Остальные молчали. Капитан Марч окинула собравшихся пристальным взглядом.
Что ж, подытожила она, Если ни у кого нет возражений
Есть возражения! улыбаясь, сказал Фруше.
Он сделал два шага и оказался прямо напротив меня.
Почему бы нашему штатному зоологу-ботанику-климатологу-и-черта-в-ступе не начать, наконец, отрабатывать жалование, которое платит ему Корпорация? Он ведь, кажется, учёный, и знает всё обо всем на свете? Не то, что мы, тупые служаки. Пусть спустится вниз и посмотрит что там и как. Если наши доблестные десантники отравились местными ягодами, или получили солнечный удар, загорая на белом песочке Ал сумеет помочь им прийти в себя. Он ведь ещё и медик, если я не ошибаюсь? Ты же сумеешь вернуть ребят домой, и вернешься сам, так, Ал? А если не вернешься что ж, невелика потеря.
Фруше торжествующе улыбался.
Это разумное предложение, невозмутимо сказала капитан Марч. Итак, три десантные шлюпки под командованием старшего помощника Фруше
И снова вынужден возразить, уважаемая госпожа капитан. Фруше скромно потупил глаза. Кто-то ведь должен помочь Вам приглядеть за судном, если ситуация накалится. Так что я останусь здесь, а командовать шлюпками будет ну, скажем, четвёртый штурман. Он человек молодой, ему надо зарабатывать плюсики в личное дело.
Старший помощник Фруше, я буду вынуждена сообщить о вашем неподчинении в дисциплинарную службу Корпорации.
Голос капитана стал ледяным.
Казалось, Фруше это позабавило. Он пренебрежительно махнул рукой.
Разумеется, госпожа капитан! Это ваша прямая обязанность.
Старпом подмигнул мне и снова отошел к двери. Все молчали. Спорить с представителем Корпорации было глупо.
Что ж, сузив глаза, произнесла Марч, три десантные шлюпки под командованием четвёртого штурмана Гурусеты вместе с прикомандированным ксенобиологом Михайловым высадятся на Родас в восемь утра по корабельному времени. Господа офицеры, все свободны!
***
Ночью Энсти беззвучно плакала на моём плече.
Ненавижу этого Фруше! Наглая, самодовольная, трусливая крыса!
Горячие слёзы скатывались по её щеке и обжигали мне кожу.
А я снова гладил ей волосы и еле слышно шептал:
Ничего, милая. Всё будет хорошо. Я вернусь. Я обязательно вернусь к тебе, Энсти.
Я поцеловал мокрую щёку и ощутил на губах соль и горечь.
***
Наступило утро, и шлюпка вылетела из шлюза, сверкая в нестерпимо-голубых лучах местного Солнца. Как ястреб на замершую в траве добычу, мы неудержимо падали на бурое пятно острова.
Решётчатые опоры мягко ткнулись в чужую почву. Вытирая пот со смуглого лба, Гурусета нажал несколько кнопок. Тормозные двигатели умолкли. Две другие шлюпки опустились рядом с нашей. Люк открылся, и десантники, озираясь, выскочили наружу. Я осторожно спустился вслед за ними.
Возле раскаленного корпуса шлюпки стоял синеглазый светловолосый мальчишка, лет двенадцати, одетый в подобие юбки из жёсткой жёлто-рыжей травы. Мальчишка что-то жевал и с благожелательным любопытством смотрел на окруживших его вооружённых людей в униформе Корпорации.
Ты один здесь? Где все остальные? спросил я, чтобы нарушить молчание.
Получилось довольно глупо. Вряд ли ребёнок, родившийся на захолустной планете, мог понять мой вопрос.
Женщины в деревне, готовятся к празднику в вашу честь, охотно ответил мальчишка, А мужчины вот-вот вернутся с рыбалки.
Он прислушался к чему-то и радостно заулыбался.
Ого! Они загарпунили деригера! Идем скорее! Жареный деригер это вкуснятина несусветная! Язык проглотишь!
Постой! торопливо сказал я, Ты видел здесь людей, похожих на нас?
Но мальчишка уже шагал по тропинке, ведущей к побережью.
***
Огромный прозрачно-синий карбункул солнца медленно тонул в волнах бескрайнего изумрудного океана, и это было так прекрасно, что хотелось плакать от счастья. Двое бывших десантников неторопливо растягивали для просушки рыболовную сеть. Остальные лежали в бурой траве вокруг костра. Худощавый Гурусета, отойдя в сторону, тихо и бесхитростно молился. Синеглазый Эльгин, от пуза наевшийся жареного деригера, сыто дремал, привалившись худым плечом к моим, гудящим после танцев ногам. На Эльгине был десантный китель.
Ты должен вернуться на корабль, сказал Груул, добродушно улыбаясь морщинистым, словно печёное яблоко, лицом. Его седые волосы хвостом спускались по жилистой загорелой спине.
Я опустил голову, задумчиво ероша волосы.
Да, Груул. Мне нужно вернуться. Но я не знаю, что делать. Как объяснить Энсти, что сказать остальным?
Груул отхлебнул из глиняной плошки, довольно поморщился и передал плошку мне.
Ал, сынок. Тебе не о чем беспокоиться. Просто делай то, что правильно, и всё устроится наилучшим образом. Ты же и сам это знаешь.
Да, я знал. Теперь знал. Оглядываясь назад, я видел, что вся моя жизнь была причудливой извилистой дорогой, которая, тем не менее, вела именно сюда. На Родас. Домой. Но
Одну из шлюпок надо переделать под лазарет, Груул. Вы справитесь без меня, если я не вернусь?
Груул, смеясь, взмахнул тощей рукой.
Твое беспокойство так забавно щекочется, Ал! Я никогда не испытывал такого чувства. Спасибо, сынок!
Я сделал глоток из плошки. Кисло-сладкий напиток с негромким цветочным запахом почти не пьянил. Если опьянение можно сравнить с любовной горячкой, то в этом напитке была спокойная нежность.
Эльгин пошевелился во сне, крепче прижался к моей ноге. Я поправил на нём китель, и он благодарно улыбнулся, не открывая глаз.
Ты почти ничего не ешь, Ал.
Полная светловолосая женщина заботливо протянула мне плод, похожий на зелёное яблоко в толстой крепкой кожуре.
Что это? спросил я, с интересом рассматривая плод.
Груул снова отпил из плошки и передал её женщине.
Это яблоко Шивы. Легенда говорит, что Шива любил отдыхать под деревом, на котором растут эти плоды. Наши предки привезли семена с Земли. Удивительно, как эти деревья прижились на Родасе. Ешь, Ал. Этот древний бог всегда приходит на помощь тем, кто почитает его.
Груул снова засмеялся.
Больше всего на свете люди боятся, что их не будут любить. Из этого корня растут все остальные страхи, слабости, обиды и разочарования. Человек боится раскрыть своё сердце, чтобы не растратить понапрасну ту малую частичку любви, которая прячется внутри него. Люди беспокоятся и злятся, нервничают, проверяют и отвергают и всё это из страха потратить любовь и ничего не получить взамен. Люди выдумывают себе одного-единственного идеального Другого, который поймет и примет их, а затем всю жизнь ждут его. Мечутся от восторга к отчаянию. Или методично и беспощадно переделывают реальность, стремясь приблизить ее к выдумке искалеченного страхами сознания. Люди старательно считают синяки и обиды, годами ковыряют каждую выдуманную ранку на сердце. До тех пор, пока не выбьются из сил и не умрут в тоскливом одиночестве.
Загляни в себя, Ал! Ты не хочешь улетать с Родаса потому, что нашёл здесь любовь. И не можешь остаться, потому что на корабле тебя ждёт Энсти. Кажущаяся необходимость выбора тяготит тебя.
Нет нужды выбирать, сынок. Ты волен отправляться куда угодно, можешь возвращаться, когда захочешь везде тебя ждёт любовь. Всё мироздание любит тебя такого, как есть иначе ты просто не появился бы на свет.
Женщины у костра негромко пели старую-старую песню о юноше, уплывающем в море, и девушке, оставшейся на берегу.
Я с усилием разломил плод. Коричневые семена в розоватой мякоти напомнили мне глаза Энсти.
***
Десантная шлюпка номер семнадцать вызывает крейсер «Тысячеликий» Говорит ксенобиолог Михайлов. Я возвращаюсь на корабль.
Стартовые двигатели выплюнули из дюз белое пламя. Перегрузка мягко вдавила в кресло. Планета на мгновение зависла, потом провалилась вниз. Из-за темно-зеленых складок бархатного горизонта вынырнул ослепительно-голубой диск и начал превращаться в шар. Надтреснутый тенорок Груула в моей голове сказал: