Феликс Мудрицкий был человеком скромным. По крайней мере, так он считал.
Когда он шел по улице, то всегда по краю тротуара и в глаза прохожим старался не смотреть. На собраниях больше отмалчивался, а в автобусе или даже в легковом автомобиле всегда занимал место где-нибудь на задних рядах и в уголке.
Он искренне полагал, что довольно неприметен, и на него никто никогда не обращает внимания. Вот и сейчас он увидел Федора Подскребаева с каким-то человеком и постарался проскользнуть серой мышкой. И это у него получилось. Он занял примеченный столик, как раз рядышком, за ветвистым широким кустом соседей ему не видно (соответственно, и они его видеть не могли), но их голоса он слышал вполне отчетливо.
Официантка подошла к нему ровно через секунду после того, как он устроился на стуле и снял с плеча тяжелый портфель со своим широкоэкранным ноутбуком.
Чашечку эспрессо, пожалуйста, тихо проговорил он, не поднимая глаз, и официантка ушла.
Впрочем, Феликс и сам понимал, что он искренне заблуждается на предмет своей малоприметности, потому что такое лицо, какое дала ему природа, не заметить и не запомнить невозможно.
Человеком он был невысоким, худощавым, и личико под стать: остренький носик опускался почти до самой нижней губы, сами губы тонкие, углы рта опущенные, а брови наоборот густые вразлёт. Глаза слегка навыкате, словно припухшие, и когда он говорил, то, казалось, что артикулировала вся его помятая природой физиономия. При разговоре двигались даже его щеки и густые черные брови. Слова он выговаривал негромко, но отчетливо, грамотно расставляя ударение и правильно формулируя фразы. Но голос его был настолько тих, что заставлял собеседника прислушиваться.
И была у него еще одна нехорошая привычка. Когда он над чем-нибудь задумывался, то начинал жевать губами, и они (и так сами по себе тоненькие) фактически исчезали, отчего он становился похожим то ли на бабу ягу с ее длинным кривым носом, то ли на обезьяну носача.
Про такое лицо говорят кислая физиономия.
И эта его неоднозначная и болезненно привлекающая внешность угнетала больше всего, потому-то он как раз и старался быть как можно неприметнее.
Да, ещё плюс очки!
за которые ему в детстве изрядно доставалось.
Однако на «очкарика» он с годами перестал реагировать, да к тому же наша «очкастая промышленность» научилась делать вполне приличные оправы, и Феликс за этим всегда внимательно следил.
Сегодня он надел свою лучшую элегантную, из черной сталистой проволоки (продавщица сказала, что это титан), с тонкими дужками и прозрачными, почти невидимыми стеклами.
Мудрицкий опустил на пол свой ноутбук, но облокотил его не на ножку стола или стула, а (предусмотрительно) на свою собственную ногу, и ремень при этом перекинул через бедро Мудрицкий был осторожным человеком.
По крайней мере, так он считал.
Какое-то время он еще держал ремень ноутбука в руке, но потом опустил его на ногу, а руки сложил на столе, словно ученик в первом классе. Он склонил голову, сосредоточившись на том, о чем сейчас говорили за деревом, и чужой разговор ему был отчетливо слышен.
Ты прекрасно ее знаешь, гудел из-за куста голос Подскребаева. Она начинала с репортажей про автокросс, а потом и сама поехала пилотом и даже каких-то там результатов добилась, кандидатом в мастера спорта стала. А позже ее забрал к себе в ралли Николаев, он как раз штурмана себе искал. Она еще на каком-то там канале передачу ведет про автомобили Белая такая, крашеная блондинка
Андреева, что ли? негромко спросил собеседник Подскребаева.
Ну да, точно Андреева!
Ты, Федор Даже не знаю, как сказать
Собеседник Подскребаева пробурчал что-то еще, недовольное, невыразительное, и замолчал.
Мудрицкий не понял, что именно заставило собеседника Подскребаева умокнуть.
После некоторого молчания тот снова продолжал:
Вообще-то, Федор, ты порой так тормозишь, что Обычно с имени и фамилии начинают, а ты всегда говоришь слишком долго и слишком много. Давай уже по существу
Так я ж про это существо и говорю, словно извиняясь, продолжал Подскребаев. Этот оператор, которого мы тут ждем, как раз у нее и работал.
Так это они про меня, что ли?
Не конкурент, мельком пронеслось у Мудрицкого в мозгу уже хорошо.
Федя, ты всегда так долго рассусоливаешь ты можешь короче?
Это я к тому, что он очень хороший оператор. Как-то на кроссе в Харькове, я у тебя тогда еще не работал, мне довелось постоять рядом с ними: с Андреевой и Мудрицким. Я не успевал за гонкой и машинами следить, а этот с камерой умудрялся и следить, и снимать, и перевороты, и толкучку, и разборки словом, всё!
Ну и?..
Говорю ж тебе, что оператор хороший, правда, нам работать с ним еще не доводилось.
Ты сказал, что он работал. И почему же он от Андреевой ушел?
Тут к Мудрицкому подошла официантка. Она поставила на стол блюдце с чашечкой кофе и еще одно с сахаром в синих фирменных квадратных пакетиках, с долькой шоколада и маленькой, отполированной до блеска, чайной ложечкой.
Спасибо, сказал Феликс и на этот раз поверх своей черной элегантной оправы поднял глаза на официантку.
Невысокая, в белом кокошнике и в таком же белоснежном фартучке, юбочка короткая, глазки в меру накрашены, голос мягкий и прозрачный, словно ручеек в лесу.
Что-нибудь еще желаете?
Нет, спасибо.
Девушка сделала микро-книксен, вполне дежурно, однако мило улыбнулась, обошла куст, и оттуда послышался ее мелодичный голосок.
Николай Дмитриевич, вам что-нибудь еще?
Ответа не последовало, и это могло означать, что собеседник Подскребаева отрицательно качнул головой.
Значит, зовут его Николай Дмитриевич, это Мудрицкий не просто запомнил, а хорошо запомнил.
Феликс пользовался специальным приемом, который позволял запоминать имя нужного человека с первого раза. Нужно не просто отчетливо «проартикулировать», проговорить это имя про себя, а мнемонически к чему-то отчетливому привязать.
В данном случае за кустом сидел не какой-нибудь там Колёк-Колька-Николашка, а весьма такой себе солидный, хоть и молодой, именно Николай. А отцом у него был не какой-то там Димон или Димчик, а именно Дмитрий, поэтому собеседником Подскребаева был именно Николай Дмитриевич.
И никак не иначе.
А когда ты имя своего собеседника произносишь отчетливо и правильно, не ошибившись (именно так не ошибившись), тогда и собеседник к тебе становится значительно более внимательным, чем ты даже мог бы рассчитывать. Это Феликс когда-то вывел для себя как аксиому, возвел в разряд непререкаемых правил и следовал этим своим незыблемым и нерушимым правилам всегда и везде.
А вам, Федор Васильевич? это официантка обратилась к Подскребаеву.
Еще кофе, ответил Подскребаев. Только принеси мне нормальную чашку, а не этот ваш наперсток.
То есть вам американу? Может, с молоком?
Да, давай эту самую американу, но только молока побольше, и сахару побольше.
Из всего услышанного Феликс понял, что собеседник Подскребаева, этот самый Николай Дмитриевич, Мудрицкому не конкурент, а даже похоже шеф, начальник Федора Подскребаева.
И вот это очень хорошо!
Это просто отлично!
Великолепно!
Феликс не любил коммерческих и всяких прочих других исполнительных директоров и менеджеров, а предпочитал вести дела с генеральным директором или что еще лучше с учредителем или владельцем фирмы. То есть, с тем человеком, который принимает решения, а не выслушивает чьи-то доклады о том, какой Феликс прекрасный режиссер, блестящий оператор и профессиональный инженер видеомонтажа. При этом, если ты не понравился менеджеру или исполнительному директору, то до начальника информация о тебе может и вовсе не дойти.