А над толпой
Штефан впервые за весь сегодняшний, кроваво-снежный, безумный день, почувствовал настоящий ужас. Такого он не испытывал наверное с тех пор, как пришел в себя на корабле.
Тогда над палубой тоже завис маленький дирижабль, вылетевший из кайзерстатского порта, золотистая надежда в голубом небе.
Этот был похож на тот, что прилетел тогда за Штефаном. Старый, дешевый патрульный дирижабль, по которому растекались черно-красные пятна, оставляющие за собой задымленную серую пустоту и хрупкие треугольники шпангоутов.
«А если бы продолжали водородом наполнять или гелием?.. Или чем они там наполняют, да какая разница, Спящ-щ-щий, что же тебе никак не спится спокойно» ошеломленно думал Штефан, глядя, как стремительно сгорает дирижабль маленькая золотистая надежда над толпой, которую, казалось, ратгауз уже не обнимал зажимал в тиски.
Как кружат над головами почему-то молчащих людей черные хлопья горящей обивки. Как сминается хрупкий каркас, теряет форму и лепестком опускается.
Опускается.
Укрывает.
И наконец Штефан услышал первый захлебывающийся крик.
Глава 3
Белая петля
Штефан очнулся в полной темноте. Он не мог ни открыть глаза, ни разлепить ссохшиеся губы. Только чувствовал, как мир мерно качается вокруг и как горло забивает жажда, острая, колючая, как ветви ели.
Штефан? голос Хезер звучал совсем рядом, и он неожиданно для себя смог совершить невозможное дернуться и вытолкнуть из пересохшего горла слова, показавшиеся главными.
Беги, дура!
Потому что над толпой горит дирижабль. Потому что солдаты стреляют с крыш, и с земли тоже стреляют, потому что в Солоухайм есть чародей, умеющий насылать непроницаемую черноту, которая не страшна солдатам в черным масках, они видят, видят каждого, и как дирижабль горит над толпой, и Хезер не должно быть там, где
Все хорошо. Ледяная рука легла ему на лоб, оборвав потревоженный лихорадочный ворох мыслей. Тебя вытащили. Даже домой привели
Хезер убрала руку, и там, где она прикасалась еще целую восхитительную секунду оставался прохладный след, медленно затягивающийся сухой коркой боли.
Не нашел, коротко бросил Штефан, по-прежнему не открывая глаз.
Его уже вряд ли кто-нибудь тихо ответила Хезер, помогая ему приподняться и прислоняя к его губам прохладное стекло стакана. Тебя мальчик привел, рыженький такой. Очень торопился от тебя избавиться, но ему Бен сказал довести «херра циркача» до дома.
Он почти не слышал, что она говорит, и его это мало волновало. Потому что в стакане была вода, и когда она кончалась, Хезер наливала еще. А в воде, судя по привкусу, были капли, постепенно рассеивающие головную боль. Вот это имело значение. А все остальное, если у них над головой не горит дирижабль нет.
Я что, сам шел? все-таки спросил он, в тягостное мгновение, что она наполняла стакан.
Шел, даже ругался, вздохнула она.
Отлично, Штефан вылил на ладонь остатки воды и попытался промыть глаза.
Нет, не надо! Я тебя мазью от отеков намазала, ты бы рожу свою видел
Я не могу увидеть свою рожу, Хезер, потому что ты просишь меня не открывать глаза, проворчал он, ощупывая лицо кончиками пальцев. Кожу действительно покрывал слой подсохшей мази, а на носу обнаружилась странная проволочная конструкция.
Судовой врач сказал сломали, подтвердила она. Ты теперь будешь кривоносый и храпеть.
Он хотел огрызнуться на ее неловкие попытки шутить, но потом осознал весь смысл сказанного и почувствовал, как ужас спазматически сжался в животе.
Какой врач?!
Мир продолжал качаться. Штефан несколько секунд убеждал себя, что его просто мутит, и что это просто невозможно. Что он слышит, как мечутся в клетках канарейки, и что если открыть глаза увидит те глупые обои в цветочек в их спальне.
Но долго обманывать себя не получилось мир действительно качался.
Судовой, безжалостно подтвердила Хезер. Там, на улице началось Все стреляют, вопли, трупы, пожары, взрывы, соседка сказала, что уже началось мародерство. На дереве у нас перед домом мужика повесили, так он наверное до сих пор там висит Ты без сознания валялся, жрать нечего, из лекарств дома микстурка от головной боли и успокоительное, я тебе их на всякий случай и дала. Наверное, надо было поменьше, вдруг ты из-за них не просыпался
Она говорила спокойно, не оправдываясь и не торопясь. Штефан очень старался на нее не злиться, в конце концов умница Хезер иногда выключала голову в самый неподходящий момент, но на этот раз почти сделала все правильно, разве что с перепуга напоила его всеми лекарствами, какие нашла.
Правда, он не представлял, как она дотащила его и канареек до порта, и как договаривалась с капитаном.
Мне помогли, отозвалась она на его мысли. Потом пришел еще один мальчик. Бен где-то бегал, но сказал, что нас нужно доставить в порт. Договорился с капитаном парохода, что он нас возьмет на борт Мальчик, как там его в общем, помог добраться.
И мы на пароходе, вздохнул Штефан.
Да. Так получилось.
Теперь, когда пропала необходимость убеждать себя, что звуки тоже рождает больное сознание, Штефану пришлось признаться мир не просто качался. Он гремел и выл.
Впрочем, пока фабрики не стали, Солоухайм тоже выл и гремел.
Дай воды, попросил он.
В каюте явно было светло, потому что полумрак под веками был вполне уютным, но после колдовской темноты на площади Штефану меньше всего хотелось дальше оставаться слепым, чтобы там ни было с его рожей.
Глаза пришлось промывать тщательно охлаждающая мазь немилосердно жгла. Хезер помогала уголком мокрого платка, и в конце концов он смог открыть глаза и оглядеться.
Он ошибся. Это была не каюта он лежал на наваленных друг на друга мешках. Вокруг ящики, бочки, другие мешки. Единственная лампа была в руках Хезер свернутая и засунутая в банку светящаяся лента.
Мы что, в трюме? В трюме?!
А в каютах мест не было. Нигде не было, капитан какие-то запчасти везет огромной партией, пожала плечами Хезер. Да ты не переживай, Кайзерстат скоро, там в порту сойдем, купим билет на поезд или дирижабль. И до Гардарики.
Штефан почувствовал, как при слове «дирижабль» снова подступает тошнота. Впрочем, говорить Хезер, что еще немного и им придется ходить исключительно пешком, он не стал.
Мы потеряли экипаж, продолжила она, расправляя юбку. И все барахло, конечно, но я забрала самое важное. Ну и твою сумку, не переживай.
Ему даже не понадобилось спрашивать, что именно Хезер считала «важным». Походная клетка с канарейками стояла неподалеку.
А где крысы?
Капитан сказал, что с крысами не пустит, печально ответила она, и в ее голосе было куда больше скорби, чем когда она рассказывала об умерших людях. Пришлось отпустить.
Где бы они ни останавливались, Хезер всегда кормила крыс. И из каждого города забирала по одной, особо привязавшейся. Если бы крысы не дохли и не сбегали для клеток приходилось бы покупать отдельный фургон.
Ты не знаешь много людей погибли? спросил Штефан, глядя в низкую темноту.
Очень, ответила Хезер. Очень много Мальчик по пути рассказал, что им удалось убить чародея, который вас ослепил. Что они с друзьями помогали людям, что тебя нашли такой увлеченный. Глаза горели.
Это из-за них загорелся дирижабль?
Да. Думаю, солдаты специально спустили дирижабль, зная, что по нему побоятся стрелять А они с Беном что-то взорвали
Нет, Хезер, пробормотал Штефан, глядя на кольца светящейся ленты за мутным стеклом. Люди ничего не видели. Люди были в панике, они вряд ли могли думать, куда можно стрелять, а куда нет Думаю, дирижабль специально послали, зная, что он упадет.
Если это герр Варнау придумал я была о нем лучшего мнения А знаешь, что мальчик еще сказал?