оленей, и зайцев всех жалко! У них своя жизнь. Одной стрелой погубишь и мать, и деток. Мать погибнет от раны, а детки от голода, ответил Халис.
Так ведь львы и волки всё равно загрызут жертву свою, съедят ее. Не от стрелы, так от клыков погибнут слабые!
Львы и волки не для забавы охотятся и убивают не по злобе.
Да разве кровожадные звери не злые?
Нет, Авиталь, не злые они. Зверям злоба не ведома, и ненавидеть они не умеют. А любить любят. Видал я, как львица облизывает львят, мясо им приносит, растит, воспитывает. А свиньи лесные как поросят полосатых своих берегут! А олени? Да что и говорить! Зависть, жадность и ненависть это ищи у людей.
Зато у зверей бога нет, а у людей есть. Бог взыскивает с нас добро, а за дурное наказывает так меня отец учил. Мать же велела всегда родителя слушать он худого не скажет, и перечить ему нельзя.
Я в своей жизни о многих богах слыхал. В Вавилоне один, в Халебе другой, у вас, у иудеев третий. Богов почитать надо, и они друг друга почитают. Таковы все боги, кроме вашего Господа Он никакого бога, кроме себя, не признает и от людей того же требует. Ревнив Он, и прощает с трудом. Однако о богах ты лучше с отцом и с матерью говори им видней, чему дитя учить.
Глянь-ка, Халис, вон на тот пригорок. Видишь, трава там зашевелилась?
Ну, вижу. Удивляюсь, ветра нет, а трава колышется!
Колышется, потому что со словами твоими не согласна и сердится. Я слышу, трава говорит сама с собой, мол, не все звери хороши. Которые щиплют зелень с земли, те только о желудке своем помнят, а красотой пренебрегают. Шепчут травы и полевые цветы: Мы украшаем лесную землю, а щипачи нас поедают!
Может, верно молвят травы и цветы. Не все то правда, что у людей на языке. А деревья о чем шелестят?
Смотри, вон дерево на опушке! показала Авиталь.
В беде оно, несчастное! Один бок голый, а на другом от листьев одни жилки остались!
Ты только видишь, а я вот слышу, как дерево это плачет. Один бок у меня голый, потому что внизу оленята объели, а сверху мамаша-олениха листву сжевала. На мою беду, листья у меня вкусные, гусеницы другой бок разорили. Теперь умру, наверное!
Молодец, доченька! Жалеешь беззащитных. И я такой же. Давай-ка мы из ручья воду наносим и деревце это польем. Может, не умрет!
Запасливый Халис не расставался с заплечным мешком, а в нем разные полезные вещи сложены, и котелок среди них вдруг пить захочется. Девочка и старик раз за разом спускались к ручью, набирали воду и поили больное дерево. Устали, вернулись на место.
Я слышу, слышу, Халис! Дерево благодарит нас!
Господь щедро наградил тебя, Авиталь! Ты понимаешь язык деревьев и трав. Ты хоть и маленькая еще, а дар Божий велик в тебе! Подрастешь, и еще не тем удивишь мир! Говорят ведь, если уж у птицы горло звонкое, то и перо пестрое! Жаль, я стар, и не узнаю всего. Что поделаешь? Всего в жизни никак не успеть. Умру раньше нашего с тобой дерева.
Ты добрый, а добрые долго-долго живут, так матушка говорит. А я думаю, ты вообще не умрешь!
Сладкие слова ты сказываешь, девочка, да только не бывает так! Хоть и знаю, что не бывает, а слышать все равно отрадно!
Мы никогда с тобой не расстанемся. Жаль, что не взяла я цимбалы. Сыграла бы тебе что-нибудь веселое!
Старого человека трудно развеселить. К морщинам веселость плохо пристает. А скажи-ка, Авиталь, ты и горы можешь слышать, они тоже разговаривают, как трава и деревья?
Нет, Халис, горы разговаривать не умеют. А, может, и умеют, но так тихо, что слова их ушей моих не достигают. Зато горы думают громко.
И тебе их мысли ведомы? усмехнулся Халис.
Конечно! Вот давай перейдем на другой холм, оттуда увидим Хермон. Он быстро заметит нас. Он знает, что я понимаю его, сразу станет размышлять, и я тебе расскажу, о чем его думы.
Авиталь и Халис спустились с холма, поднялись на другой. Перед ними вдали возникла огромной величины гора.
Он заметил меня! вскричала Авиталь, сейчас станет думать.
Я пока присяду, успею отдохнуть.
Хермон думает о плохом. Будет война.
Какая война?
Иудеев с аммонитянами, а, может, и иудеев с иудеями.
Кто победит? Что думает твой Хермон?
Хермон думает, что он не знает, кто победит.
Зато я знаю, дочка. Никто не победит. Не бывает победителей в войнах так уж войны устроены. Ифтах другого мнения?
Другого.
Глава 2
1
Четырнадцатилетняя Авиталь не довольствовалась, как прежде, балагурством с деревьями, травами и цветами и уж наперед ведала, о чем думают горы. Ей хотелось проникнуть в историю семьи.
Почему горячо любимые матушка и батюшка живут с нею не в городе, а в горах? Зачем отец вечно воюет, и разве война лучше мира? Что это за фигурки из кости, которые мать так любит перебирать?
Авиталь казалось, что все эти странности связаны между собою в один тугой узел. Развязавши его, она получит ответы на свои вопросы, и рассеются недоумения. Она уже почти взрослая, и пора ей знать семейные секреты, а в том, что имеются таковые, сомнений у девицы не было. Да и в самом деле: тайна чревата бедой, она как плотно закрытый кипящий котел разорвется и кипятком ошпарит.
О притязаниях своих на осведомленность Авиталь решительно заявила отцу с матерью. Сара и Ифтах, посовещавшись, решили, что, пожалуй, права дочка, и пора открыться. Ведь где есть загадка, там и до обмана недалеко. Назначено было время семейной беседы. Ифтах, занятый по горло важными военными делами, припозднился.
Мать и дочь начали разговор, не дожидаясь прихода отца. Решили: как появится глава семьи, так и скажет свое значительное слово. Приготовленный заранее ужин Халис держал на малом огне. Так уж заведено: сперва едят мужчины, а уж потом женщины. Стало быть, трапеза откладывается до возвращения Ифтаха.
2
Сара и Авиталь уселись на циновки друг против друга. У входа в шатер расположился Халис. Пусть слушает испытанный временем слуга ведь ему и без того известны многие семейные секреты.
Что бы ты хотела узнать, дочка? спросила Сара для зачина беседы.
Всё хочу знать о семье нашей, разве не положено мне? Я уже взрослая! настырно ответила Авиталь.
Ну-ну, Авиталь, не горячись прежде времени, а лучше послушай. Дед твой, родитель отца, жил в городе Гиладе, и судил тамошний народ, и правил им. Народ был им весьма доволен и горд. При нем иудеи отменно трудились возводили дома, строили загоны для скота, рыли колодцы. И воевали славно не раз аммонитяне-язычники посягали на земли Гилада, но дед умело командовал ополчением и надежно оборонял городские владения.
Значит, отец мой сын судьи? Отчего же народ не избрал его судьей после смерти деда? Первосвященник не хотел?
Не спеши, Авиталь, давай вместе разбираться. Дед породил четырех сыновей. Стало быть, у отца твоего есть три брата. И они появились на свет от законной дедовой жены. А вот Ифтах, что родителем тебе приходится, сын наложницы вот где закавыка!
Неужели дед мой сразу двух женщин любил?
Не знаю, Авиталь, скольких женщин он любил. Спросишь об этом мужчину, и не получишь ответа слишком труден вопрос. Однако говорили люди, что дед ценил Ифтаха выше законных сыновей.
Наверное, он наложницу любил больше жены!
Очень даже может быть. А теперь подумай, нет ли здесь причины для раздора?
Конечно есть! Небось, законные сыновья задумали оттеснить отца в сторону и самим унаследовать судейство и власть над народом!
Так и случилось, Авиталь. Но не только о судействе и о власти речь. Имущество и земли тоже наследуются! Да и это не всё
Не всё? Жадные братья обделили отца, и им этого мало?
Важную вещь подарила судьба отцовским врагам. Я о том сказать хочу, что имелась у них еще одна зацепка, и хоть тяжело мне говорить об этом, а надо. Наложница-то, бабка твоя, которой уж давно в живых нет, не иудейского роду была, а из языческого племени происходила. Деду не удалось скрыть сие от первосвященника, а уж от него дознались об этом и дедова жена законная, и сыновья ее, да и весь народ гиладский.