В тот день после встречи с Таней в институте, Андрей пришел на работу около двенадцати, т. е. ко времени обеденного перерыва. Широкий коридор музея с каменным полированным полом украшали картины со сценами из мордовского эпоса «Свияжар». Андрей прошел по коридору первого этажа мимо зала «Быт русских помещичьих усадеб», деревянной модели Лакинска в XVII веке, картины «Чекисты на субботнике в бывшем Казанском монастыре», поднялся по крутой лестнице на второй этаж и, прошмыгнув мимо кабинета директора (дверь была закрыта) вошел в свой собственный рабочий кабинет. Конечно же, Андрей сильно опоздал на работу. Положено было приходить к девяти утра, а он пришел к 12. Так повторялось изо дня в день, однако директор смотрел на это снисходительно. Андрею стали поднадоедать ежедневные директорские нотации по поводу его опозданий. Орфеев понимал, что все слова типа «это последнее предупреждение» или «вы будете уволены» пустые звуки, произносящиеся для вида и для порядка.
Андрей Орфеев собирал для музея старые открытки с видами Лакинска и уездных городов. И надо сказать, что в этом деле он сильно преуспел: в музее им была собрана полная коллекция таких открыток. Кроме того, уже по собственной инициативе, Андрей собрал большую коллекцию старинного холодного оружия ставшей гордостью лакинского музея. Причем собирал он, эту коллекцию, не потратив ни одного рубля из музейных средств. Конечно же, руководство музея не хотело терять такого ценного работника и многое ему прощало.
Дел в этот день было не так много. Андрей созвонился с одним антикварным барыгой в Каркашанске у которого, как сообщил Почепов, есть фотография Архангельской церкви г. Лакинска с западной стороны. Долго договаривался о продаже этой открытки. Барыга заломил неимоверную цену в 50 долл., но, в конце концов, согласился продать за 150 рублей. Разговор этот отнял у Андрея много сил, бросив телефонную трубку, он подумал: «Какой же жадный народ пошел, скоро старую туалетную бумагу будут продавать за 100 долл.» Орфеев знал, что цена открытки не более 50 рублей, но вот же пришлось уступить нахалу!
Было уже около четырех часов дня, рабочий день подходил к концу и остаток его Андрей решил скоротать в соседнем кабинете, в обществе хранительниц фондов Розалии Ромуальдовны Чернодед и Ксении Поповой.
Розалия Ромуальдовна старая дева лет 50-ти, с седыми вьющимися волосами, немного шепелявила при разговоре и всегда как-то криво и виновато улыбалась. Ксения молодая, белокурая, ослепительно красивая и крайне, как казалось Андрею, застенчивая. Она совсем недавно работала в музее и всегда была подчеркнуто официальна с Орфеевым, что его нисколько не огорчало, так как он привык к отсутствию интереса со стороны женского пола к своей персоне. Женщины редко к нему относились с симпатией, исключение составляли разве только Таня Кунина да Розалия Чернодед.
Розалия Ромуальдовна заварила Андрею кофе. Орфеев рассказал о недавней своей сделке, посетовал на жадность продавца. Розалия Ромуальдовна сочувственно кивала, а Ксения хмуро поглядывая на Андрея, молчала и перебирала какие-то фотографии, записывая сведения о них в книгу поступлений.
Что это у вас за фотографии Ксения Ивановна? Спросил Орфеев и подошел к Ксении Поповой. На ее столе лежало несколько старых фотографий сделанных где-то в 60-х годах XX века. Одна из них невольно привлекла внимание Андрея. На ней была запечатлена молодая женщина, одетая в простую крестьянскую одежду, какую носило в северных уездах Лакинской губернии еще в конце прошлого века. Волосы у нее были распущены и беспорядочными космами свисали в разные стороны. «Если ее причесать, одеть в красный костюм, то получится вылитая Таня Кунина» подумал Орфеев, а в слух сказал:
Откуда эта фотография, Ксения Ивановна?
Ее прислал наш давний знакомый Николай Илларионович Пакин из с. Ново Чемоданово.
Она что представляет какой-то интерес?
В сопроводительном письме он пишет, что это какая-то местная блаженная очень почитаемая в тамошних местах. Он надеется, что фото нас заинтересует и хочет ее обменять на одну из открыток старого Рипецка.
А вас, Андрей Петрович, почему заинтересовала эта фотография? Спросила Розалия Ромуальдовна.
Да нет, ничего особенного, это скорее Клюеву будет интересно, он у нас этнографический отдел возглавляет, так что блаженные по его части. Мне просто показалось, что эта женщина очень похожа на одну мою хорошую знакомую.
Сказав это Орфеев, заметил взгляд Ксении, устремленный на него. Он посмотрел в ее глаза, и ему вдруг стало нехорошо, как-то резко затошнило. Он извинился и пошел к себе в кабинет. Время, оставшееся до конца рабочего дня, он провел, изучая старые фотографий с изображениями винокуренных заводов Лакинской губернии. Он слышал, как несколько раз мимо его кабинета прошла Ксения Попова, туфли на высоком каблуке среди работниц музея носила только она, поэтому цоканье каблучков по паркету легко можно было отличить от других шагов.
Ровно в пять вечера, когда в музее воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов, да неторопливыми разговорами уборщиц в дальних залах музея, Андрей решил, что теперь ему пора домой. Обычно он уходил немного раньше всех минут на пятнадцать, но сегодня почему-то решил задержаться и дождаться, когда уйдут все сотрудники музея. В кабинете хранительниц фондов он слышал, как хлопнула дверь, щелкнул замок, и зашаркала подошвами своих легких туфель Розалия Ромуальдовна. Ушла ли Ксения, Орфеев не знал. Наконец Андрей решился выйти из кабинета, в этот же момент открылась дверь у хранительниц, и Орфеев увидел Ксению, она как будто поджидала его. Только сейчас при ярком дневном свете падающим из большого окна, Андрей обратил внимание на то, что Попова очень ярко накрашена: щеки затонированы белой пудрой и особенно тщательно подведен румянец, помада на губах алая, ресницы подкрашены в иссиня-черный цвет. Лицо Ксении было похоже на маску и выглядело неестественно, хотя даже это не могло испортить природной красоты ее и в некотором роде придавало Ксении еще большую привлекательность.
Вы что-то поздно сегодня, Андрей Петрович. Сказала Ксения.
Да, засиделся.
Они вместе вышли из музея и направились по Тепличной улице к автобусной остановке.
Вы далеко живете? Спросил Андрей.
На улице Рипецкой, 10. У нас частный дом. Я всегда хожу домой пешком через Воздвиженское кладбище, так получается короче.
«Рипецкая улица находится совсем в другой стороне и как это можно к ней пройти через кладбище?» подумал Андрей и предложил Ксении проводить ее, она согласилась.
Они шли по Большой улице, центральной в городе, широкой и светлой и прохожие невольно обращали внимание на эту странную пару: высокая, стройная, красивая девица и небольшого росточка, плюгавый, в толстых очках на носу, худой мужик в засаленных джинсах и зеленой полинялой майке.
А раньше я была другой. На меня никто внимания не обращал. Вдруг сказала Ксения.
Когда это раньше?
Ну, когда училась в институте, кстати, на одном факультете вместе с вами, только вы были на три курса старше меня. И знаете, вы мне тогда нравились.
А я вот вас что-то не помню.
Где уж вам помнить, Андрей Петрович, вы тогда кроме книг и пыльных архивных бумаг ничем и не интересовались.
Она о чем-то задумалась, а потом с какой-то грустью сказала:
Может если бы не вы, ничего бы и не было. Впрочем, это теперь уже и не важно, тем более, что мы уже пришли.
Они остановились у красной кирпичной ограды Воздвиженского кладбища. Уже совсем стемнело. Зажглись фонари, которых вдоль ограды было только три. Они чуть чуть освящали асфальтовую дорожку. Андрею казалось, что в темноте он видит только лицо и волосы Ксении, а фигура как бы исчезла, когда они вновь оказывались на свету, он снова видел ее всю.