Значит, в Желтой комнате нашли кастет? спросил я.
Да, сударь, отозвался Робер Дарзак, возле ножки кровати. Но умоляю, никому не говорите. Господин де Марке просил нас держать это в тайне. (Я кивнул.) Шип этого громадного кастета был еще в крови от страшной раны, нанесенной мадемуазель Стейнджерсон. Судя по виду, кастет не новый и, вероятно, уже послужил орудием нескольких преступлений. Так думает господин де Марке, который отправил его в Париж, в лабораторию на анализ. Он надеется найти на нем, кроме свежих следов, еще и пятна засохшей крови, свидетельствующие о прошлых преступлениях.
В руках опытного убийцы кастет страшное оружие, даже более эффективное и надежное, чем тяжелый молоток, заметил Рультабийль.
Негодяй это и доказал, горестно вздохнул Дарзак. Мадемуазель Стейнджерсон нанесли им сильнейший удар в голову. Форма шипа кастета соответствует ране. Мне кажется, она была бы смертельной, не помешай убийце выстрел мадемуазель Стейнджерсон. Раненный в руку, убийца выронил кастет и скрылся. Но к несчастью, удар уже был нанесен, а она, после того как он пытался ее задушить, находилась в полубессознательном состоянии. Если бы мадемуазель Стейнджерсон удалось ранить негодяя первым выстрелом, я уверен, до кастета дело бы не дошло. Но вероятно, она схватила револьвер слишком поздно, первая пуля в процессе борьбы прошла мимо и угодила в потолок, и лишь вторая
С этими словами Дарзак постучался в дверь павильона. Можете себе представить, до какой степени мне хотелось попасть на место преступления! Я весь дрожал от нетерпения и, несмотря на то что разговор о кастете был чрезвычайно любопытен, просто кипел, так как беседа наша затягивалась, а дверь не открывалась.
Наконец она отворилась. На пороге стоял человек, в котором я признал папашу Жака.
Мне показалось, что ему далеко за шестьдесят. Длинная седая борода, седые волосы, прикрытые баскским беретом, поношенные штаны и куртка из светло-коричневого бархата, на ногах сабо; мрачное и неприветливое лицо при виде Робера Дарзака прояснилось.
Это друзья, просто сказал наш провожатый. В домике кто-нибудь есть, папаша Жак?
Мне приказано никого не впускать, господин Робер, но к вам это, конечно, не относится. А почему не пускать? Ведь судейские уже осмотрели что нужно. Понарисовали уйму планов, понасоставляли протоколов
Простите, господин Жак, прежде всего один вопрос, перебил его Рультабийль.
Спрашивайте, молодой человек. Если смогу
Скажите, в тот вечер волосы у вашей хозяйки были причесаны на прямой пробор знаете, гладкая прическа, закрывающая виски?
Нет, сударь, хозяйка никогда не носила волосы на прямой пробор ни в тот вечер, ни еще когда. Они были, как обычно, собраны у нее на затылке, так что открывали ее прекрасный лоб, чистый, словно у новорожденной.
Рультабийль, пробормотав что-то сквозь зубы, принялся осматривать дверь. Запиралась она и в самом деле автоматически. Репортер понял, что остаться открытой она не могла, а чтобы ее отпереть, нужен был ключ. Затем мы вошли в переднюю маленькую, довольно светлую комнатку, выложенную красной плиткой.
А вот и окно, через которое убежал преступник! воскликнул Рультабийль.
Да пусть они говорят что хотят, сударь! Если бы он убежал через него, мы бы увидели как же иначе? Мы ж не слепые ни мадемуазель Стейнджерсон, ни я, ни привратники, которых они упрятали за решетку. Почему ж они из-за моего револьвера не упрятали и меня тоже?
Тем временем Рультабийль отворил окно и принялся осматривать ставни.
Они были закрыты в тот вечер?
Изнутри, на железную щеколду, ответил папаша Жак. Что до меня, я уверен, что убийца прошел насквозь.
Там есть пятна крови?
Да, вот здесь, на камне снаружи. Только вот чьей крови?
Смотрите-ка! воскликнул Рультабийль. Отпечатки ног вон там, на дорожке земля была очень мокрая Сейчас посмотрим.
Глупости! прервал его папаша Жак. Убийца там не проходил.
Тогда где же?
Откуда мне знать!
Рультабийль осматривал все чрезвычайно внимательно. Встав на колени, он начал быстро оглядывать грязные плитки пола в прихожей.
Нет, сударь, здесь вы ничего не найдете, снова вмешался папаша Жак. Ничего никто не нашел. Да и больно здесь грязно, слишком много народу прошло. Мне сказали, чтобы я не мыл пол, но в тот день я своими руками хорошенько его вымыл, так что, если бы убийца тут пробегал, было бы видно остались же отпечатки его башмаков в комнате барышни!
Когда вы здесь мыли в последний раз? поднявшись с колен, спросил Рультабийль и уставился на папашу Жака своими проницательными глазками.
Да говорю же вам, в день преступления! Примерно в половине шестого, пока барышня гуляла с отцом перед обедом, обедали они в тот день в лаборатории. На другой день, когда приехал следователь, следы на земле были видны как на ладони. Так вот, ни в лаборатории, ни в передней, которая блестела как стеклышко, никаких следов этого человека не нашли. Но раз их нашли снаружи, под окном, значит он пробил потолок Желтой комнаты, прошел по чердаку, пробил крышу и спрыгнул прямо под окно прихожей. Хорошо, но ведь ни в потолке Желтой комнаты, ни у меня на чердаке никакой дыры нет. Так что, видите, никто ничего не знает и, могу поклясться, никогда не узнает! Какое-то бесовское наваждение!
Внезапно Рультабийль снова встал на колени, на этот раз перед выходившей в переднюю дверью небольшой туалетной комнаты.
И что же? спросил я, когда он, простояв так с минуту, поднялся.
Да нет, ничего существенного капелька крови, ответил молодой человек и повернулся к папаше Жаку. Когда вы начали мыть лабораторию и переднюю, окно в передней было открыто?
Мне пришлось его открыть, потому что я растопил в лаборатории печь для профессора и она, как обычно, дымила. Я и открыл окна в лаборатории и передней, чтобы устроить сквозняк, потом окно в лаборатории закрыл, а в передней оставил открытым. После направился в замок взять тряпку было примерно половина шестого, как я уже вам говорил, вскоре вернулся и принялся мыть пол, потом снова ушел. Окно в передней все это время было открыто. Когда же я в последний раз вернулся в павильон, окно было закрыто, а хозяин и хозяйка работали в лаборатории.
Окна закрыли, конечно, отец с дочерью, когда вошли в павильон?
Конечно.
Вы их об этом не спрашивали?
Нет.
Тщательно осмотрев туалетную комнату и площадку лестницы, ведущей на чердак, Рультабийль, который, казалось, забыл о нашем существовании, вошел в лабораторию. Я последовал за ним, признаюсь, в большом волнении. Робер Дарзак следил за каждым движением моего друга. Мои же глаза сразу остановились на двери Желтой комнаты. Она была закрыта или, скорее, притворена, так как те, кто в ту ночь пытался вышибить ее ногами, в конце концов наполовину ее разломали.
Мой молодой друг, делавший все весьма методично, молча обвел комнату взглядом. Она была просторна и светла. Два забранных решеткой громадных окна выходили на широкое поле. Из них открывался чудесный вид на просеку в лесу и всю долину, вплоть до города, который, наверное, можно было различить в солнечные дни. Но сегодня не видно было ничего, кроме грязной земли, темного неба да следов крови в комнате.
Одну стену лаборатории целиком занимал большой камин, а также всяческие тигли и горны, необходимые для химических опытов. Повсюду стояли реторты и физические приборы, на столе колбы, бумаги, папки, электрическая машина, гальванические элементы, аппарат, который, по словам Дарзака, профессор Стейнджерсон использовал для демонстрации распада материи под воздействием солнечного света, и тому подобное. Вдоль всех стен помещались застекленные шкафы с микроскопами, специальными фотографическими аппаратами и невероятным количеством разнообразных кристаллов. Рультабийль сунул нос в камин, потом кончиками пальцев стал ворошить содержимое тиглей. Внезапно он выпрямился, держа полуобгоревший листок бумаги. Мы с Робером Дарзаком стояли у окна и беседовали; он подошел к нам и бросил: