То, что казанское общество было более дифференцированным, во многом связано с давней ролью города как административного и торгового центра восточной части империи. Образование также имело решающее значение. Учреждение Императорского Казанского университета в 1804 году (всего лишь четвертого по счету после Московского, Дерптского/Тартуского в Эстонии и Виленского) еще больше укрепило положение города и способствовало притоку дворян и талантливых молодых людей со всей России. Великолепие зданий, построенных в стиле русского классицизма, не могло не производить впечатления на тех, кто впервые попадал в Казань. Журналист и юрист Константин Лаврский, приехавший в Казань в 1860 году из небольшого городка Нижегородской губернии, так вспоминал свои первые ощущения от Казанского университета:
Здание университета в глазах новичка-студента долго казалось каким-то священным храмом, внушающим невольное желание снять шапку и с благоговением прислушиваться к торжественному гулу шагов, разносимому эхом по темным коридорам. Университетский двор, со своей оригинальной обстановкой ротондой анатомического театра, башней обсерватории, флюгерами над физическим кабинетом, с памятником Державину и величественной лестницей, ведущей со двора в главное здание представлялся чем-то вроде древней площади в Афинах290
Прокладывая путь для систематической подготовки будущих административных, юридических и преподавательских кадров, университет создал благоприятные условия для быстрого внедрения реформированной судебной системы в Казани. С 1845 по 1855 год в городе преподавали такие юристы, как Дмитрий Иванович Мейер и Семен Викентьевич Пахман, вдохновившие целые поколения юристов в области гражданского права291. В то время как большинство их студентов по окончании университета, как правило, поступали на службу и становились частью имперской бюрократии, Мейер часто побуждал своих студентов строить юридическую карьеру, и многие последовали его совету292. «Могу сказать вам наверное, писал профессор одному из них в конце 1840‐х годов, что в канцелярии вы не закрепите своего юридического образования и что во всех цивилизованных странах мира судебное поприще составляет цель правоведа-практика»293.
Однако вплоть до 1860‐х годов сфера практического права находилась в неудовлетворительном состоянии и была в недостаточной степени развита. Хотя Императорское училище правоведения и давало профессиональную подготовку молодым дворянам, которые затем работали в министерствах и других административных учреждениях, такое образование не развивало абстрактное юридическое мышление и не поощряло теоретические дискуссии. Университетские юридические факультеты были не многим лучше: в дореформенный период студенты просто заучивали указы и своды законов, и лишь немногие профессора затрагивали вопросы теории и практического применения права294. Мейер так писал своему другу о новом, другом виде права, который необходимо ввести в университетах:
Я же хочу науки и практических ее последствий <> Моя наука жадно изучает жизнь и для этого прислушивается и к сходке крестьян, вчитывается в конторские книги помещика, перебирает переписку купцов, шныряет по толкучему рынку, якшается с артелью рабочих, взбирается на судно к бурлакам, усаживается, как дома, не только в кабинете с книгами, портфелями и разными petit riens, но и в конторе бородача или усача-маклера, в архиве суда и в самом суде, стараясь не замечать, что здесь смотрят на нее не совсем благосклонно295.
Впоследствии учебники Мейера стали стандартом для российских университетов, но ранняя смерть в 1856 году не позволила ему лично наблюдать за становлением новой юридической науки.
Тем не менее в 1850‐х годах до начала преобразования оставалось уже совсем недолго. За десять лет Казанский университет внес значительный вклад в возникновение и развитие общественных дискуссий. При Николае I российские университеты были относительно закрытыми учреждениями, подозрительно относившимися к искусству, гуманитарным наукам и всему иностранному, и в то же время строго следившими за соблюдением военной дисциплины296. Курсы, как правило, были скорее общими и не предполагали специализации, ношение формы было обязательным, а к студентам относились скорее как к школьникам, а не ученым297. Университетская реформа 1863 года предоставила университетам значительную автономию и упразднила ограничения на количество абитуриентов и набор преподаваемых предметов, превратив университеты в современные, активно развивающиеся образовательные учреждения298. Открытые дискуссии и официальные дебаты стали обычным явлением. Администрация Казанского университета даже предоставила студентам собственные суды, в которых избираемые из числа студентов судьи рассматривали мелкие споры и правонарушения299. Численность и социальный состав студенческого корпуса также претерпели значительные изменения. Если в 18651866 годах в Казанском университете обучалось чуть более 300 человек, то в 1880 году их число достигло 733300.
Сразу же после судебной реформы почти половина студентов первого курса Казанского университета выбрали изучение права, во многом потому, что новые судебные учреждения открывали широкие возможности для дальнейшей профессиональной деятельности301. Лаврский, поступивший на юридический факультет в начале 1860‐х годов, отмечал в своих воспоминаниях, что слухи о скором введении судов присяжных и независимой адвокатуры делали профессию юриста привлекательной302. Он настаивал на том, что именно общественная значимость юридической профессии и атмосфера благородства, окружавшая ее, объясняли быстро растущую привлекательность карьеры юриста303. Другие ученые также подчеркивали, что студенты и исследователи в российских университетах 1860‐х годов отличались особым энтузиазмом304. При этом образование также предоставляло возможности для социальной мобильности. Доля дворян среди студентов Казанского университета снизилась с 30% в начале 1860‐х годов до 1015% к началу следующего десятилетия. На протяжении 1870‐х годов основную массу студентов составляли сыновья ремесленников, мещан и представителей духовенства305.
Университетские дворы, коридоры и открытые лекции стали площадками для обмена мнениями о новых судах и реформах в целом. Это было особенно важно, поскольку цензура по-прежнему препятствовала обсуждению либеральных идей в прессе, и лишь немногие из казанских профессоров-либералов даже из тех, кто имел на это разрешение, пытались публиковать свои политические идеи306. Открытие в 1860 году большой студенческой «курительной», где студенты вскоре стали собираться и днем и ночью, чтобы читать газеты, курить, сплетничать и дебатировать, способствовало активному обмену идеями и быстро превратилось в «любимое местопребывание всего студенчества»307. За пределами университета эту функцию выполняли салоны, клубы и другие подобные места, где представители образованного общества могли свободно общаться и обмениваться мнениями. Все эти заведения составляли часть зарождающейся общественной сферы, которая, в определенной степени, также способствовала смешению различных социальных групп. Университеты с растущим разнообразием их студенческого состава породили новую социальную прослойку молодых профессионалов. Досуговые учреждения, такие как театр, также этому способствовали. Уже в 1850‐х годах Боборыкин отмечал, что недавно открывшийся в Казани театр собирал самых разных людей, включая студентов, дворян и средний класс, в который входили и татарские купцы308. Тем не менее преобразования в имперском обществе были еще далеко от завершения: