Лиза Гамаус
Попаданку приглашали? 1983 Тунис
ПРОЛОГ
Пришлось продать машину и даже закрыть бизнес. Небольшой, но всё же. Жалко, но и это почти ничего не меняло в моей вопиющей ситуации. Долгов было море. Жизнь ещё раз дала понять, что если я не перестану воспринимать всё и всех вокруг, как добрых и порядочных дядь и тёть, и не научусь мстить за подставы и откровенный обман, то в следующий раз точно мало не покажется. Ну, как мстить? Не мстить, а менять своё отношение к поступающей информации, независимо от формы и способа подачи. Везде ангажированность и скрытое желание тебя использовать. Степень использования пора регулировать быстро и на свой счет. Не то, чтобы я была уж совсем простушкой, но гештальты имелись.
Я сидела в кафе в центре Москвы, попивая самый дорогой кофе, который подавали в заведении. Из принципа. Можно было выбрать из девяти или десяти сортов кофейных зёрен, заботливо насыпанных в хрустальные колбы с массивными крышками в виде капель. Я взяла африканский, из Бурунди. Он отдавал арахисом и цитрусовыми, остальные ноты, которые ему приписывали, я не слышала.
К вам можно? передо мной стоял мужчина лет пятидесяти, дорого и со вкусом одетый. В одной руке он держал чашку кофе, в другой довольно потрёпанный кожаный портфель тёмно-зелёного цвета.
Необычно, ответила я ему, искренне удивляясь его просьбе, так как кругом было полно свободных столиков, я вас знаю?
Да, мы давно знакомы, Исидора. Мы учились в одном институте, только я на японском и несколько лет позже, а вы на арабском. Вас называли часто Дункан1, я прав?
То, что я училась в ИСАА2 это правда, а то, что вы там учились, не имею никакого понятия. Так что временно приму на веру ваши слова. А Дункан меня до сих пор многие зовут, это не секрет, не говорить же ему, что это и есть моя фамилия, и ничего в этом странного нет, если люди меня зовут по фамилии, садитесь, я показала ему рукой на свободный стул за моим столиком.
Нам не удалось близко познакомиться в студенческие годы, но я вас узнал и решил подойти. Вы почти не изменились, продолжал мужчина, Олег Пригожин, он слегка наклонил голову, произнося своё имя.
Отлично. С окончания института прошёл не один десяток лет. Конечно, не изменилась. И о чём нам разговаривать? Мы же практически чужие люди, разве что из одного учебного заведения и одного города. Но это срабатывает за границей, не здесь, так что я приготовилась. Мало ли. Просто так вряд ли он бы подошёл. Тем более, что я поклялась всеми своими победами и успехами, что буду слушать людей внимательнее и ответы давать на следующий день, а не сразу, как на интернет-вебинаре по продаже курсов всего на свете.
Я, собственно, ещё и хотел передать вам привет от Хакима, вашего тунисского друга, я видел его не так давно.
Олег, не путайте меня, пожалуйста, улыбнулась я, не имея никакого повода это делать, я вас вижу первый раз, а вы мне передаёте привет от иностранца, которому сообщили, что собираетесь со мной увидеться? Я могла бы и не разрешить садиться со мной за один столик, тогда что бы вы делали?
Исидора, это всё формальности, не имеющего к делу никакого отношения. Вам привет от Хакима Хаммами, точнее, привет-вопрос.
Задавайте!
Я подумала, что мало теряю. Выслушаю. Хаким прошло примерно лет сорок, как я вернулась из языковой стажировки из Туниса. Нас, меня и ещё трёх однокурсниц из МГУ, и двух студентов из Армении, отправили тогда учиться в Тунисский университет Эль-Манар, точнее, Институт современных языков Бургибы. Время было советское, лихое, мы были наивны, доверчивы, полны иллюзий о странах арабского Магриба, и столкнулись с такими сложностями пребывания в капстране, что один парень даже не выдержал напряжения, и его отправили раньше срока обратно. Почти свихнулся бедный. Начал заговариваться. Никак не мог смириться с тем, что общаться с окружающим миром можно было только предупредив о каждом своём шаге в посольство, а со вторым однокурсником отношения не сложились.
Хаким как раз помогал нам справиться с бытом и навести кое-какие контакты с местным населением. Мы же были любопытными, и нам очень хотелось попробовать именно то, что запрещалось, сходить туда, куда нельзя, купить что-нибудь на чёрном рынке и так далее. Я сразу вспомнила этого общительного типчика по прошествии стольких лет. Да он, наверное, совсем старый уже. Что ж ему от меня понадобилось?
Он мне передал, что ждёт вас в Тунисе. Готов оплатить перелёт и проживание по самому высшему разряду. Приглашает вас в гости.
Опять необычно, я отпила от остывающего кофе, а вопрос-то в чём?
Если вы согласитесь и поможете ему в одном расследовании, как я понял, у вас больше не будет материальных проблем.
Откуда вы знаете про мои проблемы?
Я? Я ничего не знаю, Исидора, что вы! Я лишь любезно согласился выполнить просьбу Господина Хаммами связаться с вами.
О какой сумме идёт речь?
Хаким очень состоятельный человек сейчас. Но сумму он мне не озвучил, Олег развёл руками.
От состоятельных как раз больше проблем, чем от обычных людей. А что за расследование, тоже не знаете, так?
Оно связано с его сестрой, Марьям, серьёзно так произнёс Олег.
Понятно. Его сестра пропала в мою бытность в Тунисе, то есть почти сорок лет назад. Вы шутите?
Вы согласны? он немного напирал и вообще был нагловатый и самоуверенный. Видимо, чувствовал за собой защиту, или тоже был состоятельный.
Я абсолютно не в теме. После того, как закончилась практика, и мы уехали, Тунис и всё, что с ним связано, просто исчезли из моей жизни. Я ничем, наверное, не могу помочь. Я всегда готова помочь
И тут я подумала: «а не съездить ли мне в Африку?»
ГЛАВА
1. Отель
Я открыла глаза. Передо мной синело Средиземное море, по пляжу нежно гулял тёплый ветерок, вечернее солнце клонилось к закату. Сама я лежала под зонтиком на большом белом полотенце, которое было постелено прямо на мелком жёлтом прибрежном песке. На мне был старомодный, но добротный пёстрый купальник, а ногти на ногах накрашены малиновым цветом, какой я сама бы ни в жисть не выбрала. Я всегда предпочитала красный педикюр, цвета венозной крови, как шутила одна моя приятельница. Рядом с полотенцем валялись резиновые вьетнамки, явно купленные наспех, широкополая соломенная шляпа местного производства, а под зонтиком стояла большая пляжная тряпичная сумка, тоже не в моём вкусе.
Ну, здравствуй, Тунис! сказала я вслух. Жизнь меня заставила, именно заставила, ничему не удивляться, а сразу оценивать ситуацию. Даже такую, когда ты в собственном прошлом в Северной Африке и тебе опять 21 год, но! Как выяснилось, только внешне. Память и опыт остались при мне.
Я на всякий случай зажмурилась и медленно опять открыла глаза. Море никуда не делось. Как и всё остальное. Села и повернула голову вправо. Совсем недалеко, под таким же зонтиком, сидела на таком же полотенце женщина, лет шестидесяти. Топлес. Так себе зрелище. Похоже, попавшая сюда из Западной Европы белокожая блондинка, слегка обгоревшая под средиземноморским солнцем. На её плечах виднелись следы ожогов, какие оставляет на коже неравномерный загар, если вовремя не защититься и сразу улечься на пляже.
Женщина тоже посмотрела на меня и приветливо улыбнулась.
Deutsch?3 сразу спросила она.
Францюзиш? ответила я, как могла.
Немка замотала головой. Да, родимая, немецкий я не знаю и говорить мне с тобой не о чем. Продолжай тратить свои пенсионные накопления на ловких и страстных тунисских самцов, только смотри не подхвати инфекцию. Африка же, как ни крути.
Немка уже махала рукой, на которой поблёскивали пять шесть золотых браслетов. Она махала в другую сторону, явно кого-то подзывая. К ней на всех парусах спешил смуглый молодой араб. Оно и понятно. Подбежал и плюхнулся рядом на песок. Она игриво взвизгнула и стала ему что-то говорить. Понимал он или нет, значения не имело, каждый знал, зачем он там лежит на песочке и сколько у них впереди дней оплаченного счастья. Тунис славился своим секс-туризмом на всю Европу. Причём, специализировался именно в таком направлении: мальчики и бабушки. Хотя, при желании, схему можно было без труда поменять. Я рассуждала и смотрела на эту парочку голубков совершенно спокойно, ничему не удивляясь, как будто я только и делаю, что провожу время на пляже и смотрю по сторонам. Тогда, в советское время, нам это казалось верхом распутства, эдакой капиталистической перверсией, о которой предстояло рассказывать знакомым по возвращении.