Но верхом цинизма (тут с Робером Куртгёзом сделалось и в правду дурно) оказалось то, что прислал их, прости его грешника, Господи, какой-то нормандец, носящий с ним одно имя, правда, по фамилии Бюрдет. Этот прохиндей, по слухам и восторженным рассказам воинов и рыцарей-нормандцев, умудрился каким-то вопиющим и немыслимым образом покорить целый город и земли вокруг него, образовал независимое графство и теперь (старик просто плевался от ярости) правил там, сохраняя равные права христиан-завоевателей и местных сарацин. Он даже мечети им позволил не только оставить, но и разрешил строить новые!
Да, Арнульф, произнес он как-то вечером, ужиная в присутствии своего тюремщика и коменданта. Неисповедимы пути Господни. Еще лет двадцать-тридцать назад я бы ни за что в такое не поверил и готов был бы биться на смерть с любым, кто стал бы утверждать мне о том, что такое дикое и гнусное падение нравов случится с добрым христианином и рыцарем, позволившим и допустившим такую Гоморру!..
Арнульф едва заметно улыбнулся, но ничего не ответил на столь гневную тираду пленника.
Робер, тем временем, немного задумался, пытаясь найти в закромах и уголках своей памяти что-то важное, не дающее ему сна и покоя после их появления в замке Кардиффа.
Вдруг он внезапно хлопнул себя по лбу и, в миг, посерев от расстройства, произнес:
Да. Это просто кошмар, а я ведь в былые годы знал его родителя. Прекрасный и храбрый был рыцарь он отшвырнул тарелку с паштетом, взял в руку серебряный кубок и, практически не прикладывая видимых усилий, сжал его в кулаке, словно это было не серебро, а листок пергамента. Арнульф весьма удивился такой силе герцога, сохранившейся в его, казалось бы, старом и дряхлом теле. Наверное, сейчас его отец, царствие ему небесное, краснеет от стыда, глядя на безобразия и непотребства своего родного сыночка с небес
Не судите, да не судимы будете, Ваше королевское высочество. Всякое бывает под солнцем и всякое еще может приключиться как-то странно и загадочно произнес в ответ Арнульф. Сегодня, глядишь, один человек враг, а вот как судьба завтра обернется?..
Он умолк также внезапно, как и проговорил эти непонятные герцогу слова, уставившись в свою тарелку.
За окном башни замка Кардиффа стремительно набегала ночь, нагло и требовательно вступая в свои законные права и пытаясь охладить своим телом нагретую за день землю, стены и башни
ГЛАВА II.
Вечер и ночь в Таррагоне.
Таррагон. 18 июня 1133г.
Несмотря на кажущееся спокойствие, Робер нервничал. В его душе боролись два странных и взаимоисключающих чувства.
Первое чувство долга, благородства и самопожертвования ради своего погибшего друга графа Гийома Клитона. Второе чувство успокоения и некой душевной тишины, утвердившиеся в его сердце после захвата Таррагона, обретения семьи, наследника и тех небольших прелестей размеренной и спокойной мирной жизни, которые так милы, непритязательны, но, вместе с тем, так затягивают, что отказаться от них, пусть даже ради данного много лет слова, ох, как тяжко.
Сегодня, когда, в принципе, все уже было решено, а о переносе отъезда в Англию не могло быть и речи, Роберу Бюрдету стало казаться (и эти мысли тревожили его), что он уже никогда больше не увидит жену, своего маленького и веселого сынишку Гийома, названного им в честь своего погибшего во Фландрии товарища, стен и черепичных крыш Таррагона, ставших для него второй и весьма гостеприимной родиной.
Он сидел в комнате Малого Совета с, казалось, отсутствующим видом, будто бы не вникая в разговоры людей, специально созванных для окончательного решения вопроса с отбытием за море.
Внезапно Робер услышал неторопливую и тихую речь старого еврея Исаака, коему он уже окончательно доверил ведение всех финансовых и казенных дел графства
Нам с тобой, мой добрый Рамон, тихо и размеренно, словно ученик бубнит зазубренный донельзя урок, произнес еврей, обращая свои слова к собеседнику, сидевшему напротив него и справа от графа, так вот, нам с тобой, как я понял, предстоит не только сохранить земли и владения до возвращения хозяина, но и укрепить их, готовя молодого наследника к власти
Рамон почесал левую бровь (он так частенько делал, когда видел перед собой трудную проблему, требующую вложения больших сил и напряжения), хмыкнул и ответил:
Да, уж задачка.
Граф улыбнулся и сказал:
Слава Господу, друзья мои, что пока мы живем в относительном мире с нашими соседями он перевел взгляд на Исмаила-бен-Ранию и его сына Абдаллу, сидевших прямо напротив него. Наши соседи-сарацины пока так сильно увлечены приграничными войнами с Арагоном и Кастилией что до нас им нет дела, не так ли?
Истинно так, повелитель. Аллах милостиво хранит вас и ваших подданных под сенью своей доброты. С учтивостью и обычной сарацинской витиеватостью ответил убеленный сединами воин. Мир и равные права, кои вы так мудро, да хранит Вас Аллах, разделили между нашими добрыми народами, нерушимыми стенами сплотил верных сынов Пророка и почитателей Креста
Ах, Исмаил, засмеялся в ответ Робер. Твою певучую речь, да Господу бы в уши!
И, для верности, в уши нашим беспокойным соседям буркнул Рамон, не умевший так красочно и вычурно излагать свои мысли. Неровен час, прости нас грешников, Господи, разразится жуткая война
И она близка вставил Исаак, владевший информацией от своих соплеменников, живших по обе стороны границы. Активность короля Арагона, неугомонность и алчность кастильских воинов, в конце концов, заставят сарацин Испании выступить единым войском. А уж тогда нам всем беды не миновать
Честно излагаешь, неверный нахмурился и ответил ему Исмаил. Но и мои единоверцы тоже не ангелы. Эти частые смены правителей, жадность и упадок веры могут привести к нам страшных гостей из Марокко черных фанатиков!
Дон Робер, нам-то, что делать тогда?.. Рамон немного растерялся и вопросительно посмотрел на графа.
В стороне мы не имеем права стоять с сумрачным видом ответил ему Робер. Только вот выдержит ли само графство такое испытание? Все-таки, как ни крути, а это жуткая религиозная война он посмотрел на Исмаила. Как твои собратья отнесутся к идее воевать против единоверцев?
Очень плохо отнесутся, повелитель честно ответил ему верный сарацин.
Гуннар, сидевший возле Исмаила, молчал и громко сопел так он всегда делал, когда отягощал себя умственной деятельностью.
Робер посмотрел на него и спросил:
Как наши наемники-христиане отнесутся к предстоящей войне? Надеюсь, смогут твои молодцы удержать их от всяких там бесчинств и прочих безобразий?..
Будут как шелковые выдавил из себя швед.
Этих слов было достаточно, чтобы оценить всю громадную работу и напряжение, которые проделал его мозг, анализируя ситуацию и взвешивая все «за» и «против», прежде чем он ответил графу.
Граф хлопнул ладонью по столу и произнес голосом, не требующим никаких возражений:
По сему, друзья мои, решаю так он окинул медленным взглядом собравшихся на Совет. В случае предстоящей войны воинству графства поступить таким порядком: выступить под хоругвь короля Арагона с отрядом в триста сарацинских тяжеловооруженных всадников и двести рыцарей, не считая прислуги и обозов. В битву не вступать, но находиться возле хоругви и палаток короля, дабы он выдохнул и перекрестился, в случае, коли Господу будет угодно послать поражение нашему сюзерену-королю Альфонсо, воинство графства смогло вывести его со всеми стараниями из битвы и сохранить жизнь телу и чести короля. Для сего случая, он последовательно перевел взгляд на Рамона, а потом на Исмаила, повелеваю изготовить отдельный Ордонанс, который принародно огласить по всему графству и королевскому двору Арагона.